Я встаю с кровати и иду к шкафу за халатом. Он в шкафу, но не там, где я его оставила. Он отодвинут в сторону, как и мои юбки и жакеты для работы, и я впервые замечаю, что вся спальня завалена моей одеждой - на полу валяется красное атласное платье, шарф из искусственного шелка от модельного дома "Гермес", пара разномастных шерстяных гольфов, длинные белые перчатки.
Есть ли тут связь: одежда на полу, мое свадебное платье уничтожено в гостиной.
Я понятия не имею, что это значит, но оставляю это на потом. Сначала кофе. Патрику нужен кофе, и мне, наверное, тоже. Я надеваю халат и завязываю его вокруг талии.
Кофейник стоит в раковине, на дне осталась гуща, поэтому я промываю его и наполняю водой до отметки десять, потому что может потребоваться много чашек кофе, поворачиваюсь к кофеварке на стойке, и сначала не понимаю, что вижу. Она ярко-фиолетовая, с часами и циферблатом, а по форме напоминает старомодный радиоприемник. А вот и логотип: Easy-Bake.
Какая между этим связь: детская духовка, мягкие игрушки на диване.
Здесь ребенок?
Наверное, в гостевой комнате. Кофе подождет.
Так и есть. Где-то здесь действительно есть ребенок - или, по крайней мере, был.
Маленькая девочка.
Откуда я знаю?
Забудем о духовке. На комоде - набор бисера, а на полу у кровати - наполовину сшитое разноцветное одеяло, рядом с которым стоит больница для животных.
У входа в больницу маленький забинтованный мул. По другую сторону кровати, возле двери, все мои Барби лежат в бикини в шезлонгах перед пластиковым бассейном с горкой. У входа ждет розовый кабриолет.
На ночном столике рядом с кроватью стоит недопитый стакан молока.
На неубранной кровати валяется розовая пижама с рисунком улыбающейся обезьянки.
Недавно здесь побывала маленькая девочка, но где она сейчас? Не в гостиной, не на кухне, не в спальне. Возможно, в кабинете.
Я проверяю. Ее там нет.
Может, она снаружи?
Я обхожу вокруг дома. Уже не по сезону тепло даже в столь ранний час, но трава освежающе прохладная и влажная под ногами. Это первое хоть сколько-нибудь приятное ощущение за все утро. Я дохожу до причала у реки и возвращаюсь обратно. Подхожу к старой горке и качелям.
Маленькой девочки нет - хотя горка отполирована до блеска, ржавчина исчезла, сиденья на качелях отшлифованы, а на цепях и шарнире видны следы сварки. Патрик? Должно быть, он.
Думаю, хватит об этом. Мне все равно, через что он проходит. Мне нужно поговорить с Патриком.
Я вхожу в спальню. Он спит мертвецким сном.
Я беру его за плечо и трясу. Никакой реакции.
- Патрик?
Я снова трясу его, на этот раз гораздо менее нежно.
- Патрик, проснись.
Я трясу его в третий раз. Его глаза распахиваются, рука взлетает и отбрасывает мою руку, бьет так сильно, что становится больно.
Убирайся!
Я стою, ошеломленная.
Это не мой Патрик. Мой Патрик никогда бы так не поступил. Мой Патрик никогда бы не отмахнулся от меня, как от какой-то досадной неприятности, и уж точно никогда бы меня не ударил. Тот Патрик, которого я знаю и люблю, самый нежный человек, которого я когда-либо встречала. После восьми лет брака он все еще держит меня за руку на людях или обнимает за плечи или за талию. Он все еще целует меня перед сном.
Его глаза снова закрыты, дыхание ровное. Я наблюдаю за ним. Недолго, но наблюдаю. И снова не могу поверить в то, что вижу. Потому что он уже отключился. Он не притворяется. Он крепко спит.
Это неправильно. Это ненормально.
С ним что-то не так. С нами обоими что-то не так.
В спальне тепло, но я вся дрожу. Мне очень нужно успокоиться. Я думаю, что, возможно, кофе все-таки поможет, поэтому я возвращаюсь на кухню, насыпаю в бумажный фильтр кофе французской обжарки, наливаю воду, включаю кофеварку и жду.
Ждать очень тяжело.
Душ тоже должен помочь. Я знаю, что поможет. Мне нужно привести себя в порядок внутри.
И мне определенно нужно побриться.
То, что мне нужно побриться, просто уму непостижимо. Волосы не могут так быстро вырасти, за одну ночь.
Ночь. Боже правый. Какой сегодня день?
Можно включить телевизор, чтобы это узнать, но телевизор в гостиной, а там повсюду стекло.
Компьютер. Он в кабинете.
Я сажусь за стол и включаю его, а затем снова жду, пока загрузится Bиндовс. Ввожу пароль, и, наконец, появляется рабочий стол. Я перевожу курсор в нижний правый угол и вижу время, а затем дату.
Сейчас 6:46. Дата - 29 мая.
Этого не может быть.
Вчера была пятница, 11 мая. Я весь день работала, в основном занималась толстым придурком, который врезался на машине в дерево, и фермером, умершим от сердечного приступа в огромной куче индюшачьего дерьма. Когда я приехала домой, мы с Патриком приняли душ, потрахались, поужинали остатками еды и выпили вина, а потом снова потрахались. И это было просто замечательно.
