— Ты в своем уме?
— Пока в своем, — усмехнулся Пискаревский. — Я же в курсе политики: общение с иностранцами нынче в вину не ставят. Спекуляцией не занимаюсь, лишнего не болтаю. Тут уж комар носа не подточит.
— Комар носа не подточит… Эх, ты! А подумал ты о самой простой этике?
— Какой же может быть разговор об этике с буржуазными специалистами? Вот мы с тобой ради смеха пообещаем познакомить их с нашей Нагимочкой, а потом надуем… Вот тебе и этика!
Я подумал: может, ослышался?
— Пискаревский, сознайся: ты это сказал просто так, из трепачества. Верно?
Он расхохотался.
— Я могу доказать, если не веришь…
— Сволочь! — сказал я и, развернувшись, ударил его в лицо.
Он качнулся и попытался улизнуть. Я схватил его за ворот рубахи и со всей силы ударил еще раз. Одним словом, осатанел от ярости.
Он заорал как помешанный… Была не была, я еще разок развернулся и ударил, чтобы не орал, гад. Хороший был удар.
Пискаревский, изловчившись, укусил мою руку, вывернулся и пустился наутек. Конечно, на крик сбежались люди.
— Подумать только, драка в самом центре города! — воскликнул какой-то человек в шляпе.
— Куда только смотрит милиция?..
— Позволю себе заметить, вы и понятия не имеете, за что я всыпал этому парню! — обозлился я.
— Боюсь, тебе придется разделить участь всех хулиганов, — проговорил человек в шляпе.
Меня окружила толпа. Жгучий стыд охватил меня: надо же было так влипнуть! Не станешь же тут, на улице, объяснять, что за тип этот Пискаревский. И как докажешь, что ты прав, а он подонок? Разговор у нас был с глазу на глаз. Отвертится как пить дать.
— Лоботряс! — истерично кричала какая-то дамочка с полосатой сумкой в руках. — До чего дошла молодежь!
Но больше всех обидела меня маленькая девочка. Она протиснулась вперед и очень вежливо обозвала меня «скеписом». Тут подошли дружинники. Трое ребят, один другого здоровее.
— Ну, двинулись! — приказали они не особенно дружелюбно.
Сопротивляться было бесполезно.
36
Штаб их помещался в одной из комнат городской гостиницы. Все-таки это не милиция. Милиции важен факт. У них четкий подход: ударил — значит, виноват! Что им до того, что я ударил эту сволочь за дело? Нет у них такого оправдательного параграфа. А с дружинниками, пожалуй, стоит поговорить.
Не успели мои строгие судьи спросить-допросить меня, по всем правилам оформить протокол, как в комнату вошла новая группа дружинников во главе с очкастым парнем. А среди них — Айбика!
Девчонка, у которой глаза, как два Азовских моря, тоже носила красную повязку на рукаве.
Сначала она не обратила на меня внимания: мало ли кого приводят в их штаб… Но как только стали докладывать очкастому обо мне, Айбика обернулась — и чуть не лишилась сознания. Во всяком случае, мне так показалось.
Она шагнула вперед и, перебивая докладчика, сказала:
— Ребята, произошла ошибка. Вы же… моего жениха прихватили. Не может быть, чтобы он так здорово провинился…
В штабе воцарилась тишина, но в следующую минуту она сменилась раскатами смеха. Ребята чуть животы себе не надорвали.
— Если у тебя такой жених, черт бы его драл, то откажись, пока не поздно!
— И надо же в такого типа влюбиться!
Однако Айбика стояла на своем.
— Отпустите его, ребята, на мою расправу.
Тут возникло замешательство. И просьбу ее, по-видимому, хотели уважить, и меня, хулигана, не положено отпускать.
— Ты вот что, добрая душа, одного его из дому не отпускай, — посоветовал старший среди дружинников. — Он у тебя, видимо, пошаливает.
— А еще лучше — держи его на привязи.
— Да ну вас! — начала сердиться Айбика. — Подите вы со своими советами!
Один дружинник сказал:
— Какого дьявола мы проявляем снисхождение? Надо по всем правилам проучить его, пусть дней пятнадцать на виду у всего города под конвоем походит.
Безусый мальчишка раздраженно фыркнул:
— А может, он вовсе и не жених?
Айбика вызывающе откинула голову и, совсем распалившись, произнесла:
— Так, значит, вы не верите мне?
Она приподнялась на носки и — поцеловала меня в губы.
После этого обиженным голосом добавила:
— Вы же, ребята, меня знаете. Стала бы я целоваться с кем попало!
— Предположим, не стала бы…
Первым сдался очкастый, самый главный среди дружинников. Я видел его у нас на комбинате.
— Да чего ты кипятишься, в самом деле? — сказал он. — Если обещаешь принять самостоятельные меры, получай своего жениха. И сматывай удочки, пока не передумали.
Она не стала мешкать, подхватила меня под руку и увела.
Я молчал. События развивались помимо моей воли. Когда мы отошли от штаба на один квартал, Айбика сурово проговорила:
— Не можешь шагать побыстрее?
— Торопиться-то, пожалуй, некуда.
Тут она со всего маха дала мне пощечину.
— Ты что, очумела?
— Счастливо отделался, — сказала Айбика, шагая впереди меня.
