И Левин принялся печатать письмо в Мюнхен…
Ломбард наконец открылся. С силой толкнув тяжелые застекленные металлические двери, Михальченко вошел. В правом углу узкого темноватого помещения находилась конторка, за которой сидела пожилая худощавая женщина с хорошо уложенными и в меру подкрашенными светлыми волосами. Она подняла на него глаза.
— Вы заведующая? — поздоровавшись, коротко спросил Михальченко.
— Я. В чем дело?
— Вам звонил Якимович из Ленинского райотдела милиции? — сблефовал Михальченко.
— Нет.
— Моя фамилия Михальченко, — он достал красную книжечку удостоверения, махнул ею и тут же сунул в карман. — После семнадцатого апреля вам был сдан мужской плащ, пятидесятый размер. Темно-синий, импортный, на меховой подстежке. Она крепится на «молнии». От вас он был анонимно передан в комиссионный номер двенадцать. Мне необходимо знать: кем он был сдан и какого числа точно. Когда вы сможете поднять документы? — он говорил с напором, не давая возможности перебить себя.
— Рыться надо долго, — спокойно ответила заведующая.
— Я зайду через час.
— Лучше после перерыва. В перерыв я и поищу.
— Хорошо. В три я буду, — он вышел, уверенный, что его деловитая настырность впечатлила.
Два с половиной часа он скоротал, съездив в финотдел за какими-то бланками и выстояв очередь в сберкассе, чтоб уплатить по счетам за телефонные переговоры.
Ровно в три Михальченко вошел в ломбард. Заведующая сидела на том же месте, словно и не поднималась с него с момента ухода Михальченко.
— Как наши дела? — спросил он, подходя к конторке.
— По-моему, я нашла то, что вы просили. Восемнадцатого апреля такой плащ был сдан гражданкой Лынник. Вот данные по ее паспорту, — заведующая протянула листок бумаги.
«Лынник Ольга Викторовна, проживает по ул. Шевченко, 17, кв. 8», прочитал Михальченко.
— Почему же она не выкупила плащ своевременно? — спросил он.
— Вот этого я уже не знаю. Срок прошел, и мы его сдали для реализации через комиссионный.
— Сколько же она за него у вас получила?
— По минимуму, — и назвала цену.
— «Странно, — подумал Михальченко. — Новый импортный плащ! По нынешним ценам на барахолке и у фарцовщиков такой втрое дороже».
— Что еще? — спросила заведующая.
— Все! Спасибо! — Михальченко схватил бумажку так, словно заведующая могла передумать. — Все в порядке, — повеселел он. — Задал я вам хлопот!
Она равнодушно пожала плечами, ей было наплевать на реакцию этого здоровенного детины, внезапно перешедшего от нагловатого тона к благодарно-любезному.
Попрощавшись, он вышел, уселся в машину:
— Стасик, домой! Везем подарок Ефиму Захаровичу!
Но Левина в бюро Михальченко не застал.
«Сейчас мы установим возраст Ольги Викторовны Лынник и все остальное, — сказал он себе и взялся за телефонную трубку. — Хотя спрашивать о возрасте женщины неприлично, но в данном случае мы ведь не у нее будем спрашивать, а? Потом попросим участкового дополнить нам портрет Ольги Викторовны». — Он позвонил в справочное бюро УВД.
Через полчаса он уже знал, что Ольга Викторовна Лынник, 1962 года рождения, замужем, работает барменшей в гриль-баре «Голубой день». Михальченко отправился туда. Он помнил этот гриль-бар в пятнадцати километрах от города, в зоне отдыха в старом сосновом бору с прудами, когда в субботу и воскресенье горожане ездили отдыхать автобусами и электричками — в эти дни въезд в зону отдыха частному автотранспорту был запрещен. В бору располагалось несколько пионерских лагерей, реабилитационное отделение для перенесших инфаркт. Заведение общепита «Голубой день», сооруженное из сборных древесно-стружечных плит, работало только летом. Сегодня, в будни, сюда можно было ехать машиной.
— Налево, по просеке, — сказал Михальченко шоферу. — Бывал здесь?
— Нет, — ответил Стасик.
— Вон флигелек. Подваливай к нему.
Народу в единственном зальчике оказалось немного. Быстро оглядевшись, Михальченко увидел за стойкой бара молодого парня в белом халате, наливавшего в мензурку из коньячной бутылки. Слева от него за стеклом вращались на трех вертелах бройлеры.
— Что будете заказывать? — подошла официантка.
— Одного красавчика, только пополам, два салатика, помидоры резать не надо, целиком. Бутылочку минеральной.
— Водку, коньяк?
— Кофе. Два.
Михальченко вышел, позвал Стасика.
— Навернем по курочке. Садись.
— Я уже позавтракал, спасибо, Иван Иванович, — деликатно отказался шофер.
— Я тоже завтракал. Но от такой еды в наши дни грех отказываться, втолкнем.
Официантка принесла воду, салаты и исходившего вкусным паром цыпленка.
— Что это Оли не видно? — спросил ее Михальченко, кивнув на стойку бара.
— В отпуске.
— Жаль. Я ее земляк.
— Из Богдановки?
— Вот ехали мимо, я в командировку, думал повидать. А когда она должна вернуться?
— Ей выходить с понедельника.
— Поехала позагорать? Ну, правильно. Красивой женщине да еще хороший загар… В Сочи, конечно?
