Я невинность потерял в борделе — страница 10 из 11

ПИЗДЕ

I

Тряхни мудами, Аполлон,

Ударь еллою громко в лиру,

Подай торжественный мне тон

В восторге возгласити миру.

Ко дверям славы восхожду,

Тебя как будто на хуй жду.

Приди и сильною рукою

Вели всех муз мне перееть,

Чтоб в них усердье разогреть

Плениться так, как я пиздою.

II

Вздрочу престрашный мой елдак,

Чтоб всю теперь явил он силу,

Совсем уже готов кутак,

Впущу епическую жилу.

Всарначу я и взговорю,

Ебливым жаром я горю,

Бодрюсь, уёбши Парнасиду,

Иду за Пиндаром вследы,

Взношусь от Музиной пизды

Туда, где смертного нет виду.

III

На поясе небесном став,

Согласной лирой в небе звукну,

И в обе руки шмат мой взяв,

Зевеса по лбу плешью стукну,

Чтоб он сокрыл свой грубый зрак

И не дрочил теперь елдак,

Не метил плешью в щели многи,

Не портил бы земных красот,

Не драл елдою пиздий рот,

Не гнул богиням круто ноги.

IV

Нептун и адский бог Плутон,

Смягчите ярость вы без шуму,

Страшася шанкера бабон,

Оставьте вы высоку думу.

На вас не буду я смотреть,

Велю обеих перееть.

Ты, море, не плещи волнами,

Под секель ветры заключи,

А ты престрого закричи,

Чтоб в аде не трясли мудами.

V

Чтоб тем приятный звуки глас

Такие вздоры не глушили,

Скачи и веселись, Парнас,

Мы все в природе утишили.

Сойди, о Муза, сверху в дол

И на пуп залупи подол,

Я ныне до пизды касаюсь,

Воспеть теперь ея хочу

И для того елдак дрочу,

Что я пиздою восхищаюсь.

VI

Со утренних спокийных вод

Заря на алой колеснице

Являет Фебов нам восход,

Держа муде его в деснице,

И тянет за хуй Феба в понт,

Чтоб он светил наш горизонт,

Мы блеску все его радеем.

А ты, восточная звезда,

И краше всех планет пизда,

Тобой мы день и свет имеем.

VII

Скончав теченье, Аполлон

С ефира вниз себя покотит,

К Фетиде в лоно съедет он,

Пизда лучи его проглотит,

И блеск его тогда минет,

Когда богиня подъебнет,

К мудам свою пизду отклячит,

Сокроется от нас день прочь,

Ебливая наступит ночь,

Коль Феб в богиню запендрячит.

VIII

Дрочи, о Муза, добрый хуй,

Садись ко мне ты на плешь смело,

Чтоб слабже он полез, поплюй,

Раздайся секель твой и тело.

Я всю вселенную узрел,

Когда тебя я на плешь вздел,

Кастильской омочен росою,

Отверзлись хуя очеса,

Открылись света чудеса,

Творимые везде пиздою.

IX

Юпитер в смертных бросить гром

С великим сердцем замахнулся,

Погиб бы сей хуев Содом

И в лютой смерти окунулся,

Но в самый оный страшный час

Пизда взвела на небо глас,

Умильно секелем кивнула,

Зевес, схвативши в руки плешь,

Бежит с небес на землю пеш,

Громовый огнь пизда задула.

X

Перун повержен там лежит,

Пропал великий страх народа,

Юпитер над пиздой дрожит,

Забыта им уже природа.

Пускай злодействуют везде,

А он купается в пизде.

Алкмену ныне сарафанит,

Ебёт и прёт, пендрючит, ржет,

Храпит, салит, разинув рот,

И гром уже его не грянет.

XI

Ударил плешью по водам

Нептун, властитель над морями,

Велел подняться он мудам,

Чтоб дули ветры под волнами.

Велел все море возмутить,

Неоптолема потопить.

Но с вострым секелем Фетида,

Подъехав, села на муде.

Нептун, поковыряв в пизде,

Лишился тотчас грозна вида.

ХII

Плутон во аде с елдаком

Совсем было утратил мысли,

Елда его покрылась льдом,

А с муд уже сосули висли.

Но вскоре въехала туда

О ты, прелестная пизда,

Богиня ада Прозерпина,

Ощерила мохнату щель,

Плутон, храпя, наметил в цель,

В тебе согрелася елдина.

XIII

Твоя, о мать хуев, пизда,

Никак неизъясненна сила,

С волшебной сферы ты звезда,

О страх, ты солнце ослепил,

Когда из волосистых туч

Блеснул на Феба пиздий луч,

То он сияние оставил,

Забыл по должности езду

И сунулся тотчас в пизду,

Чем славы он твоей прибавил.

XIV

Гремит Амфалия пиздой,

Прельстив усами Геркулеса,

Который страшною елдой

Нередко пехивал Зевеса,

Творил велики чудеса,

Держал на пледах небеса,

Подперши плешью твердь ужасну,

Атланта бодро облехчил,

За то в него и хуй всучил,

Однак шентю узрел он власну.

XV

Ахилл под Троей хуй вздрочил,

Хотел пробить елдою стену,

Но как он бодро в град вскочил,

Чтоб выеть тамо Поликсену,

Парис его ударил в лоб

Тем дротиком, которым ёб,

То небо стало быть с овчинку

В ахилловых тогда глазах,

Смяхчил его шматину страх,

Пизда сжевала в час детинку.

XVI

Герой в войне не человек,

Намазав ворванью елдину,

Забыв толь надобной нам век,

Разит людей так, как скотину.

С пиздой он больше не буян,

И Бахус без нее не пьян.

Пизда природу умножает,

Родит, лелеит, кормит нас,

Ее продолговатый глаз

Сурову нашу плешь смягчает.

XVII

О мать веселья и доброт,

Пизда, шентя, фарья, махоня,

Я тысячу хуев дам в рот —

Глотай, им ныне есть разгоня,

Насыться от моих похвал,

Я прямо в цель твою попал.

Воздвигну я тебе божницу,

Внутри очищу пиздорык,

И взявши в руки я голик,

Сгоню нечистую площицу.

XVIII

В Эфире светлая звезда

Или блестящая планета

Не так прелестна, как пизда.

Она - творительница света,

Из сих торжественных ворот

Выходит всякий смертный род

И прежде всех ее целует.

Как только секелем кивнет -

Длухножну тварь на свет пихнет,

И нам ее она дарует.

ХУЮ

I

Восстань, восстань и напрягайся,

Мой хуй, мужайся, стой, красней,

На грозну брань вооружайся

И стену ты пизды пробей.

Пробей и, кровью обагренный,

Явись, сугубо разъяренный,

Удобен к новым чудесам.

Да возгласят хвалы повсюды

Тебе, герой, другие уды,

Воздвигнув плеши к небесам.

II

В источник пиздей окунися,

Но пламень свой не утуши,

В крови победы омочися

И плешью, хуй, стихи пиши.

Хвали себя, колико можно,

Чтоб быть хвалену, хвастать должно:

Дар гибнет там, где славы нет.

Хотя ты грановит и ярок,

Хоть толст, красен, ретив и жарок,

Не скажешь — не узнает свет.

III

Се уж таинственною силой

Тебя колеблет ратный жар,

Восстал герой, влекомый жилой,

Восстал, готов свершить удар.

О, витязь! красный и любезный!

Героев больше всех полезный!

Без броней и без всяких збруй,

Тобой природа вся живится,

Тобой все тешится, родится,

Тобой, всех благ источник — хуй!

IV

О! дар, из всех даров дражайший!

Ты, хуй, всего нужнее нам,

Для нас ты к щастью путь сладчайший,

Орудие утех пиздам.

И радость только там родится,

Где хуй стоит, где он ярится,

Геенна там, где хуя нет.