Где я была с 11 по 29 мая? Как, черт возьми, это может быть? Если не считать комы, как такое возможно? Но если бы я впала в кому, то очнулась в больнице, а не в нашей постели.
Куда-то пропали восемнадцать дней. Две с половиной недели!
Хорошо, что я сижу.
Слышится зуммер кофеварки из кухни. Кофе готов. Но я больше не хочу кофе. Чувствую, что все, что я выпью или съем, вернется обратно. Мне нужно знать, что со мной случилось.
Док Ричардсон. Джон. Думаю, он должен знать, он ведь наш врач. Он вполне может считаться нашим другом. И я должна рассказать ему о Патрике.
Звонить ему еще слишком рано, но я могу позвонить через час или около того. А пока я приму душ. Я вспотела. От меня воняет.
По дороге в ванную я снова заглядываю к Патрику. Похоже, он спит. Он не двигается. Его рот слегка приоткрыт, брови нахмурены, а глаза беспокойно бегают под веками.
Он прячется во сне. Насколько хорошо он прячется, неясно.
Душ - это замечательно. Напор воды у нас хороший, и я включаю его на полную мощность, стоя спиной к душевой лейке, так что теплая струя бьет мне в шею и плечи и создает в голове что-то вроде белого шума.
Мне больше не нужно прислушиваться к собственным мыслям.
Я мою и расчесываю волосы. Намыливаю подмышки и сбриваю эти клочки шерсти. Тщательно брею ноги, стараясь не порезаться. Я делаю это не торопясь, а потом просто стою некоторое время под струей. С лобковыми волосами разберусь как-нибудь в другой раз, а пока просто вымоюсь, внутри и снаружи.
Только когда вода начинает остывать, я выключаю ее и вытираюсь насухо. Если бы я могла, то оставалась в душе все утро, пока моя кожа не покраснела бы и не сморщилась.
В любой нормальный день я бы высушила волосы феном, увлажнила кожу кремом, но это не нормальный день.
Теперь я хочу кофе. После душа, думаю, мой желудок с ним справится. Я накидываю халат и выхожу на кухню.
Часы на микроволновке показывают семь тридцать. Я была в душе почти час. Я сажусь за кухонный стол и пью крепкий горячий кофе, черный с двумя кусочками сахара. Сливок нет. Патрик их не купил. Он пьет черный.
Док - ранняя пташка. Он из тех старых деревенских врачей с черными сумками, которых уже почти не встретишь. Он начинает работу в восемь. Так что ровно в восемь я звоню.
У меня снова дрожат руки. Не думаю, что это из-за кофе.
Милли, его секретарша-медсестра, сразу же берет трубку.
- Привет, Милли, это Сэм. Он уже пришел?
На другом конце повисла странная пауза.
- Сэм? Я так рада тебя слышать, дорогая. Я сейчас вас соединю.
Затем на линии док. В его голосе слышатся удивление и радость.
- Сэм! Черт возьми, девочка, ты заставила нас поволноваться!
И услышав его голос, я не могу сдержать внезапные слезы. Рассудительная Саманта Берк совершенно не в себе.
- Джон, что случилось? Я не понимаю... что происходит... Я не... я... каким-то образом я потеряла дни, недели, я не помню... и Патрик не хочет... он... он просто... наша гостиная разрушена, и мое свадебное платье... Джон? Кто такая Лили?
Воцаряется тишина.
- Сэм, Лили - это ты, - говорит он.
Так я узнала, что восемнадцать дней была маленькой девочкой.
Он просит меня успокоиться и рассказать все с самого начала, и я рассказываю ему о том, как проснулась, о странной, пугающей реакции Патрика, о том, как он спал, о разгромленной гостиной, о детских игрушках и обо всем остальном, и я стараюсь говорить медленно, но это трудно, я знаю, что пропускаю какие-то моменты, но он терпеливо слушает, не перебивая, а потом рассказывает, как Патрик привел меня к нему в кабинет, о своей беседе со мной, о результатах МРТ, которые оказались отрицательными. Он говорит мне, что Лили была умным, вежливым ребенком лет пяти-шести. Он говорит мне, что, по-видимому, я страдала избирательной потерей памяти и возрастной регрессией - он избегает словосочетания раздвоение личности, - что я, например, узнавала свою кошку, но не своего мужа.
- Я дал ему адрес и телефон психоаналитика, Сэм. Я хотел, чтобы он немедленно тебя ей показал. По какой-то причине Патрик хотел попытаться вернуть тебя сам. Думаю, ему это удалось.
- Боже мой, Джон, неужели это случится со мной снова?
- Честно говоря, не знаю. Обратись к психотерапевту.
- Я так и сделаю.
- Вот и хорошо. И судя по тому, что ты мне рассказала, Патрику тоже нужно к нему обратиться. Скажи ему, чтобы он дал тебе ее адрес и телефон. Я бы сам сегодня встретился с Патриком, но мне надо быть в Оклахома-Сити в десять часов, и я пробуду там весь день. Я очень рад, что ты меня застала. Вы можете приехать завтра?
- Да, я прослежу за этим.
- Хорошо, в девять часов. А пока дай ему отдохнуть. Он пережил настоящий шок. Тебе желательно что-нибудь принять. В доме есть валиум или что-нибудь в этом роде?
- Думаю, да. Я проверю.
- Если тебе что-то понадобится, позвони Милли. Я оставлю рецепт.
- Спасибо, Джон. Спасибо.