— Нет, в Коктебель.
— Что это в такую глухомань?
— Она уже несколько лет ездит туда с Леней Локотком. Он на сезон, она приезжает к нему на месяц.
— Тогда другое дело. Я тебя, Стасик, обязательно с Олей познакомлю, повернулся Михальченко к шоферу. — Ты же у нас холостяк.
— Зато Оля замужем, — засмеялась официантка.
— Все-таки за Леню вышла, — воскликнул Михальченко.
— Нет. Она за Володю вышла. А Леня — старая любовь. Только между нами, сболтнула я.
— Дело житейское. Но я — молчок, — улыбаясь, Михальченко приложил палец к губам. «Вот, где ты, Локоток, выплыл!» — вспомнил он рассказ Виктора Вялова о парне, сдававшем иногда квартиру.
— Я вас где-то видела, — не торопилась отходить официантка, пока они разрывали руками горячее куриное мясо и поливали его острой приправой, отложив совершенно тупые ножи.
— Бывал я здесь, бывал, — мечтательно вздохнул Михальченко. Проездом.
— Приятного аппетита, — официантка наконец отошла.
— Рубай, — подмигнул Михальченко Стасику. — Потратились мы не зря, хоть и Олю не застали.
— Она действительно красивая, Иван Иванович?
— В глаза ее не видел.
— Ну, вы даете!
— Что поделать, Стасик. У каждой профессии есть свои издержки…
Поев, выпив водянистый кофе, оставив щедрые чаевые разговорчивой официантке, они вышли.
— Куда теперь? — спросил шофер.
— В город. На сегодня хватит впечатлений, — Михальченко, вытерев бумажной салфеткой жирные пальцы и губы, швырнул ее в траву.
Было без десяти шесть, когда в комнату к Левину вошел веселый Михальченко:
— Воды! — закричал он, хватая сифон и наливая полный стакан.
— Что это тебя так уморило? — спросил Левин.
Выпив залпом, шумно выдохнув, Михальченко поставил стакан.
— Объелся жареным бройлером, соус к нему очень острый.
— Где это тебя угощали и за что?
— В гриль-баре «Голубой день», где работает барменшей Оля Лынник. А угощал я сам себя. Дороговато, но вкусно, — перестав вышагивать по комнате, он уселся в кресло напротив Левина.
— А кто такая Оля Лынник? Сомнительные знакомства заводишь, Иван.
— Это дама, которая сдала в ломбард плащ Тюнена, но выкупать его почему-то не стала, и он был продан через комиссионный.
— Ты виделся с нею?
— Нет. Она в отпуске, укатила с хахалем в Коктебель. При живом-то муже! В понедельник выходит на работу. Это первое блюдо. А на второе кое-что погуще: ее хахаль — Леонид Локоток. Малый мутный. Когда-то фарцовал по-крупному. Вроде завязал. Осторожный, ведет себя тихо. Но иногда, на время отъездов, сдает квартиру. По надежным рекомендациям.
— Почему ты уверен, что эта Оля сдала именно тот плащ, который мы ищем.
— Я видел его у Кукина.
— Таких плащей может быть тысячи.
— Есть кое-что и на десерт, Ефим Захарович. Эту штуку Кукин обнаружил в плаще, — Михальченко положил перед Левиным картонку, обернутую целлофаном.
— Да, адрес Тюнена, — повертев картонку, сказал Левин.
— Только не пойму, что за формула на ней.
— Формула? — задумался Левин, потирая пальцем по поверхности целлофана, словно таким манером хотел нащупать ответ. — Это, Иван, похоже на группу крови владельца картонки. Некоторым поликлиники ставят штамп в паспорт, а многие пожилые и больные люди носят вот такие бумажки на всякий случай… Что ж, ты сегодня заслужил бройлера. Я готов оплатить тебе половину его стоимости.
— Что будем делать?
— Ждать, — когда эта Лынник вернется из отпуска. Она нам очень нужна. Проведем опознание плаща, хотя особой нужды в этом уже нет, — Левин показал на картонку. — Она подтвердила, чей это плащ.
27
Очень уж не хотелось Михальченко опять беспокоить Виктора Вялова. Да еще в субботний день. Но Леонид Локоток, сдававший по словам Вялова иногда свою квартиру разному залетному люду, и к которому Вялов не хотел направлять Басика, искавшего временное пристанище для своего гостя из Еревана, этот Локоток оказался любовником барменши из гриль-бара «Голубой день». Возможно, Вялов знает что-либо об этой связи, и какая-нибудь информация от него окажется полезной. А может и пшик получится: либо Вялов ничего не знает, либо не захочет на эту тему говорить. Человек он с норовом, со своими принципами — мол, дело это не мое, под чужое одеяло не заглядываю, либо, если и расскажет чего, это «чего» выеденного яйца не будет стоить, а человека зря потревожу. И все же он набрал номер Вялова.
— Вам кого? — спросил женский голос.
— Виктора Андреевича, пожалуйста.
— Нет его. В магазин за молоком ушел.
— А скоро вернется?
— Кто знает, какая очередь там. А кто спрашивает?
— Михальченко.
— А-а… Что передать? — Михальченко уловил в голосе женщины то ли тревогу, то ли разочарование, и чтобы успокоить жену Вялова, знавшую, кто такой Михальченко, что и по какой причине когда-то познакомило и связало Михальченко с ее мужем, сказал: