— Что же это за такое бюро у вас? И название странное — «След»? спросила она.
— Просто частное сыскное агентство. Кооператив своего рода. Только мы ничего не производим, — засмеялся он. — Оказываем разные услуги: разыскиваем пропавших детей, взрослых, собачек, охраняем кооперативы. В общем, много всякого, — она сидела чуть повернувшись боком, и в широкой пройме ее блузки в глубине он видел нежную складку, шедшую в обозначившейся выпуклости груди. — Ольга Викторовна, разговор у нас будет секретный, абсолютно между нами, — он заговорщически подмигнул. — Но и серьезный. Никто — ни знакомые, ни приятели, ни Леня Локоток, ни даже муж не должны о нем знать. — Михальченко специально сразу же упомянул Локотка, давая понять собеседнице, что ее связь с Локотком для него не секрет. И мужа вспомнил намеренно, мол, не бойся, я тебя не заложу, семейные дела ваши меня не касаются, не знает этот лопух о твоем хахале, так ему и надо, дуракам на красивых жениться противопоказано.
Он увидел, что глаза Лынник испуганно забегали по его лицу, загар на щеках загустел от прилива крови.
— Пожалуйста, чтоб муж не знал, — тихо попросила она. — Он добрый человек. Работает, работает, чтоб мне хорошо жилось. Все уговаривает, чтоб я ушла из бара… А Леню я люблю. Мы давно с ним… Еще до замужества… А что случилось?
— Так и договоримся. Ни вы никому ни слова, ни я. А случилось вот что: восемнадцатого апреля вы или кто-то по вашему паспорту сдал в ломбард плащ. Импортный, темно-синий. Было такое?
— Было, — она посмотрела на него, будто удивилась: вот это и все? Это же пустяк, обычное дело.
— Расскажите мне подробно, как вы провели день накануне, семнадцатого.
— Накануне? — она задумалась, вспоминая. — В тот день у меня, кажется, был отгул. Мы поехали с Леней в наш гриль-бар, пообедали.
— Выпили?
— Нет, Леня не пьет… Потом вернулись в город, гуляли в роще. Мне надо было торопиться к портнихе, я отдала ей ушить джинсы. Мы попрощались, и я ушла. Он тоже спешил. На съемки.
— На какие съемки?
— Он контракт заключил на конном заводе с немцем из Германии. Снимки для ихнего журнала про наш конный завод…
— В котором часу вы приехали к портнихе?
— Без четверти пять.
— Почему вы так точно помните время?
— Она назначила мне к пяти. А когда я приехала, у нее еще сидела другая заказчица. Портниха еще спросила: «Что ты так рано?» Она не любит, чтоб в ее доме сталкивались клиентки.
— Понятно. Дальше. В тот день вы еще виделись с Локотком?
— Нет. Только по телефону говорили. Он позвонил, попросил, чтоб я сдала в ломбард вещи кое-какие.
— Это зачем же?
— Он никогда хорошие вещи дома не держит, боится, чтоб не обворовали. Знаете, что сейчас делается! Тем более, когда он уезжает на целый сезон. Обычно я и сдаю. А тут знакомый поляк привез много хороших вещей из Турции. Утром до работы, мы открываемся в двенадцать, я и пошла к Лене домой…
— У вас есть ключи от его квартиры?
— Да… Взяла сумку с вещами…
— Красивая сумка — зеленая с черным?
— Нет, — она удивилась. — Другую, большую, серую. Пошла в ломбард и сдала.
— Среди прочих вещей в сумке был и плащ?
— Ну да… А потом перед самым Лениным отъездом приехал приятель из Москвы за этими вещами. Леня покупал их по его заказу. Я пошла в ломбард выкупить.
— А почему плащ не выкупили?
— Леня сказал: «Забери все, кроме плаща. Пусть еще полежит».
— Понятно. Где сейчас Локоток?
— Там же, в Коктебеле.
— Что он так долго там?
— Он уезжает туда работать на сезон. С напарником из местных фотографирует на пляжах курортников.
— Когда он должен вернуться?
— На днях. Точно не знаю. С билетами сейчас трудно. Он собирался в Феодосию за билетом.
Михальченко сделал паузу. И Лынник, воспользовавшись ею, вставила свой вопрос:
— Все-таки, что случилось? Ему ничто не грозит?
— Ничего вам пока сказать не могу. Выясняем, — ответил он неопределенно. — Вот сверим время, посмотрим.
Она не поняла, о каком времени он говорит, только видела, что на лице этого крупного сильного мужчины опять появилась доброжелательность.
— Почему вас так интересует этот плащ? — спросила Лынник.
— Чужой он, Оля. Чужой… Хорошо. На сегодня хватит. Спасибо, что зашли. Уговор наш помните: никому ни слова, даже Локотку, — Михальченко подумал и добавил: — Это для его пользы.
— Конечно, конечно, — она поднялась.
Михальченко проводил ее до двери.
30
— Значит, говоришь, Локоток заключил контракт с конезаводом? Для этого журнала? — спросил Левин.
— Да, — Михальченко листал последний номер журнала, который Шоор подарил Левину.