Когда б Судьба тя не создала,

Природа б целкою страдала,

И пребыл бы кастратом свет,

V

Ты всех и вся равно прельщаешь,

Когда ты крепко лишь стоишь,

Равно в треухе утешаешь,

Как и под чепчиком манишь.

Коль девушка когда стенает —

О чем? — Тебя она желает,

Ценою крови хуй купить.

О чем же там вдова крушится? —

Что не с кем ей повеселиться

И некому вдове забить.

VI

Молодка, облившись слезами,

Рыдает, проклиная щель,

Царапает пизду руками,

Коль отлучен от ней кобель.

Молодушка о том крушится,

Что больше не стоит, валится

Хозяинов буйной кутак.

Весь свет тебя, хуй, прославляет,

Хоть именем не называет,

Но делом хую служит всяк.

VII

Гомер на лире велегласной

Не гнев Ахилла воспевал —

Тебя он пел, о! хуй прекрасный!

Хоть хуем он не называл.

Коль Бризеида бы смяхчила

Елдак Ахиллов, что вздрочила,

То не сердился б воин сей.

И в славу б те еще ебали

Цари, кой, како прах, пропали,

Сраженны плешью, хуй, твоей.

VIII

Когда пизды Ахилл лишился,

Он хуем плошки разбивал,

Но, чтоб он в гневе усмирился,

Патрокл ему в задок давал.

Потом, когда сего убили,

Тогда-то хуя рассердили;

Он взял копье и шел на брань

Разил, губил всех без пощады,

Приамовы тут пали чады,

Почувствуя елды сей длань.

IX

Дидона, против всех воюя,

Могла ли ратися с тобой?

На вертеле троянска хуя

Сама исжарилась с пиздой.

А та не хуем ли сраженна,

Пизда, в звезде что обращенна,

Когда уже пропал в ней смак?

Дианна, хуй не знав, гордилась,

Сама увидевши, взвалилась

К Андиомону на кутак.

X

Колико крат ни унижался

Юпитер, позабыв себя,

В быка и гуся обращался,

Чтоб только усмирить тебя.

Венера целый век прельщала,

Однако же не устояла

Против кривого мужика,

Красы всю хитрость истощила

На то, чтоб наконец хватила

Кузнечна жарка елдака.

XI

Живи, о хуй! и утешайся

Бессмертной славой сих побед,

Еби и ввеки не прельщайся

На гибельный премудрых след.

Они природу посрамляют

И бедные пизды не знают,

Пизды, чего приятней нет!

Когда б одни лишь мудры жили,

Они б в пять лет опустошили

Сей людный и прекрасный свет.

XII

О вы, парнасские питомцы!

Составьте велегласный хор,

Писатели и стихотворцы

И весь чистейших сестр собор,

Согласно хуя прославляйте,

Из рода в род стоять желайте,

Да он вдохнет вам жар, как петь!

А я вам подражать не буду

И то вовеки не забуду,

Что хуй нам дан на то, чтоб еть.

О ты, котора мне ети всегда давала,

А ныне презирать хуй мой навсегда стала,

Твоя еще пизда мила в моих глазах,

И хуй мой без нее в стенаньи и в слезах.

Он стал с хуерыком, не знает, что спокойство,

Краснеется всегда, его то в жизни свойство.

Когда тебя я еб, приятен был тот час,

Но ебля та прошла и скрылася от нас.

Однако я люблю пизду твою сердечно

И буду вспоминать ея лощину вечно.

Хоть и расстался я, пизда, навек с тобой

И хоть не тешу хуй, теряю я покой.

Увы, за что, за что мой хуй стал <столь> несчастен,

За что твоей пиздой толико я стал страстен!

Всю еблю у меня ты отнял, о злой рок!

Хуй будет ввек ток лить, когда ты так жесток,

И после уж его с пиздою разлученья

Не будет он стоять минуты без теченья.

НА ПРОЕБЕНИЕ ЦЕЛКИХУЕМ СЛАВНОГО ЕБАКИ

I

Оконча все обряды брака,

К закланью целочку ведут,

Тебе, о славный наш ебака,

Ее на жертву отдают.

Ложись, еби и утешайся,

Вовек пиздами прославляйся

И целки в глубину войди,

Будь храбр, всю робость оставляя,

Такую вещь предпринимая,

Ты сам себя не остыди!

II

Ты зришь велико наслажденье

За многие твои труды

И приведенну на мученье

Судьбиной узкия пизды.

Не должно ли тебе потщиться,

Ужель твой хуй не разъярится

Настоль прекраснейший предмет?

Ужель ты сильно еть не станешь

И храбрости той не докажешь,

В которой целок хуй твой рвет?

III

Пиздам приятно утешенье,

О, хуй, источник всех утех,

В пиздах вселяешь ты мученье,

Ты производишь в них и смех.

К тебе я песнь свою склоняю,

Твои дела я выхваляю

И ими весь наполню слух.

Подай, о муза наставленье

И чтоб имел я ободренье,

Впехни в меня ебливый дух.

IV

Какой глас жалкий раздается,

Какой пизду объемлет страх,

Мошна ее тем боле рвется,

Чем дале хуй в ее устах.

Она зрит бед своих причину

И на растерзанну судьбину

Без слез не может посмотреть.

Пизда вся кровью обагрилась,

Пизда всех сил своих лишилась,

Ебака продолжает еть!

V

Он жалоб целки не внимает,

Пизду до пупа он дерет,

Престрашный хуй до муд впускает

И в ярости ужасной ржет,

Пизда не знает, куда деться,

Пизда от робости трясется

И устает уж подъебать;

Ебака наш лишь в силу входит,

Пизды от яру не находит

И начинает трепетать.

VI

Хотя б пизд со сто тут случилось,

Он всем бы сделал перебор,

Лишь место кровью б обагрилось

И всех бы устрашило взор.

Он от часу в задор приходит,

Предмета боле не находит,

Кого бы можно растерзать,

В болезнь от ярости впадает;

Пизда ту ярость умножает

И тшится хуя раздражать.

VII

Ебакиной признак забавы

Во век останется в пизде,

Дела, наполненные славы,

Гремят бессмертием везде.

Ты имя заслужил героя,

Для гшзд лишался покоя,

Как на себя сей труд берешь,

Ты в ужас целок всех приводишь,

Великий страх на них наводишь,

Когда одну из них дерешь.

VIII

Какая красота явилась,

Сколь оной был ебака рад!

Пизда по шею заголилась,

Приятный обратя свой зад;

Она тем ярость утоляет,

Как хую жопу подставляет.

Боль нову чувствуя, кричит,

Кричит, вопит и жалко стонет,

Но в жопе хуй тем больше тонет

И по муде уже забит.

IX

Ебака жалости не внемлет,

Добычей пользуясь такой,

Руками щоки жопы треплет

И хвалит толь предмет драгой.

Он в ярости не различает

И жопу за пизду щитает,

Вкушая в ней такую ж сласть.

Пизда погибель узнавает

И совершенной почитает

Свою окончанну напасть.

X

Ебака, храбрость доказавши,

Свой хуй из задницы тащит,

В ней плешь багряну замаравши,

И хуй от ярости трещит.

Чем боле плешь багряна рдеет,

Тем более пизда робеет,

Бояся в третий раз страдать.

Престрашный пуще хуй ярится

И над пиздою хоробрится,

Котора еть не может дать.

XI

Он зрит в прежалком состояньи

Пизденку, приведенну в страх,

И что иметь не может дани

От целки, разъебенной в прах.

Свой рог в штаны он уклоняет

И вниз хуй твердый нагибает,

Покорствовать себе велит,

Но рог штаны те раздирает

И пламенну главу вздымает,

В штаны он гнуть себя претит.

