Брату кое-что было нужно от меня. Он просил карманных денег — всего лишь пять долларов в день. Я был готов обеспечивать его этой скромной суммой при условии, что он согласится на антипсихотические препараты продолжительного действия (подробнее о медикаментах — в главе 11). Генри колебался три месяца, но в конце концов принял это соглашение (несмотря на свою уверенность в том, что не болен).
И, в отличие от первых семи лет болезни, когда он оказывался в больнице в среднем по четыре раза в год, последующие восемнадцать лет он принимал препараты и обходился без госпитализаций. За исключением одного раза, когда он сам обратился за врачебной помощью из-за тревоги!
Более того, наши взаимоотношения вернулись на тот же уровень, что и до болезни. Мы снова были дружными братьями (не разлей вода), наслаждались временем, проведенным вместе, и доверяли друг другу.
В конце концов, хотя на это и ушло определенное время, мы сошлись на том, что прием лекарств позволяет Генри обходиться без госпитализаций. Правда, Генри считал, что его больше не держали в стационаре, потому что я перестал звонить в полицию и кризисные службы, когда он пьет лекарства. У него в голове сложилась своеобразная корреляция между приемом таблеток и прекращением госпитализаций: следуя рекомендациям врачей, он чувствовал уменьшение давления, которое оказывалось на него ранее, чтобы заставить проходить курс лечения, но не видел связи между положительным эффектом от препаратов как таковых и улучшением состояния психического здоровья. Проще говоря, он знал, что если будет пить таблетки, доктор и члены семьи не поднимут вопрос о лечении в больнице.
Генри, Мэтт, Вики и Долорес оказались способны договориться и сотрудничать в рамках общих интересов. Партнерство заключается в нахождении этих взаимовыгодных пунктов соглашения, совместной разработке плана и решении работать сообща для достижения одной цели.
Брат принимал лекарство, будучи убежденным, что не нуждается в лечении, именно благодаря нашим отношениям.
За два месяца до того, как мой брат скончался, попав в аварию (об этом я расскажу в главе 20), у нас состоялся любопытный разговор. Я рассказывал Генри, что на моих семинарах люди часто спрашивают о нем и его отношении к болезни. Тогда я и задал ему свой любимый вопрос:
— Ты веришь, что болен?
— Ох, Ксави (так он ласково называл меня)! Конечно, у меня шизофрения! — отозвался он, рассмеявшись.
— Я серьезно… что ты думаешь по этому поводу?
— Нет. У меня нет психического расстройства.
— Тогда зачем ты пьешь лекарство? — Мне было в самом деле интересно услышать его объяснение.
— Ради тебя, Мамочки и Папочки. — «Мамочкой» и «Папочкой» были Бэтти и Джеймс, управлявшие реабилитационным центром, где он жил. Они были доброжелательными людьми, проявлявшими уважение к моему брату, и не судили строго.
Генри имел в виду, что пил лекарство, в котором, по его мнению, не нуждался, во имя отношений. Это послужило для меня еще одним подтверждением силы взаимоотношений и их колоссальной роли в помощи человеку с анозогнозией согласиться на лечение.
После госпитализации, описанной в главе 4, родители Мэтта решили обратиться ко мне за помощью, желая развить коммуникативные навыки и овладеть техниками нового подхода. В результате они смогли наладить сотрудничество и заключить соглашение с Мэттом, похожее на наше с Генри. Мэтт и его родители утвердили важную общую цель: постараться избежать госпитализаций и снизить напряжение в семье.
Они отказались от конфронтации с сыном по поводу болезни в пользу более практичного и продуктивного подхода.
Блэкберны быстро увидели преимущества метода 4С. Они устали от перебранок с сыном и нуждались в отдыхе от тягостной враждебности, которая была между ними годами. Они отказались от конфронтации с Мэттом на тему его болезни, выбрав более практичный и эффективный подход 4С. Родители внимательно выслушали доводы сына и выяснили, что он не меньше их самих хочет не попадать в больницу снова; вдобавок они отчаянно желали мира и взаимопонимания в семье.
Атмосфера спокойствия воцарилась, как только Блэкберны оставили попытки убедить сына в том, что он болен. На это ушло около двух месяцев, но постепенно Мэтт начал прислушиваться к чувствам родителей по поводу его отказа от приема лекарств и проникся пониманием. Мэтт по-настоящему расстроился, увидев испуг матери, когда он пропустил прием лекарств.
