- Привет, девочка. Все в порядке. Все нормально. Все хорошо.
Все совсем не хорошо, но через минуту-другую она сдается и позволяет мне прикоснуться к ней, погладить по спине, почесать голову. Ее взгляд смягчается.
Из гостиной ничего не слышно, так что я надеюсь, что худшее уже позади. Думаю, что надо еще немного подождать, чтобы быть уверенным наверняка.
Я приседаю возле чертежного стола, чтобы собрать свои листы, и мир внезапно опрокидывается на меня, едва не отправляя на четвереньки.
Я смотрю на листы.
Я смотрю на доктора Гипсама и Саманту.
Только я смотрю не на доктора Гипсама и Саманту.
Я смотрю на себя. На себя и на Лили.
Мы в каждом кадре. Я нарисовал нас в точности. Наши лица, наши тела. Лили и мои.
Мы сражаемся с Лигой мерзостей. Выбираемся из-под обломков старого здания, раненые, находим убежище, лечимся. Снова сражения, снова ранения. Кружимся в космосе.
Погружаемся в морскую пучину.
Я рисую нас каждый день уже несколько недель.
Я смотрю на листы и чувствую усталость, которой никогда не знал.
Я собираю листы и аккуратно кладу на стол.
Затем поворачиваюсь и покидаю кабинет.
Лили стоит там, где я ее оставил. Рядом с ней опрокинутый столик. В гостиной царит полный хаос. В воздухе витает едкий запах электричества.
Она голая. Свадебное платье валяется у ее ног разорванное на куски. И она порезалась. На подоле платья три капли и один длинный яркий мазок крови.
Она тихо плачет. Ее плечи дрожат.
- Лили...
- Я не Сэм, - говорит она.
Только на этот раз мягко. Почти, как мне кажется, с сожалением.
- Я знаю, - говорю я ей. - Знаю, - и через мгновение добавляю: - Не двигайся. Я иду к тебе.
Я пересекаю комнату и осторожно подхватываю ее на руки. Ее лицо все еще мокрое от слез, когда я несу ее в нашу спальню. Я кладу ее на кровать и осматриваю порез на ноге. Все не так уж плохо. Я иду в ванную за стерильными тампонами, перекисью, бинтами и антибактериальной мазью с бацитрацином. Обрабатываю рану.
Ночь теплая. Она не делает ни малейшей попытки укрыться одеялом.
Я ложусь рядом с ней и смотрю ей в глаза, а она смотрит в мои. Я не знаю, что она там видит, но она выдерживает мой взгляд и не отворачивается. Я тоже не уверен, что вижу в ее глазах. Я думаю о Сэм и думаю о Лили. Но через некоторое время я протягиваю руку.
Возможно, это благословение, то, что у меня есть, а, возможно, и проклятие. Я всегда думал, что это благословение, но теперь не уверен.
Я точно знаю, как к ней прикасаться.
Я точно знаю, что ей нравится.
"КТО ТАКАЯ ЛИЛИ?"
Я не знаю, что, черт возьми, происходит, но мне страшно. Мое тело говорит мне что-то пугающее, а тело не лжет.
Проснувшись, я сразу же почувствовала влагу внутри себя - работа Патрика прошлой ночью - поэтому я откатилась от него, все еще спящего рядом со мной, и когда встала, его сперма начала сочиться и скользить по внутренней стороне моего левого бедра. Только-только рассвело. В доме по-прежнему темно, но я знаю, как пройти в ванную вслепую. Я вытираю ногу и половые губы туалетной бумагой, а затем теплой влажной салфеткой, принимая "ванну шлюхи"[12] и думая, что мне нужно сделать депиляцию или эпиляцию там, удивляясь, как я позволила этому продолжаться так долго, и тут я обращаю внимание на свои ноги.
Они небритые.
Я провожу по ним ладонями вверх-вниз, и это уже щетина. Я бы сказала, что щетина двух-трехнедельная.
Что за чертовщина?
Я смотрю на свое отражение в зеркале. Лицо выглядит как обычно. Но с волосами что-то не так. Я их подстригла и уложила только на прошлой неделе, но сейчас этого не заметно. Их нужно хорошенько расчесать и, возможно, это мое воображение, но я могу поклясться, что они длиннее, чем должны быть... длиннее, чем были вчера вечером.
Я протягиваю руку, чтобы откинуть их, но останавливаюсь на полпути.
Из подмышек растут светлые тонкие пучки волос.
Это невозможно.
То, что видят мои глаза, мой мозг не может воспринять.
У меня засосало под ложечкой, но не от голода, а от отвращения.
Мне нужно срочно поговорить с Патриком.
Но в коридоре я бросаю взгляд направо, и меня останавливает то, что я вижу в гостиной.
Моя первая мысль - нас ограбили, пока мы спали, но я сомневаюсь, что даже если бы нам ввели морфин внутривенно, то мы бы спали так крепко, что ничего не услышали. Я иду по коридору, но не слишком далеко. На полу в гостиной повсюду стекло, предположительно от разбитого лайтпада Патрика, который лежит там среди прочих вещей, а я босиком.
И тут я понимаю, что нижняя часть моей ноги забинтована.
Но я не помню, чтобы ее бинтовала.