XII

Ебака, видя непокорность

Престрашна хуя своего,

И зря в штаны его упорность,

Держать руками стал его.

Пригнутый хуй достал колена,

Пизда, избавившись от плена,

Приятный показала вид,

Хотя мошна из целки стала,

Хоть век пизда так не страдала,

Она ебаку не винит.

XIII

По окончаньи проебенья

И жопы хуем, и пизды

За то достоин награжденья,

Достоин ты великой мзды.

Пизды в честь храм тебе состроют

И целками всю плешь покроют

Наместо лавровых венков,

Ты над пиздами величайся

И страшным хуем прославляйся,

Нещетных будь герой веков.

ПЛАЧ ПИЗДЫ

Нещастная пизда теперь осиротела,

Сира, и вся твоя утеха отлетела,

Сира, и полны слез твои теперь глаза,

Ужасная тебя постигнула гроза,

Ужасная напасть совсем переменила,

Из радостной пизду печальной нарядила..

Утехи тем мои навек прешли теперь,

Навек должна свою замазати я дверь,

Ту дверь, в которую в меня входила радость,

Всем чувствиям моим неизреченна сладость.

К страданью лютому, к безмерной казни злой

Навек сомкнута <я>: сей хуй скончался мой.

Скончался и лежит, бездышен горемыка,

Бездушен недвижим, от шанкер, хуерыка.

Уж нет того, уж нет, в пизде кто ликовал,

Взаимные кто мне утехи подавал.

Лежит бездушна плешь, лежит се пред глазами.

Неслыханная казнь, о! казнь под небесами,

Какой теперь ты мне дала собой удар,

Исчезла в хуе жизнь, простыл на еблю жар.

Любезной хуй, навек рассталась я с тобою,

Вовек, увы! и ты не свидишься с пиздою,

Не будешь ты во мне гореть, краснеть и рдеть,

Уж в аде не дадут тебе, ах! хуй, поеть.

О! грановита плешь, котора всех прекрасней.

Ты сделала меня теперя всех нещастней,

Ты сладость мне вкусить свою, ебя, дала,

Ты кровь во мне огнем приятнейшим зажгла,

Но ты ж теперь меня собою огорчила,

Заставила страдать, ты плакать научила.

Какую я себе теперь отраду дам,

Когда к твоим друзьям сто раз пришед к мудам,

Утех я в них себе ничуть не ощутила,

Напрасно лишь себя я только возмутила.

И как мне без тебя, ах! как на свете жить?

Подумать страшно то, пизде без хуя быть.

Подите от меня вы прочь, воображенья,

И не давайте в мысль преступного прелыценья,

Как будто можно мне кишкой себя пехать,

И глубже в губы перст засунув, ковырять,

Тем равное себе снискати утешенье,

Какое хуем я имела восхищенье.

О! глупейшая мысль порочнейших людей,

Распутной мерзости всесветнейших блядей,

Из ада вышедши, из тартара кромечна,

У чорта из штанов, о! мысль бесчеловечна!

Не можно мне к тебе отнюдь преклонной быть,

Без хуя чтоб себя я стала веселить.

Я ввек не соглашусь принять те грубы нравы

К затмению твоей, о хуй любезной! славы,

Что будто без тебя возможно обойтись,

Мне перстом иль кишкой досыта наетись.

Природного в себе не внемля побужденья,

Лишать тебя собой достойного почтенья,

Ах, нет! конечно, нет, и его лишь мечта,

Несытейших блядей напрасна суета,

Которою они, весь вкус уж потеряя,

Стараются его найти, пренебрегая.

О, солнце! ты дано одно нас освещать,

Питать собою тварь, собою украшать.

Так естли без тебя не может тварь пробыти,

Равно вот так пизде без хуя льзя ль прожити?

Ты нужное для всей природы естество,

И хуй ради пизды потребно вещество.

Но, видя ты с высот теперь мое мученье,

Что с хуем мне пришло превечно разлученье,

Сокрой и не мечи на мя свои лучи,

Теки из ада, мрак свирепой, и мрачи;

Мне все одно пришло теперь уж умирати,

Без хуя ли мне быть иль свету не видати!

Прости, прекрасной хуй, прости, прекрасной свет!

Уж действует во мне битки претолстой вред!

Закололась слоновым хуем.

Ты хуй мой разъярила... 

Ты хуй мой разъярила,

Муде мои зажгла,

Ты плешь мне раскалила,

В задор меня ввела.

Дашь ли мне, дашь ли мне,

Хоть мала секеля,

Или страшен хуй тебе?

Твои, драгая, груди

К мудам сыскали путь,

Разжгли мои все уды

И хуй мой тяжко рвут.

Дашь ли мне и проч.

Другая все ебутся,

А я в кулак свищу,

Все к ебле мысли рвутся,

Во сне пизду ищу.

Дашь ли мне и проч.

В малакьи нет отрады,

А ебли нет нигде,

Узрю твои лишь взгляды,

То вспомню о пизде.

Дашь ли мне и проч.

Мне мнится повсечасно,

Что я ебу тебя,

Но все лишь мысль напрасно

Летит, хуй тем губя.

Дашь ли мне и проч.

Вся плешь моя краснеет,

Хуй токи льет всегда,

В тот час посинеет,

Окрепнет иногда.

Дашь ли мне и проч.

Что, хуй ты мой, так рдишься?

Престань в слезах дрожать.

А ты, коль дать боишься,

Так дай хоть подержать.

Дашь ли мне, дашь ли мне,

Хоть мала секеля,

Или страшен хуй тебе?

Ярость молодца берет... 

Ярость молодца берет,

Видя, девочка, тебя,

Хуй штаны мои дерет,

Хочет вздеть он на себя.

Заразили твои очи,

Я снести муку не смог,

Нет терпеть уж боле мочи,

Хуй стоит всегда, как рог.

Так ты сжалься, дорогая,

И пожалуй, не крепись,

Но склонись ко мне, милая,

Уж пришла чреда етись.

Допусти меня скорея

И руками обойми,

Я забью в тебя плотнея,

Да и ты пиздой прижми.

И лишь хуй до муд впехаю

И в пизде поковыряю,

Ты узнаешь тогда радость,

Сколь велика в ебле сладость.

К тому ль я... 

К тому ль я твоим, к тому ль хуем пленилась,

Чтоб пламенно любя, вовек не подъебать,

На то ль моя пизда мудями заразилась,

Чтоб ей заебин ток всечасно проливать?

В млады не еться лета,

Без хуя век страдать

И все утехи света

В мудях лишь почитать.

В мудях, но те меня без пользы лишь терзают,

Пизду и секель мой в унынье тем привел,

Иль сладости в пизде моей они не знают?

Приметь, ебака как ею овладел.

Пизда что ощущает,

Взгляни на секель мой,

И как она зевает,

Бросаясь на хуй твой.

Твой с плешью хуй в мысль страстно погрузился,

Я жертвую тебе пизду и себя,

Иль ты другою, ах! мандою заразился

И, тщетно мя вспалив, другую уебя?

На что свои муде

Являл мне иногда?

На что, когда пизде

Не еться никогда?

Сим в мыслях навсегда я стала оболыценна

И секель произвел огонь в моей пизде,

Они виновны в том, что я тобой плененна,

Муде твои почла признаками в езде.

А ежели пиздой моей

Твоя плененна плешь,

Ты той биткой владей,

Но только он не свеж.

Пиздьи губы, тубы толстыя... 

Пиздьи губы, тубы толстыя,

На вас надо хуи вострыя,

Через то, губы, поправитесь

И в пропорцию растянетесь.

Губы смех людской, игралище,

В вас хуям будет пристанище.

Губы, вас лишь бы хуям узнать,

А то будут по муде вбивать,

Тогда будете губищами,

Как растянетесь хуищами.

Тогда, губы, посинеете,

Как претолстой буй нагреете.