Если вы вспомните, как Мэтт вел себя дома раньше, и подумаете о его отношении к медикаментам, то его сознательность может показаться неправдоподобной. Однако чувство вины зародилось у него после долгих разговоров с родителями (по большей части с матерью), когда они рефлексивно слушали и сочувствовали его переживаниям, а не указывали, что он должен делать. Родители задавали вопросы, а когда Мэтт интересовался их мнением, старались повременить с ответом и применяли правило «трех китов», обозначая свою позицию. Они подчеркивали, что могут быть не правы. Вероятность их ошибки в том, по какой причине сын нуждался в лекарстве, по их убеждению, была крайне мала, но они допускали такую возможность.
Узнав, как испугалась мать, когда он прекратил пить лекарство, Мэтт ощутил стыд. Не желая расстраивать родителей, а также из-за их признания, что они не смогут жить с ним дальше под одной крышей, если он не будет принимать препараты, он согласился со значительным перевесом преимуществ лечения над недостатками.
В результате Мэтту и его семье удалось достичь обеих поставленных целей, хотя это, конечно же, не произошло за одну ночь. Несколько лет спустя я получил поздравительную открытку от Блэкбернов. Под новогодними пожеланиями, написанными изящным каллиграфическим почерком миссис Блэкберн, ее муж нацарапал небольшое обращение:
«Еще раз благодарю Вас за помощь. Нам наконец-то удалось наладить отношения с сыном, и Мэтт не был в больнице целый год!»
Мы с Долорес заключили схожее соглашение, что и Блэкберны, и вдобавок зафиксировали еще одну цель: устроиться на работу. Руководствуясь ее стремлением, я искал возможности представить ей аргументы насчет того, что для закрепления на рабочем месте ей потребуется пить лекарство.
В отличие от моего брата, но подобно большинству людей с этой болезнью, Долорес не проявляла симптомов во время курса лечения. Таким образом, у нее был шанс работать на полную ставку и занимать приличную должность, если бы она постоянно оставалась на препаратах.
Как вы помните, я просил Долорес обдумать идею о том, что медикаменты могут облегчить ее путь к работе. На тот момент она не считала мое мнение правильным, и мы договорились остаться каждый при своем. Вместе с тем она приняла предложение немного побыть «ученым», который открыт разным возможностям и проверяет гипотезы.
Потребовались три госпитализации, а также содействие семьи и психиатра, чтобы Долорес согласилась, что прием медикаментов с большой вероятностью поможет ей найти и сохранить работу — и, кроме того, разрядит напряженную домашнюю атмосферу.
Подготавливая доработанное издание этой книги к печати, я написал Долорес, намереваясь узнать, как идут ее дела, и она прислала ответ. Она окончила колледж и работала последние десять лет. Долорес писала, что регулярно принимает лекарство, давно привыкла, и это ее не беспокоит. По ее словам, она пьет таблетки ради семьи, чтобы они меньше волновались.
Рискуя повториться, я хочу еще раз обозначить общую идею всех рассказанных историй.
Надежда на восстановление и поддержание отношений была для каждого из пациентов решающим фактором в принятии условий лечения — несмотря на тот факт, что ни один из них не верил в наличие у него психического заболевания. Научные данные подтверждают мой опыт клинициста и родственника больного: взаимоотношения, наполненные уважением и свободные от осуждения, служат ключом к успешному лечению.
Часть III. Держим руку на пульсе. Дальнейшие действия
Надежда — добрый помощник, возможно, самый верный, а добро никогда не умирает.
Любите, ибо в этом и заключается истинная сила; тому, кто любит, многое удается совершить, а то, что сделано с любовью, получается хорошо.
Глава 10. Не позволяйте усыпить вашу бдительность: проблема несоблюдения рекомендаций врача
Как я уже отмечал, я использовал метод 4С, чтобы убедить пациентов согласиться с лечением на период испытательного срока, даже если они считали себя здоровыми. Вместе с тем я на своем горьком опыте научился никогда не забывать об искаженном представлении человека о своей болезни и зачастую полном ее отрицании, которое приводит к «случайному» или неосознанному пропуску приема медикаментов. Так или иначе, даже психически здоровые люди, нуждающиеся в лечении какого-то серьезного соматического заболевания, также нередко забывают выпить свое лекарство[12]: следовательно, пропущенных доз препарата может быть великое множество.
Частичное соблюдение схем лечения вызывает, быть может, менее заметные, но не менее значимые проблемы, чем когда человек перестает пить лекарство полностью. Во-первых, если все вокруг (и доктор, и члены семьи) верят в добросовестный и регулярный прием препарата, а эффекта нет, они делают далекий от истины вывод, что лекарству дали шанс. Я встречал множество препаратов, списанных со счетов за низкую эффективность для конкретного индивидуума, — при этом никто не знал, что практически (если не полностью) все дозы были пропущены. Однако даже если лекарство все же демонстрирует положительное воздействие, хотя и недостаточно сильное, доктор может бояться повысить дозировку, хотя в реальности пациент не принимает и той, что была прописана изначально!