Со своего места я вижу опрокинутый журнальный столик, каминный экран, прислоненный к дальней стене у телевизора и который, к счастью, остался цел, разбросанные повсюду книги Патрика, разбитую бутылку пива, наш старинный торшер 40-х годов посреди комнаты, от лампочки осталась только нить накаливания, а абажур из окрашенного стекла разбит на кусочки. Рядом лежит бледно-белое платье.
Я подхожу ближе, не обращая внимания на осколки стекла, чтобы убедиться, что вижу то, о чем думаю.
Это мое свадебное платье, фата и все остальное, скомканное, порванное и испачканное чем-то похожим на засохшую кровь.
Я - судебно-медицинский эксперт. Я вижу много засохшей крови. И даже на таком расстоянии я уверена, что это кровь.
Тут явно есть связь: забинтованная нога и платье в крови.
И пока все это крутится у меня в голове, пока я пытаюсь понять и осмыслить все это насилие над нашими жизнями и имуществом, не говоря уже о том, что произошло с моим телом, я понимаю, что пропустила нечто настолько несочетаемое, что это выглядит почти сюрреалистично. На диване лежит большая плюшевая собака, которую я никогда раньше не видела, ярко-красная, в натуральную величину, и Тедди, мой самый первый плюшевый зверь.
Если это волшебство, то я не хочу в нем участвовать.
Я бегу, дрожа, обратно в спальню, сажусь рядом с Патриком на кровать, кладу руку ему на плечо и легонько трясу. Я не хочу пугать его, но мне нужно, чтобы он проснулся. Он должен мне помочь. Мне нужно, чтобы кто-то объяснил все это.
- Патрик, проснись.
Он щурится и проводит языком по пересохшим губам.
- Лили?
Лили? Кто такая Лили?!
Теперь его глаза широко открыты. Он приподнимается на локте.
- Сэм? Это ты?
- Боже, Патрик. Конечно, это я. Посмотри на меня. Я имею в виду, действительно посмотри на меня. Что, черт возьми, со мной происходит? И что случилось в гостиной?
Похоже, он не в состоянии ничего сказать. Он качает головой. Он выглядит озадаченным. Потом улыбается. Потом смеется. А потом он тянется ко мне и крепко обнимает.
- О господи, Сэм. Ты вернулась! Слава Богу!
Такое ощущение, что кто-то взял меня за голову и сильно потряс. Никогда в жизни я не была так растеряна и напугана. Я никогда не думала, что такое возможно. Что-то здесь ужасно, ужасно неправильно.
- Что значит "вернулась"? Откуда?
На самом деле я хочу спросить его: Патрик, неужели я сошла с ума?
Я чувствую, как его тело внезапно напрягается. Как будто он тоже чего-то боится. А потом я чувствую, как он начинает плакать.
Патрик никогда не плачет.
Начинается все медленно, но вскоре это уже сильный, глубокий, пронзительный плач, как будто он даже не может отдышаться.
- Патрик, что с тобой?
По какой-то причине звук моего голоса причиняет ему еще большую боль. Он безудержно рыдает, как голодный ребенок. Я крепко обнимаю его. Замечаю Зои, нашу старую артритную кошку, которая наблюдает за нами с подоконника.
- В чем дело? Что происходит?
Его тело сотрясают рыдания. Он пугает меня еще больше.
- Патрик, ты должен поговорить со мной!
Он молчит.
Так мы сидим минут пятнадцать или двадцать. Он вцепился в меня так, как будто тонет, как будто море бьется в него, а я - единственная скала вокруг. Его пальцы впиваются в мои плечи. Его слезы катятся по моим ключицам, остывая на груди. Он вытирает сопли тыльной стороной ладони. Он затихает, а потом начинает все сначала. Я никогда не видела его таким. Я больше ничего не говорю. Я обнимаю его, укачиваю. Я как-то успокоилась.
Может, дело в простой необходимости - мне нужно сначала позаботиться об этом. Мне нужно позаботиться о нем.
Но он никак не может остановиться. Он что-то бормочет мне в плечо, снова и снова повторяя одно и то же.
Наконец-то я разобрала. Что я наделал? Что, же, черт возьми, я натворил?
- Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь, Патрик?
Он качает головой и прижимает меня к себе еще крепче. Мне больно.
- Патрик, кто такая Лили?
Лили. Вдобавок ко всему прочему, он говорит о какой-то гребаной интрижке?
- Я... ты была... Я не мог...
Это все, что я могу разобрать. Остальное - бессвязное бормотание, всхлипывания.
Я думаю, что нет, это не интрижка. Я знаю своего мужа. В измене он может признаться. Это что-то другое.
Я едва могу дышать. Он должен отпустить меня.
- Патрик. Патрик, послушай меня. Тебе нужно отдохнуть. Ты должен отпустить меня. Я приготовлю нам кофе, и мы поговорим, хорошо? О... обо всем. Отпусти меня, Патрик. Пожалуйста. Отпусти.
Он слегка расслабляется.
- Ладно. Хорошо, - говорю я ему. - Все будет хорошо. Давай я сделаю кофе.
Мне приходится использовать обе руки, чтобы оторвать нас друг от друга.
Его лицо залито слезами, губы оттопырены, словно застыли в какой-то болезненной пародии на улыбку. На мгновение наши взгляды встречаются, и я не могу сказать, что я вижу в его глазах: боль, облегчение, радость или горе. Мне приходит в голову, что он похож на безумного фанатичного грешника, кающегося в муках экстаза. И мне интересно, кто здесь сошел с ума: он, я, или мы оба.