Губы, в случае вы таком

После будете блевать млеком.

Губы, в вас много трудов хуям.

Песня эта хороша ли вам?

Пресильным я огнем...

Пресильным я огнем,

Дражайшая, пылаю,

Трясу своим мудом,

Шматиною качаю.

И ты уже склонилась,

До пупа заголилась,

Мне виден твой задор,

Хлюпит в пизде рассол.

Так что мою судьбу

Еще ты отлагаешь?

Забить претишь елду

И прочь меня пехаешь?

Видишь, зришь мое мученье,

Битки моей дроченье,

Как мочи нет терпеть

И хочется мне еть.

Пизда твоя свербит,

Желание согласно,

Так что ж еше страшит

И что тебе ужасно?

Скорей мне дай уеться —

В пизде свербёж уймется;

Велик хоть мой елдак,

Но тем в нем боле смак.

Тихонько я взмощуся

Наверх тебя, драгая,

И еть еще потшуся

Я тише пригнетая,

Под пру себя лохтями

И чуть прижму мудями

Пизды твоей я край.

Небось, драгая, дай.

То не шум шумит... 

То не шум шумит,

И не гром гремит:

Едит пизда воеводою,

Мелки волосы пехотою.

Усы у пизды караулгцички,

А жопа блядь, в барабаны бьет,

А секель, ебена мать, с копьем стоит.

Ах, гой еси, батюшка белай хуй,

Что долго спишь не проблудишься?

Ничего ты не знаешь и не ведаешь,

Еще чорна пизда на баталию пришла.

Ото сна белой хуй пробуждается,

Он с чорной пиздой управляется,

Он мелки волосья все в грязь втоптал,

Усы у пизды все повыдергал,

А жопу-та, блядь, с барабаном прогнал,

Секеля, ебену мать, в полон к себе взял,

И тем белой хуй всем завоевал.

Поповна, поповна, попомни меня... 

Поповна, поповна, попомни меня,

Как ёб я тебя под лестницею,

За то меня кормила яичницею.

Девка маленка, маленка, малешенка,

Пиэда у ней узенка, узенка, голешенка.

Залупай до грудей, забивай до мудей

И не тронь до людей.

Лишь в Глухове узнали... 

Лишь в Глухове узнали

Ебливицын приход,

Вздроча хуи бежали,

Чтоб встретить у ворот.

Магистер и старшие

За нужное почли,

Чтоб все хуи большие

Навстречу к ней пошли.

А маленьким хуёчкам

Приказ отдан такой:

Отнюдь бы из порточков

Не лазил никакой.

Лишь только появилась

Ебливица во град,

Пизды все взбунтовались,

Ударили в набат.

Одна пизда всех шире,

Фрейголыдова жена.

Кричит: «Где правда в мире?

Какие времена!»

Магистер пиздьи глотки

Велел хуям зажать,

Набить на них колодки,

В тюрьму их посажать.

Умолк тут шум ебливый,

Окончился и бунт,

Магистер, муж учтивый,

Сказал хуям: во фрунт!

Он, свой хуй взявши в руки,

Спросил, отдавши честь:

«Сколько хуев от скуки

Прикажете отчесть?»

Ебливица сказала:

«Великий пост и грех,

С дороги ж я устала:

Довольно будет трех».

Ай, ay, ахти, хти!Етись хочу хуя в три...

Ай, ay, ахти, хти!

Етись хочу хуя в три!

Приди, милой пастушок

Приди, милой мой дружок,

Утешь горесть ты в пизде,

Я хочу етись везде.

Пастух с радостью предстал,

Весь мой дух вострепетал.

Штаны стал он расстегать,

Хуй претолстый вынимать.

Душа-радость, мой пастух,

Забивай в меня ты вдруг,

Прежде спереди я дам,

Потом сзади наподдам.

Ай, ау, ахти, хти!

Во мне хуй есть локтя в три!

Хоть пизду с жопой сравняй

И муде туда ж впехай.

Пизда с радости играет,

Секель сладость ощущает,

Проливает сладость кровь,

А причиной ты, любовь!

Ах, вся горесть уж прошла,

Красна плешь в пизду вошла.

Подвигай, пастух, скорей,

Забивай в меня плотней,

До яиц, милой, сажай

И как можно надсажай.

Ах, прижмись, мой свет, к пизде,

Шевели, пастух, везде,

Хоть под титки разъеби,

Только ты меня люби!

До пупка, мой свет, достань,

А потом уж перестань!

Вот скажу, что наеблася,

Пизда кровью облилася,

И на секеле потоп,

Не залезет в пизду клоп.

Я молодка, не девица,

С пизды вся сошла площица,

Веселись теперь, млада,

Полна соусу пизда.

Как со славного со стрелки кабака...

Как со славного со стрелки кабака

Сорвалися скверны бляди с елдака,

Собирались они выручку делить,

Размышляли, что на те деньги купить.

Семка юпки, семка кофточки сошьем,

Снарядясь же, мы на промысел пойдем.

Одна блядка усцалася тут в кругу.

Что жар похоти согнул ее в дугу.

Вы ебитесь, красны девушки, всегда

И не бойтесь, что болит у вас пизда,

А уж мне младой блядун на ум нейдет,

Мил сердечной друг от шанкера гниет.

Кабы знала, кабы ведала, мой свет,

Что уж больше в твоем хуе силы нет,

Не дрочила б я распухлую елду

И не мыла я поганую пизду.

Знаю, знаю, от чего хуй не стоит:

Плешь багровая от шанкера болит,

В сильвации ты все зубы расплевал

И от лекаря полплеши потерял.

Ай, ау, ахти, хти!Кабы теперь локтя в три...

Ай, ау, ахти, хти!

Кабы теперь локтя в три:

Хоть есть хуй с локоток,

Да и тот стал короток.

Ахти мне, где я нейду,

А в три локтя не найду.

Не найду, ах, я грушу,

Толще хуя не сыщу.

Ай, я с горести, с кручины,

С толстой хуевой притчины

И столь лютой хлопоты

Проебаю животы.

Хоть всего добра лишуся,

Толстым хуем наебуся,

Разъебусь млада я в кровь,

Мне то сделает любовь.

Моя пизда не ребячья,

Просит хуя жеребячья:

Гранадерских хуя три

Хоть теперь в меня вопри.

Ах, терпенья больше нет,

Мне без ебли не мил свет!

Кабы знала я да ведала млада... 

Кабы знала я да ведала млада,

Что не вздрочена драгунская елда,

Не смотрела б я на кожаны штаны,

Кои вохрою кругом осквернены.

О, надежда! ты в обман меня ввела,

Что драгуну прежде кучера дала.

Теперь знаю я драгунскую елду,

Он напакостил площицами пизду.

Как на нашем на широком на дворе

Собирались красны девушки в кружок,

В уме всякой им был миленькой дружок.

Одна девка не ходила в хоровод,

На уме у ней мутился всякой сброд,

Ни игра на ум, ни резвость ей нейдет,

Што драгун ее не так ныне ебет,

Как ебал прежде боярской водовоз,

Поваля ее в конюшне на навоз.

Теперь бедная тоскует от беды,

Што не сыщется по мысле ей елды,

За чтоб все она именье отдала,

Лишь отведала б сыновьева ствола.

До пятнадцати еще лет... 

До пятнадцати еще лет

Меня начали уж еть.

Как несносны все те девки,

Кои долго живут целки.

Птичка, клетку оставляя

И свободу получая,

Не довольней своей доли,

Вылетая из неволи,

Так и я была в тот час,

Как еблася в первой раз.

ПОДЬЯЧЕСКАЯ ЖЕНА И ПОП

Покаялась попу подьяческа жена,

Что в девушках она

Довольно выпила вина.

Да это малый грех и только лишь безделка,

Примолвила она, — расселась щелка,

И вышла замуж я не целка.