На меня что-то нашло, и я засмеялся. И даже объяснить не мог, почему на меня смех напал. Наверное, нервы расшалились.
— Право же, мне вовсе не смешно.
Ее ресницы взмахнули крылышками и опустились. Мне подумалось: вот сейчас расплачется навзрыд.
— Шагай! — повторила Айбика, сдержав себя.
Я не стал спрашивать, куда мы идем. Ей, наверное, стыдно было в этот вечерний час прогуливаться со мной по городу, поэтому она направилась в степь, начинавшуюся сразу за крайним домом.
Я шел и думал: почему она выгородила меня? Зачем ввязалась в эту историю?
Тут я впервые увидел степь. Не то чтобы впервые, и раньше видел, а вот с девчонкой по степи бродил впервые. Природу каждый любит по-своему, это известно. У меня, например, не было к ней азарта, страсти, что ли, а тут случилось со мною полное прояснение. Может быть, от пощечины, которую я получил?
В степь мы вошли как в море, потому что, казалось, у нее нет никаких видимых границ, если, конечно, не брать в расчет горизонт.
Только слева вытянулась гряда гор. В этот вечерний час горы нахмурились, как бы недовольные приближением ночи.
Мне подумалось: хребты, возомнившие себя стражами степи, вообще многое себе позволяют. Они, например, стесняют степь, делая ее жизнь неудобной, то загораживая от солнца, то не пропуская ветер.
Вот и сейчас ряды гор сбрасывают на степь черные тучи, и ей ничего не оставалось делать, как принимать этот ненужный дар.
Солнце вело себя тоже как-то несолидно: играючи уходило, посылая в просветы туч свои золотые стрелы и превращая тучи в диковинные воздушные замки.
Я подумал: какой я невезучий! Встретился с девчонкой, и на тебе — дождь! А что он упадет на наши головы, в этом у меня не было никакого сомнения.
Я мельком взглянул на Айбику: что она думает об этих тучах? Она даже на них не смотрит! Красивые девчонки в красивой степи как у себя дома!
Айбика шла, ступая легко, чуть придерживая рукой подол, которым играл ветер.
Вскоре начал накрапывать дождь.
— Возьми мой пиджак, — предложил я Айбике, — промокнешь.
— Не надо. Не сахар, не растаю.
— Понимаю, я человек никудышный, но при чем здесь пиджак? Он же не дерется, он смирный.
Нет, Айбика не улыбнулась шутке и не взяла пиджак. «Как хочешь», — подумал я.
Когда дождь усилился, я сказал ей честно:
— Представь себе, я не думал, что ты такая храбрая.
Она резко остановилась. Смотрю и глазам своим не верю: плачет.
Разве я сказал что-нибудь обидное? Или дурное?
— Ну зачем ты идешь за мной?
— Между прочим, почему я не должен идти?
— Я же тебя ударила?
— Зато поцеловала!
Тут она растерялась. И не могла вымолвить ни слова.
За горами блеснуло: один раз, другой. Молнии прочертили степь.
— Спрячемся?
При свете молний я заметил вблизи что-то вроде ограды.
— Нет.
Нет так нет. А уже ночь.
Тут, я вам скажу, загромыхало так, что меня в дрожь бросило. Ни разу в жизни не встречал грозу в степи, да еще ночью.
Мы шли не разбирая дороги.
— Не пойму, что ты за человек, — сказала Айбика.
Что я мог ответить?
Должна бы знать, что не только люди, но кони бывают разные. Одни с ходу берут препятствия, а другие нет. Другие только топчутся перед барьером, прежде чем осмелятся рвануть вперед.
Может быть, рассказать ей об уфимских жуликах?
В артели по производству кроватей и других скобяных изделий началась моя школа жизни. Грязные люди наступили своими грязными ботинками на мою душу…
Но я не стал ей ничего рассказывать, уж лучше в другой раз. Не в степи, во время грозы, а где-нибудь на скамейке, под луною я расскажу ей о себе, ничего не утаивая.
Совсем рядом ударила молния. Яркий свет ослепил нас. Я инстинктивно пригнул голову и крепко зажмурился.
— Дерево загорелось, — отчетливо произнесла Айбика.
И в самом деле, дерево пылало, точно облитое бензином. От него во все стороны разбежались тени, большие и маленькие. Казалось, что в степи танцуют черные черти, напуганные огнем.
— Может быть, повернем назад? — спросил я. — Добежим до города, спрячемся где-нибудь в подъезде?
На подъезд она не согласилась. И правильно, что не согласилась. Такая ночь бывает один раз в жизни.
Я готов был идти с этой девчонкой хоть вокруг света. Вот в какой путь, далекий путь, я собрался! Всему наперекор.
— Ведь это здорово — идти под молниями, — храбрилась Айбика и тут же с опаской прошептала: — А как подумаю, что любая может испепелить, душа в пятки уходит.
И все-таки мы брели дальше.
Была степь, был ливень. И мы с нею.
37
Проводив Айбику домой, я, вернувшись к себе, сменил белье и согрелся стаканом чая.
Я все еще под властью ночи, ушедшей от нас. Ночи, что была с ливнем.
Уймись, браток, говорю я сам себе. Всему есть границы! Лучше тебе вздремнуть часок-другой. Перед тем, как идти на вахту.