— Смотри, какой шустрый. Сейчас уточним. — Левин снял трубку и набрал приемную директора. — Алло! Степана Яковлевича, пожалуйста. Скажите: Левин из прокуратуры… Нет, мы не договаривались. Он меня знает. Действительно, они были знакомы давно, лет пятнадцать назад в конюшне вспыхнул пожар, погибли две очень дорогие лошади, Левин надзирал тогда за следствием. И сейчас, ожидая пока его соединят с директором конного завода, он подумал, что есть бесчетное количество людей в городе, знавших его и кого знал он, которых когда-то коснулась беда или неприятность, ставшая невеселым поводом для знакомства. Большинство потом падало из его жизни, но кое с кем сохранились если не дружеские, то просто добрые отношения. — Степан Яковлевич? Левин… Да-да… Ничего, как все, так и я… А вы?.. Ну и слава Богу… В общем-то пустяк. Мне господин Шоор подарил журнал «Я — жокей». Что это за парень с вашими лошадками? Кто? Локоток? Ага… Он что, по контракту? Понятно. Нет, больше ничего, спасибо… Да, Степан Яковлевич, а господин Шоор не собирается к вам? Жаль… Всего доброго. — Он опустил трубку и сказал Михальченко: Красавчик на картинках, которые перед тобой, это и есть наш Локоток.
— Здоровый бугай.
— Это еще не порок.
— Брать его надо! По всему сходится, что билет Тюнена таксисту дал он!
— Это каким же образом брать? — усмехнулся Левин. — Нам с тобой брать уже никого нельзя. Мы кооператоры, Иван.
— Я не в том смысле. Надо Остапчука подключать.
— Так он и побежит. Он скажет: «Я, ребята, свободен, делать мне нехрен, поручите чего-нибудь!..» Ну, допустим, возьмешь ты с Остапчуком Локотка. А он тебе сунет: «Билет я нашел, дорогие товарищи сыщики, мне он не нужен был и я бескорыстно отдал его таксисту». И утер он вам, сыскарям, сопли.
— Где нашел билет?
— В паспорте, дорогие сыщики, а паспорт в роще под кустиком, я там его и выбросил… Рано нам хватать товарища Локотка. Что-то еще нужно, чтоб товарищ этот стал гражданином Локотком. Если, разумеется, у нас будут основания.
— Надо бы проверить и его график движения. Когда он явился на съемки? Сверить эти его показания с показаниями Лынник. А что если он скажет, что и плащ нашел?
— И плащ и билет? Не много ли находок для одного раза?
— Нашел плащ, а в кармане билет.
— Хорошо, — соглашался Левин на возражения Михальченко. — Но билет он бескорыстно отдал таксисту, а почему же плащ — в ломбард? Допустим, в милицию не захотел, боялся связываться. Но почему в ломбард, а не сразу в комиссионный? Тоже ведь вопросец, Иван. А ответ, по-моему, один: ждал, чтоб истек срок и плащ из ломбарда ушел в комиссионный анонимно… Поскольку хватать Локотка, как ты понял, нам уже не дано, полезно было бы с ним хотя бы побеседовать до его возвращения сюда. Там, в Коктебеле, будет эффект внезапности. Он кое-чего стоит.
— Значит, ехать мне в Крым?
— Неплохо бы, конечно, вместе с Остапчуком, тут ты прав, но… Не поедет Остапчук.
— Попробую его уговорить.
— Если удастся встретиться с Локотком, не переусердствуй, чтоб нам потом прокуратура шею не намылила. Не забывай, нам нужен всего лишь старик Тюнен. А дальше — дело не наше.
— Поглядим, — Михальченко бросил на стол журнал и вышел…
31
На каталожной карточке Левин написал: «В. Агафонов. „Расследование убийств. Методика. Рекомендации. Истории“. Кооперативное издательство „Знамя труда“».
— Мне нужна эта книжечка, — сказал Левин, протягивая карточку библиографу университетской библиотеки.
— Вам придется подождать, — сказала она и удалилась.
Эту библиотеку Левин помнил со студенческих лет, помнил запах ее гардеробной — теплый, влажный от пальто и зимних шапок, на которых таяли снежинки, — стук металлической решетки у двери на полу, когда об нее сбивали снег с обуви.
— Вы знаете, этой книги у нас нет, — дошел до Левина голос библиографа. — Может быть, в Академии наук…
В библиотеке Академии наук книги тоже не оказалось.
— Во время войны многие фонды погибли, — объяснила пожилая женщина в черном сатиновом халате. — Попробуйте обратиться к кому-нибудь из библиофилов. Вы профессора Нирода не знаете? Он историк, в пятидесятых годах работал в университете. У него очень хорошая библиотека. Иногда, правда, очень редко, в крайних случаях тревожим его. Ему уже восемьдесят семь.
— А вы не смогли бы дать мне его телефон?
— Только, пожалуйста, не ссылайтесь на нас, — она полистала алфавитную книжку и на обороте каталожной карточки написала номер телефона. — Его зовут Аполлинарий Дмитриевич.
— Спасибо…
Имя профессора Нирода Левин помнил со студенческих лет, знал, что тот заведовал какой-то кафедрой на историческом факультете, может в те годы и видел его, но сейчас не мог вспомнить, прошло около сорока лет… «Как позвонить, что объяснить?.. Вполне возможно, да и скорее всего этой книги у него нет, а сто других раритетов, которые мне не нужны, имеются. Он ведь историк, а не юрист… Но позвонить придется, деваться некуда, не выписывать же ее через академическую библиотеку из Москвы, из Ленинки! Это же сколько времени пройдет!..» — думал Левин, идя домой. Его не покидало ощущение, что с тех пор как он занялся поисками Кизе, прошли десятилетия и он никак не может выбраться из них в сегодняшний день… Он терял к этой истории интерес, в ней было какое-то занудство. Что ему за дело до полковника вермахта Кизе, убитого почти полвека назад, когда голова болит от своих каждодневных забот, вонзающихся в душу, как несмазанное сверло?!