О, глупая пизда, — вскричал наш поп. —

На что ты так напивалась

И еть без панциря давалась.

Пизда твоя теперь во ад уже попалась.

Я всем тебя, что есть на свете, прокляну

И припущу к тебе во аде сатану,

Чтоб он тебя в клочки, ебену мать, разъеб

И после мокрым бы ударил хуем в лоб

Или в висок,

Чтоб из пизды твоей посыпался песок.

Я сам взял не целку попадью,

Однако ее ладью

Я сам же прохватил

И хуй в нее влупил

И собственную плешь заколотил.

Так стало то не грех,

Что поп

Уеб

И на пизде расчистил мех.

Когда попы ебут,

Не грех в пизду кладут,

Не беззаконием на секель дуют,

Поповичев они в пизду мудами суют.

А ты духовный чин пиздою не почтила

И с светскими свою пизду проколупила,

Так будь ты проклята, сатана.

При сих словах подьяческа жена

Немного наклонилась,

Как будто жопою сесть на хуй норовилась,

Оскалила пизду и подняла подол,

Священник задрожал, колико был ни зол.

Пизда в смирении две губы ужимала

И секелем попа на милость привлекала,

И словом так умильно тут мигала,

Что постная в попе кровь тотчас заиграла

И хую голову яряся подымала.

Вострепетала плешь, хуй рясу прочь отклячил,

Поднявши лысой лоб,

Вскочил в восторге поп

И в грешницу сию он хуй до муд впендрячил.

Рвался, потел,

Не только хуй один, муде он вбить хотел,

Однако пизда еще узка,

А от муд мошна не кругла, не плоска.

Не влезли яйцы, хоть сколько не толкались,

А действующие уж оба запыхались

И непосредственно ебясь они мешались,

Попова сила пала

И не поправилась. Другая подъебала.

Оставил поп пизду и хуй в ножны вложил,

Оборотяся к ней, смиренно говорил:

Кто в свете не таков,

Прощаю,

Разрешаю

От всех тебя грехов.

ГОСПОЖА И ПАРИКМАХЕР

Не сила иногда пылающей любви,

Которая у нас в крови

Колеблет постоянство,

Смягчает и тиранство,

Старух и стариков в соблазн ведет

И всех умы во плен берет:

А нечто есть еще, сто крат любови слаще,

Что в заблуждение людей приводит чаще,

То нежнее сласти той,

Что названа у нас девичьей красотой.

Девица ту красу в один раз потеряет,

Потом к забаве дверь мущинам отворяет.

Любовь быть без сего не может горяча,

Как без огня свеча.

А в сласти ж без любви приятность одинака,

Утешна сладость всяка.

Изображение одно тех нежных дум

В восторг приводит дух и затмевает ум.

А сладость нежная любви не разбирает,

Нередко и пастух с дворянкою играет,

Тут нет любовничьих чинов,

Ниже приятных слов.

Лишь жажду утоли, кто б ни был он таков.

Но только ли того, бывает вся суть в мире,

Пол женский жертвует Венериной кумире,

И утешает жен не муж, а кто иной,

Хороший и дурной.

Боярыню — чернец, француз — графиню,

Иль скороход — княгиню.

И со сто есть таких примеров, не один,

Мужик ту веселит, каку и Господин.

Всех чаще у госпож те в милости бывают,

Которы учат их иль петь, иль танцевать,

Или на чем играть.

Иль кои волоски им нежно подвивают.

У барынь лишь одних то введено в манер,

Чтоб сладость без любви вкушать, и вот пример.

К боярыне богатой

Ходил щеголеватый

Уборщик волосов,

Не знаю, кто таков.

Ходил к ней десять дней или уж три недели,

Он часто заставал ее и на постели.

А барыня хотя б была непригожа,

Да имя Госпожа,

И новомодные уборы и наряды,

Умильные их взгляды,

Приятная их речь

И в нечувствительном возмогут кровь зажечь.

О! сколь приятно зреть Госпож в их беспорядке,

Когда они лежать изволят на кроватке,

Приятный солнца луч сквозь завесы блестит,

Боярыня не спит.

Вдова ее тогда иль девка обувает,

Чулочки надевает.

Какая это красота,

Сорочка поднята

И видна из-под ней немножко

Одна прекрасна ножка,

Другая вся видна лежит.

Наруже нежно тело.

О! непонятно дело.

Лишь только чьим глазам представится сей вид,

Приятным чувством мысль в минуту усладит.

Потом боярыня, с постели встав спокойно,

Куда ни вскинет взор,

Все в спальне у нее стоят в порядке стройном:

С сорочкою вдова, у девок весь убор,

Там держит кофишенк ей чашку шоколаду,

Тут с гребнем перукер: те люди на подбор,

И повеления ждет всяк от ея взгляду.

Кто в спальню допущен, быть должен очень смел,

Коль в милость Госпоже желает повтереться,

Так чтоб ухватки все те нужные имел,

Какими только льзя от барынь понагреться.

Французы смелостью доходят до всего

И в пышну входят жизнь они из ничего.

Из наций всех у нас в народе

Французы больше в моде:

А этот перукер несмел был и стыдлив,

Не так как этот сорт живет поворотлив.

Благопристойность им всегда та наблюдалась,

Когда боярыня поутру одевалась

И обувалась.

Из спальни в те часы всегда он уходил,

Чем барыню на гнев нередко приводил,

Но гнев ее тогда был только до порога.

Прошло недель немного.

Уборщик к этому насилу попривык

И стал не дик.

Из спальни не бежит он в комнату другую,

Когда зрит Госпожу в сорочке иль нагую,

Тогда-то Госпожа уборщику тому

Такое дело поручила

И научила

Мущине одному

Пересказать о том, что им она пленилась,

А, говоря, сама в лице переменилась.

Ведь ясно показав, что дело о пустом

И нужда ей не в том,

Мысль женска слабости не может утаиться,

Когда она каким вдруг чувством воспалится.

Стремление ее все взор изображал,

Что жар в ней умножал.

Тут руку Госпожа уборщику пожала,

Амурный знак давала.

Но ей в смущении сего казалось мало,

Отважности его она не подождала.

Нетерпеливо ей хотелось веселиться,

Так стала Госпожа с уборщиком резвиться.

И будто бы его, играя, обняла,

Потом еще, еще и, много обнимая,

И тут, и там его хватала,

Спустилась вниз ее рука и то достала,

Что раскаляет их нежнейшие сердца,

Исправно все нашла в тот час у молодца,

Но в этот только раз не сделала конца:

А только нежною рукою подержала,

Сама от сладости дрожала:

Уборщик стоя млел.

Вообрази себе, читатель, эту муку,

В таком уборщик мой огне тогда горел,

Каким его дух чувством тлел.

Он также протягал дрожащую к ней руку

И уж открытую у ней грудь нежну зрел,

А так он был несмел,

Что дотронуться к ней не мог ни разу

И будто ожидал на то приказу.

Прошло так много дней,

Ходил уборщик к ней.

Им только Госпожа себя лишь веселила

Так, так ей было мило.

Вдруг лежа на софе изволит затевать,

Чтоб голову у ней лежачей подвивать,

Уборщик исполнял ея охоту

И начал продолжать свою работу.

А барыня его тут стала щекотать,

Потом за все хватать

И добралась к тому, что ей так нужно,

Играть ей с ним досужно:

Поступком этим стал уборщик мой вольней

И начал он и сам шутить так с ней,

Как шутит с ним она. Он так же тоже в точку

Отважился сперва боярыню обнять

И в грудь поцеловать,

А там и юбочку немножко приподнять,

Потом уж приподнял у ней он и сорочку

И дотронулся чуть сперва к чулочку:

Сам губы прижимал свои к ее роточку.

