Наклонившись, Юнусов с риском подпалить свои фальшивые усы прикурил от конфорки. Из кухонного крана в старую чугунную мойку размеренно, как метроном, капала вода. Этот кран, как и смеситель в ванной, был с характером. Поначалу, едва поселившись тут, уважаемый Саламбек пытался избавиться от раздражающего перестука впустую утекающей в канализацию воды и неоднократно лично выполнял нехитрую операцию по замене прокладок. Результата, которого удавалось добиться, хватало ровно на трое суток, после чего впору было опять отправляться в магазин за новыми прокладками. После третьего раза Юнусов плюнул: у него хватало более важных дел, чем возня с разводными ключами, ржавыми трубами, резиновыми кольцами и паклей, тем более что от возни этой все равно не было видно никакого толку. К стуку капель он скоро привык, а упрямая течь, достигнув определенного размера, более не увеличивалась.
На стене слева от мойки висели две разделочные дощечки — старые, дешевые, вырезанные из восьмимиллиметровой фанеры. С одной стороны они были глубоко изрезаны ножами и почернели от старости и въевшейся в древесину кухонной грязи, а с другой — старательно, но неумело расписаны наполовину стершимся цветочным орнаментом, нанесенным рукой то ли ребенка, то ли скучающей домохозяйки, пребывающей в ни на чем не основанной уверенности, что умеет рисовать. Идея о том, чтобы использовать дощечки по прямому назначению, а затем съесть то, что было на них нарезано, естественным путем вызывала мысли об ураганной дизентерии и прочих желудочно-кишечных заболеваниях различных степеней тяжести. Дощечки висели на стене уже тогда, когда Юнусов впервые переступил порог квартиры, и оставались на месте только потому, что уважаемый Саламбек забыл о них сразу же, как только увидел. Они были частью привычного убогого фона, наподобие старых отстающих обоев и желтых разводов на потолке. Но теперь, кажется, настал момент, когда они могли на что-то сгодиться.
Со стороны плиты донеслось нарастающее шипение готового перелиться через край посудины кофе. Юнусов успел вовремя выключить конфорку, и пузырящаяся шапка коричневой пены разочарованно опала, на пару секунд сделав коническую горловину джезвы похожей на жерло вулкана, который начал было, а затем вдруг передумал извергаться.
Из расхлябанного, разбухшего от постоянной сырости шкафчика под мойкой уважаемый Саламбек извлек трехлитровую банку. Банка была грязноватая, но сейчас это не имело значения. Он положил в раковину одну из разделочных дощечек и поместил сверху пьезоэлектрическую зажигалку. Затем попытался установить поверх зажигалки пустую банку, но, как и следовало ожидать, не преуспел: банка соскальзывала, заваливаясь то вправо, то влево и выталкивая из-под себя зажигалку.
Долго искать решение этой несложной инженерной проблемы не пришлось. Юнусов снял со стены вторую дощечку и накрыл ею зажигалку, соорудив что-то вроде фанерного сэндвича с пьезоэлектрической начинкой или грубого деревянного подобия щепоти.
Теперь пристроенная поверх этой конструкции банка стояла под небольшим углом, но достаточно прочно. Юнусов повернул кран таким образом, чтобы вода из него капала в банку, засек время по наручным часам и отправился пить кофе. Гуща уже осела, и он с наслаждением и без недостойной спешки воздал должное своему любимому напитку.
Часы показывали четверть восьмого. Спешить было некуда, до запланированной акции оставалось больше четырех часов, но ему не хотелось оставаться в этой клопиной норе хотя бы на одну минуту сверх необходимого срока. А необходимый срок, хвала Аллаху, уже истек, да и образ гостя из самостийной Украины еще требовал обкатки и проверки в полевых условиях. Так почему бы не совершить продолжительную пешую прогулку по столице? Правда, снаружи моросил обещанный синоптиками дождик, но что с того? Саламбек Юнусов не сахарный, а плохая погода только усилит психологический эффект от акции: умирать неприятно и под ярким солнцем, но истекать кровью, лежа в грязной луже среди чьих-то плевков и размокших окурков — что может быть страшнее и гаже?
Он сходил в комнату, где на стене, резко контрастируя с убогой обстановкой и сваленными по углам баулами, красовался большой плазменный телевизор, открыл первую попавшуюся сумку и взял оттуда несколько тряпок. Вернувшись на кухню, вооружился большой плоской отверткой, взгромоздился на табурет и, поковырявшись с минуту, сумел снять замазанную толстым слоем побелки решетку вентиляции. Решетка выскользнула у него из руки и с жестяным дребезгом завалилась за плиту. Доставать ее оттуда никто, разумеется, не стал. Юнусов плотно забил вентиляционную отдушину принесенной из комнаты одеждой, спрыгнул на пол, прошел в туалет и, встав ногами на унитаз, проделал ту же операцию со здешней отдушиной.
Потом он сварил и выпил еще одну чашку кофе и выкурил еще одну сигарету. Разжигать плиту пришлось обычной зажигалкой, и он слегка обжегся. Воды в банке было уже почти до половины, и пока ничего не происходило: лежащая под углом разделочная доска меняла угол приложения силы, ослабляя давление на клавишу пьезоэлектрической зажигалки. Это было просто превосходно: чем больше пройдет времени, тем сильнее грянет буря…
Треск электрических разрядов послышался из кухни, когда он, стоя в ванной, повязывал перед зеркалом широкий, как лопата, кричащей расцветки галстук. Юнусов посмотрел на часы. С того момента, как на дно банки упала первая капля, прошел почти час.
Он завершил туалет, с головы до ног опрыскавшись дешевым одеколоном, который вонял, как клопомор, проверил в карманах деньги и документы и вернулся на кухню. На нем был светлый, зеленоватого оттенка летний костюм с розовой сорочкой и полосатым сине-красно-зеленым галстуком, на груди болтался довольно дорогой цифровой фотоаппарат с функцией видеосъемки. Черные туфли резали глаз своей явной неуместностью, а в опущенной руке, довершая нелепый портрет и придавая ему мрачноватый сюрреалистический оттенок, виднелся ржавый топор, едва держащийся на рассохшемся топорище.
Юнусов положил топор на плиту и вынул из раковины почти полную банку. Зажигалка перестала трещать. Уважаемый Саламбек опорожнил банку в унитаз и вернул ее на место. Капли застучали по дну, время пошло. Юнусов взял топор, размахнулся, придерживая свободной рукой висящий на груди фотоаппарат, и ударил топором по резиновому шлангу, соединявшему плиту с газовой трубой. Перерубив шланг, тупое лезвие глубоко вошло в штукатурку, засыпав плиту известковой пылью и крошками. Послышалось сердитое шипение, резко запахло газом.
«Почти час, — кладя топор обратно на плиту, подумал он. — Разнесет все к чертовой бабушке!»
— Дуже добре, — повторил рыжеусый украинец и вышел, старательно и плотно закрыв за собой дверь кухни.
Через секунду в прихожей дважды щелкнула пружина запираемого замка, послышались удаляющиеся по лестнице шаги, и в квартире наступила тишина, нарушаемая лишь невнятным бормотанием телевизора этажом ниже, стуком падающих в банку капель и змеиным шипением растекающегося по кухне газа.
Глеба разбудила трель мобильного телефона. Рингтон был знакомый, но не его; это, в принципе, означало, что на звонок можно не реагировать и продолжать спать, но внутренний хронометр подсказывал, что это не самая лучшая идея. Сиверов открыл глаза, посмотрел на часы и сел: было начало десятого, он уже почти опоздал.
Федор Филиппович, сидя в кресле у окна, разговаривал по телефону. Сквозь планки жалюзи сочился серенький пасмурный полусвет, снаружи доносился ровный шорох дождя в кронах старых лип и неторопливый перестук капель по жестяному карнизу. Судя по этому звуку, дождь был несильный, но зарядил надолго.
Встретившись взглядом с Глебом, генерал коротко кивнул в знак приветствия и демонстративно покосился на часы. Сиверов кивнул в ответ, встал и отправился заряжать кофеварку.
Пока она сипела и пыхтела, он успел наскоро умыться. Побриться тоже не мешало бы, но Глеб не любил бриться наспех, да и тем, с кем он собирался нынче встретиться, на его внешний вид было наплевать с высоты птичьего полета — как и ему на них, если честно.
Генерал говорил по телефону — вернее, не столько говорил, сколько слушал. Вид у него при этом был мрачный и недовольный — то ли от недосыпания, которое в его возрасте переносится уже не так легко, как в молодые годы, то ли от чего-то другого. Глеб налил себе кофе и сделал вопросительный жест в сторону Федора Филипповича. Тот отрицательно качнул головой, и Сиверов с горячей чашкой в обнимку вернулся на диван.
— Да, я все понял, — резко сказал в трубку Федор Филиппович. — Держите меня в курсе. Отбой. Вот подонок! — добавил он, обращаясь к Глебу.
— Не я, надеюсь? — осторожно уточнил тот, прихлебывая кофе.
— Ты тоже хорош, и я с тобой заодно. Оба мы хороши, но я говорю о Юнусове.
У Глеба возникло очень неприятное чувство: похоже, он проспал даже сильнее, чем думал до сих пор. Намного сильнее.
Неужели его все-таки обвели вокруг пальца, и теракт в метро состоялся, пока он беззастенчиво дрых на диване?!
— Что стряслось? — спросил он еще осторожнее.
— Взрыв бытового газа в Одинцово, — сообщил генерал, и у Глеба чуточку отлегло от сердца. — Только что, буквально полчаса назад.
Глебу захотелось спросить, при чем тут Юнусов, но он промолчал: раз уж Федор Филиппович начал говорить, он и без понуканий скажет все, что считает необходимым сказать. А того, что, по его мнению, необходимым не является, не скажет, сколько ты его ни понукай…
— Незадолго до взрыва в общественную приемную ФСБ поступил анонимный звонок, — подтверждая его предположение, продолжал генерал. — Звонивший сообщил, что ему известен адрес, по которому скрывается находящийся в розыске террорист Саламбек Юнусов. По указанному адресу немедленно выехала оперативная группа. Если бы они ехали чуточку быстрее, им, вероятнее всего, крепко досталось бы на орехи. Взрыв произошел в той самой квартире, которую они должны были проверить, и рвануло так, что разворотило четыре сосе