И уже от чулка

Пошла его рука

Под юбку дале спешно

С степени на степень,

Где обитает та приятна тень,

Которую всем зреть утешно.

Дограбилась рука до нежности там всей

И уж дурила в ней

И вон не выходила,

Утеху Госпожа себе тем находила,

Уборщик нет.

Не шел ему на ум ни ужин, ни обед,

Какая это, чорт, утеха,

Что сладость у него лилася без успеха.

Не раз он делал так,

Боярыне скучая,

О благосклонности прямой ей докучая,

Смотря на ее зрак,

Лишь чуть приметит он ее утехи знак,

Котору

Он в саму лучшу пору

У ней перерывал,

Прочь руку вынимал

И чувство усладить совсем ей не давал.

Сердилась Госпожа за то, но все немного

И не гораздо строго,

Хотя сперва и побранит,

Но тот же час опять приятно говорит.

Нельзя изобразить так живо тот их вид,

В каком был с Госпожой счастливый сей детина,

Какая то глазам приятная картина;

В пресладком чувстве Госпожа,

Грудь нежну обнажа

И на софе лежа

Спокойно,

Не очень лишь пристойно

И чересчур нестройно.

Прелестны ножки все у ней оголены,

Одна лежала у стены

В приятном виде там мужскому взору,

Другая свешена с софы долой,

Покрыта несколько кафтанною полой,

А руки у нее без всякого разбору.

Одна без действия, друга ж ея рука

Была уж далека,

И в ней она тогда имела

Приятную часть тела.

Уборщик без чинов подле ея сидел

И неучтиво всю раздел.

Его рука у ней под юбкою гуляла,

Тем в сладость Госпожу влекла.

Прохладна влажность у нея текла,

Но и опять ей ту приятность обновляла,

Вот их картина дел.

Уборщик мнил тогда, что нет ни в чем препятства,

И только лишь взойти хотел

На верх всего приятства,

Как барыня к себе вдруг няньку позвала

И тем намеренье его перервала.

К ним нянюшка вошла,

Уборщик отскочил тогда к окошку,

А барыня дала погладить няньке кошку,

Приказывала ей себя не покидать.

С уборщиком одним, он скуку ей наносит,

Что невозможного у ней он просит,

А ей того ему не можно дать,

Тут будто не могла та нянька отгадать

И стала говорить о дорогом и нужном:

О перстнях, о часах, о перлице жемчужном,

А барыня твердит, ах, нянька, все не то,

Мне плюнуть тысяч сто,

А то всего дороже,

А нянька о вещах тож да тоже,

Тут барыня опять знак нянюшке дала,

Оставить их одних, вон нянька побрела.

Жестоко было то уборщику обидно,

Велику перед ней он жалобу творит

И уж бесстыдно

Тогда ей говорит:

— Сударыня моя, какая это шутка,

В вас нет рассудка,

Я не могу терпеть,

Не мало дней от вас я мучусь без отрады,

Я чувствую болезнь с великой мне надсады,

Недолго от того и умереть.

А барыня тому лишь только что смеялась

И, отведя его к себе, с ним забавлялась

Опять игрой такой,

Держала все рукой.

Уборщик, вышед из терпенья,

Насилу говорит от многого мученья:

— Что прибыли вам в том, понять — я не могу! —

Ответствует она, — французский это «gout».

— Чорт это «gout» возьми, — уборщик отвечает,

Что скоро от него и жив он быть не чает.

Меж этим на бочок боярыня легла

И в виде перед ним другом совсем была,

Как будто осердилась

Что к стенке от него лицом поворотилась.

Середня ж тела часть,

Где вся приятна сласть,

На край подвинута была довольно.

Уборщик своевольно

Прелестное у ней все тело обнажил,

Однако Госпожу он тем не раздражил,

Она его рукам ни в чем не воспрещала,

А к благосклонности прямой не допущала

И не желала то обычно совершить.

Уборщик от ее упорства

Уж стал не без проворства,

Стараясь как-нибудь свой пламень утушить.

Его рука опять залезла к ней далеко,

И палец и другой вместилися глубоко:

Куда не может видеть око.

Сей способ к счастию тогда ему служил,

Меж теми пальцами он третий член вложил.

На путь его поставил

И с осторожностью туда ж его поправил.

А барыня того

Не видит ничего,

Но только слышит,

От сладости она тогда пресильно дышит.

Уборщик к делу тут прямому приступает,

Он с торопливостью,те пальцы вынимает,

А член туда впускает,

Но как он утомлен в тот час жестоко был,

С боярыней играя,

Не только не успел достигнуть дну он края,

И части члена он, бедняжка, не вместил,

Как сладость всю свою потоком испустил.

Тут вставши Госпожа и молвила хоть грозно,

Что дерзко с нею он отважился сшутить,

Да так тому и быть,

Раскаиваться поздно,

И вместо чтоб к нему сурово ей смотреть,

Велела дверь тогда покрепче запереть,

— Потом к порядочной звала его работе.

А у него

И от того

Была еще рубашка в поте.

Так он тут Госпоже изволил доложить,

Что ей не может тем так скоро услужить,

Тут барыня ему сама уж угождала,

С нетерпеливостью рукою ухватя

И нежа у него подобно как дитя.

И шеколатом то бессильство награждала,

В той слабости ему тотчас тем помогала.

Тогда-то уж игра прямая потекла,

Бесперестанно тут друг друга забавляли,

Друг друга целовали.

Понравился такой боярыне убор,

И он с тех пор

Нашел свои утехи

И тешил Госпожу без всякия помехи.

МОНАХИНИ

У трех монахинь некогда случился спор,

А из того родился и раздор.

И сказывают вправду, и будто бы не враки,

Что дело уж дошло до драки.

Одна другой дала тот час туза,

А третья им обоим царапала глаза,

И все кричали в беспорядке,

Что должно правду защищать равно честной и блядке.

— Так кто может говорить, что хуй не кость?

Два дни тому назад, как еб меня мой гость,

Подъебаючи ему, вспотев, рубашку всю взмочила,

А хуя у него нимало не смягчила.

Другая говорит: — Сестриченка, постой,

Поистине узнала я своею то пиздой,

Что хуй не кость, голубушка, а жила.

Пожалуй рассуди, в чем больше сила.

А третья, на них глядя и слушая, молчала,

Схвативши за пизду, ужасно закричала:

— Что ж ето разве не пизда, а красное окошко?

Мне кажется, вы все вздурилися немножко.

Лет с двадцать уж назад игумен меня еб,

По нем все чернецы, потом уж вдовый поп,

Да вот один лишь слез, успев меня уеть,

И пизда еще мокра, не успела подтереть.

Так вы поверьте мне, что хуй не кость, не жила,

А мясо и что в нем не так велика сила.

Вить жила жестока, а кость всегда тверда,

Так в силах ли была смягчить ее пизда?

Игуменья, пришед, от ссоры развела

И всех троих она их с лаской обняла.

— Скажите, дочки, мне, в чем поссорилися вы?

И что это у вас о хуе за молвы?

Тут наставнице своей они к ногам упали

И слово до слова ей спор весь рассказали.

— Ах! сестры вы мои,

Не ебли вас еще различные хуи.

На первую взглянув, ей стала говорить:

— Которая хуй костью быти мнит,

Любовник твой теперь имеет сколько лет

И как давно тебя он начал, сестра, еть?

Она ей говорит: — Ему нет боле двадцати

И первую меня, как начал он ети.

А та, которая хуй жилою считает:

— Он лет уж сорока, — черничка отвечает.

А третья, будто мясо хуй что говорит,

— Мой в семьдесят пять лет, — игуменье твердит.

Игуменья сказала, качавши головою:

— Я разных уж хуев апробовав пиздою,

Да вот вам мой ответ:

Глупехоньки, мой свет,

Однакож все вы правы,

А первой-то из вас поболее забавы,

Когда он в двадцать лет, так хуй, конечно, кость,

А твой сорокалетний гость,

Хотя ети тебя и есть еще в нем сила,

Да только хуй не кость, а подлинная жила,

А лет в семьдесят уж пять,

Так мясо у него, какова ж вкусу ждать?

ГАРНИЗОННЫЙ СОЛДАТИ НЕМЕЦ

В Москве у всех ворот

Для часовых солдат поделаны избушки,

Да в них с солдатами бывает всякой сброд:

И беглы мужики и нищие старушки,

С которых за ночлег солдаты шлюшки

Берут за кажду ночь вина по кружке,

А больше тут

Живут

Веселеньки молодки,

Что на прядильнях здесь дерут от песен глотки,

Которы с каждой потки

В избушках тут

Пошлину берут.

Солдаты молодиц и сами шляют

И хлебец с стороны им также промышляют.

По должности один служивый в караулку

Завел какого-то немчурку

И шпетную ему молодку подрадел.

С молодкой немец лег, солдат плащом одел,

И как тот немец бабу мулил,

Солдат тогда стоял с ружьем да караулил.

Немчин пыхтит,

А блядь крехтит,

Насилу с ним ебется,

У ней в мозолях вся пизда, так баба жмется.

А немец говорит: — Вот, матка, глейх зайдется,

Навеселимся всласть. — Немчин, так дай за труд,

Не даром тут ебут,

А денежки дают.

Немчурка, вынув рубль, спросил, велика ль плата.

Ответствовал солдат: — Здесь плата небогата,

Мамзель твоя немудрой человек,

Ей будет пять копеек,

А часовому вдвое,

А немец дал и втрое.

Довольна плюшница, доволен и солдат,

Немчурка ж думает:, попал на лад,

lie ебля это — клад!

Недолго ж кладом тем доволен был немчурка:

С ним сделалась фигурка,

Обезображен стал немчуркин юрка,

Раздулася на нем вся шкурка.

Немчин на это глядь,

Вдруг обмер, испугался,

Рвался, кричал, метался,

Не ведал, что зачать.

Наделала ему та ебля дела!

Чтоб без хуя не быть,

Так надобно лечить.

Такой-то блядь ему гостинец подрадела,

Что он не сбыл с рук в год,

Да тут потратил он и денежек немало,

Однако пол плеши как будто не бывало,

Хуй стал его урод.

Потом, как лехче ему стало,

Для некаких причин

Пошел с двора немчин

И в город пробирался.

Откуда ни взялся — служивый доброхот.

От Яузских ворот,

Кой немцу быть было без хуя постарался.

И только с ним лишь повстречался,

Он немца лишь узнал,

То немцу пенять стал:

— Што, бачка, не ввдать тебя недель уж сорок?

А ты хотел всегда к мамзеле той ходить.

Немчин на то: — Нет, нет, не хочет мой ебить

Такой маторак;

Ваш дешев руска пизд, да хуй починка дорог!

ПОПАДЬЯ И ТРИ ЕЕ ХАХАЛЯ

В деревне у попа жена была гуллива,

Молодка щеголлива,

Молодка молода,

В наряде завсегда,

А без белил, румян не ступит никуда.

Об этакой молодке

Все знали в околотке.

Не делала она досады никому,

Любила молодцов всегда по одному.

Недолго ж время так тянулось:

Уже тех молодцов и трое вдруг столкнулось.

Им всякому была назначена пора:

Один лишь со двора,

Другой его сменяет,

Работает пизда, без хуя не гуляет,

Такие гостеньки обшаркали порог,

А поп на голове своей не видит рог.

Те гости с попадьею

Сочлись роднею:

Кто брат, кто сват, кто кум.

Попу и не на ум.

И были то не враки,

А подлинно ему то ближние свояки.

Родне той навела молодка сухоту,

Да стало от троих терпеть невмоготу,

Робята те в охотку

Обезживотили молодку.

Да чем помочь?

Нейдут ебаки прочь,

И как она устала подъебать,

Так стала лгать.

Не вздумала иной увертки баба в страхе,

Как то, что у нее пришло лишь на рубахе.

Ебатель первой, как услышал эту речь,

Стараться стал ее разжечь:

Показывая муку,

Дает он ей хуй в руку:

И выдумкой своей себе не помогла,

Легла,

Не укрепилась,

По шею заголилась

И попырягь дала.

Потом намерилась двоих она убавить.

Которого ж оставить?

Кому ей отказать?

Вить надобно резон на это показать.

Не стало в бабе силы.

Кому лежать, кому стоять, кому вертеть —

И ото всех потеть,

Да все ей равно милы,

А всем как отказать? — без ебли — умереть.

Раздумье бабу взяло,

И вот что ей на ум попало:

Оставить одного,

Того,

Который будет посмелее

И при попе придет

И при глазах его, не труся, уебег —

Тот будет ей милее.

Такая выдумка поправилась и им,

Всем троим.

Кому же наперед досталось делать дело,

Идет к попу тот смело

Теленка торговать,

Сулит попу хорошу цену дать.

Поп был до денег столько лаком,

Что стать готов он раком,

А нежели продать.

Итак, вошел поп в хлев теленка выбирать,

А хахаль попадью поставил тут встоячку

И дал ей качку,

А попросту' уеб,

Но только этого не мог приметить поп

И грища.

Другой двух поросят торгует у попита

И цену дать за них сулит, как за быка.

Поп думает: поддел токого дурака.

В хлеве телята,

В подполье поросята,

Туда поп влез

И там не видел он чудес,

Торгаш как попадью его, поставя раком,

И поздравлял попа большим себе свояком.

Последний думает, что эта смеляки

Оба дураки

И сделали не диво,

А он мнит сработать, чтоб поп то видел живо.

Пришед к его окну, в стекло уставил нос;

Сидел тогда поп бос

Да обувался,

И с ним его жена, сидят они одни.

Детина дивовался:

— Ах, батюшка, грешишь, такие ль ныне дни?

Иль ты вздурился? теперь ебешь.

В котору

Пору?

— Тфу, врак, — поп говорит, — ты окаянный врешь, —

И с сердцем то вещает,

А тот попа всей силой уличает;

Божится поп ему, что он онучу жмет,

А тот свое поет,

Что будто поп ебет,

И уверяет так: — Как, поп, тебе не стыдно,

Вить мне и сквозь стекло, а все то ясно видно:

Твой хуй и с ним муде

У попадьи в пизде.

Попу то стало уж обидно.

Онучей ногу он скорее стал вертеть,

А сам кряхтеть.

И стал ворчать, как кошка:

— Вздурился свет, ты знать,

Или ослеп немножко,

Пошел прочь от окошка

И перестань, свет, врать. —

Детина в избу входит

И в ярости попа находит.

Поп поднял порошок

И изо всех кишок

Детину уверяет

И укоряет,

А хахаль, не боясь, да то же повторяет,

Что видел точно он, как поп в жену пырял.

Смутился бедный поп, досадою пылает,

Увериться его тот хахаль посылает.

Сговорчив был наш поп, побрел он посмотреть,

А хахаль попадью и вправду зачал еть.

Поп видит не мечту, но въяве как быть должно,

Что хуй прогуливал в пизде ее неложно.

Поп глядь и так

И сяк —

Все видит то же дело:

Детина без порток,

Жены нагое тело, —

Уверился попок,

Приходит в избу смело,

Детину умного тут поп благодарил,

А то стекло дурное

Тотчас разбил

И вставил тут иное.

Крестьянский поп-простак

Подумал, что в стекло ему казалось так.

ПЬЯНАЯ КУПЧИХА

Купецкие жены, подьячихи, портнихи —

Великие статихи,

Великие спесихи,

А пуше что всего, так еться лихи.

Когда случится быть в гостях им у кого,

В убыток не введут хозяина того.

Тогда тут пуше всех чиницы

Купецки молодицы:

Ни капельки винца не пьют во весь обед

И будто бы им в нем и нужды нет;

Хозяйка лишь с вином, а та ей: нет, мой свет,

Мне лучше прикажи стаканчик дать водицы.

Хозяюшка, смекай, поднесть что надо ей,

Хозяйка, не жалей,

Подружке не воды, винца в стакан налей,

Та выпьет вместо квасу,

А после на прикрасу,

Зашед в заход особнячком,

И тянут сиволдай не чаркой — башмачком.

Таким-то образом была одна беседа,

А это завсегда;

У женщины хмельной чужая уж пизда,

Без подубрусника гуляет у соседа.

За рекой

На той беседе был детина щепеткой,

Приметил он одну молодку пьяну,

Пошла та спать в чулан — и он за ней к чулану,

Одну ее он там застал.

Детина без амуру

Ту пьяну дуру,

Подняв подол на пуп, и еть ее он стал.

Приятно пьяной то, она без всей тревоги,

Поднявши кверху ноги,

Сказала лишь: — Кто тут? нет, эдак не шути,

Я от венца свого ни с кем так недоточна,

Дай мужу к нам войти, —

Тот стал хуй вон тащить, не хочет доети,

Но уж у ней в пизде гораздо было сочно,

Ебливая жена не может утерпеть,

Готова умереть,

Да лишь изволь доеть.

Детину слезть с себя та баба не пускает

И, лежучи под ним, задорно подъебаст.

У ней в пизде горит,

Так пьяная тому детине говорит:

— Еби, еби, Ильич, хоть я и подъебаю,

Да я тебя не знаю,

А знаю я того,

Где праздную теперь, в гостях я у кого.

ПОКАЯНИЕ

Попу раз на духу

Покаялся подьячий,

Что еб его сноху.

— Ах, в рот те хуй собачий! —

В сердцах вскричал наш поп. —

Напал ты на кого?

За это б я тебя,

На старость не смотря,

Ошмарил самого.

Да как ты ее еб?

— Того-то и боюсь

И вам сказать не смею:

Уеб ее, винюсь,

Я стоючи за нею.

— Ах, мерзкий человек!

На весь ты проклят век,

Простить тебя нельзя

Простым нам иереям:

Вить в гузно еть стезя

Одним лишь архиреям.

— Я, батюшка, во всем

Покаюся в сей час:

Не вижу я одним,

Другой подбили глаз,

А некто мне сказал,

Что в гузно лишь хвачу,

Глаза тем залечу:

Вот в грех я и попал.

— Вот ведь, — сказал наш поп, —

Всего б тебя разъеб

Мошенника в клочки, —

Когда б то было так,

Ебена мать, дурак,

Носил ли б я очки?

СУД У ХУЯ С МУДАМИ

С мудами у хуя великой был раздор,

О преимуществе у них случился спор.

— Почтенья стою я, то всем уже известно,

Равняться вам со мой, муде, совсем невместно.

Муде ответствуют: — Ты очень ложно мыслишь,

Когда не в равенстве с собою нас ты числишь.

Скажи, ебать тебе случалось ли хоть раз,

Где б не было притом с тобою вместе нас?

— В вас нужды нет совсем, — хуй дерзко отвечал,

Помеха в ебле вы, — презрительно вскричал.

Муде ответствуют: — Хуй, знай, что то все враки.

Шум, крик и брань пошла, и уж дошло до драки.

Соседка близь жила, что гузном называют.

Увидя, что они друт друга так ругают,

— Постой, постой, — ворчит, — послушайте хоть слово,

Иль средства нет у вас без драки никакого?

Чтоб ссору прекратить без крика и без бою,

Советую, я вам судиться пред пиздою.

Почтенного судью они избрали сами,

Старейшую пизду с предолгими усами,

Котора сорок дет, как еться перестала

И к ебле склонность всю и вкус уж потеряла,

Покрыта вся лежит почтенной сединой.

Завящивый сей спор решит ли кто иной?

Поверить можно ей: она не секретарь

И взяток не возьмет, не подлая то тварь,

Пристрастья ни к чему она уж не имеет

И ссоры, разбирать подобные умеет.

Предстали спорщики перед судью с почтеньем,

Хуй начал речь тогда с великим огорченьем:

— Внемли, в слезах стою теперь перед тобой,

Муде премерзкие равняются со мной,

Я в награждение то ль должен получить

За то, что не шадил я крови токи лить?

А чтоб ясней мои услуги показать,

Я, форме следуя, хочу все описать:

В тринадцать лет ети я начал обучаться

И никогда не знал, чтоб мне пизды бояться;

Еб прежде редко с год, потом изо всех сил

Чрез день и всякой день, и как мне случай был;

Усталости не знал, готов был всякой час

И часто в ночь одну ебал по осьми раз.

Уж тридцать лет тому, как я ебу исправно

И лучшим хуем я считаюся издавно.

Не раз изранен был я, пробивая бреши,

Имел хуерыки и потерял полплеши,

Сто шанкеров имел и столько ж бородавок,

В средину попадал пизды я без поправок

И сколько перееб, исчислить не могу,

Свидетели во всем соперники: не лгу.

Все выслушав, пизда с прискорбностью сказала

— Я ссоры таковой вовек не ожидала.

Когда я избрана судьею заседать,

Молчите вы теперь, хочу я вам сказать:

Мне обвинить из двух нельзя вас никого,

Один хуй без мудей не значит ничего,

Вам вкупе надлежит вовеки пребывать,

А без того никак не может свет стоять.

РАЗГОВОР ЛЮБОЖОПА С ЛЮБОПИЗДОМ

Любожоп

Все чувства роскошью мои напоены,

И мысли ею все в восторг приведены.

Отменным родом я теперь любови таю,

Ни с чем на свете той утехи не сравняю,

Котору я теперь лишь только что вкушал,

И коей весь мой дух исполнен жаром стал.

Скажи любезной друт, как ты об оной мыслишь,

Между каких забав сию утеху числишь?

Любопизд

Чтобы без всякой то ошибки угадать,

Мне нечего о том и голову ломать:

Ты сам, уже совсем мне ясно, в том открылся,

Во всех словах почти подробно изъяснился,

Что ёб теперя ты прекрасную пизду,

И в том хоть к самому я рад итти суду,

Что в сей отгадке я ничем не погрешаю;

Утеху я сию сам свято почитаю.

Любожоп

Что ёб теперя я, то прямо ты сказал,

Лишь только одного ты тут не угадал:

Я жопой, не пиздой роскошно наслаждался,

Небесной, так сказать, утехой забавлялся,

Да что еще притом не просто я блудил,

Жопеночку ту я как целочку растлил!

Любопизд

О, небо! словом сим весь дух мой возмутился.

Какой ты скверностью, любезной друг, прельстился!

И в целой бы мой век того не угадал,

Чтобы содомство ты утехой поставлял.

И как тебя привесть то может в восхищенье,

К чему вся в свете тварь имеет отвращенье?

Возьми лишь ты ее в живой себе пример,

Представь себе скотов, народы всяких вер —

Увидишь, что они законом поставляют

И в этом пункте что утехой почитают.

Конечно, естества ты позабыл устав

Иль святости его не почитаешь прав?

Не жопу, но пизду дала нам всем природа

Телесных для забав, для размноженья рода.

Любожоп

Сама ж природа та, о коей говоришь

И чей закон ты мне столь свято чтить велишь,

Нас склонностями всех прещедро одарила,

Меж ими разности в нас быть определила.

И потому из нас всяк вкус имеет свой,

В чем, чаю, спорить сам не будешь ты со мной.

Что ж мне другую тварь ты ставишь здесь в сравненье?

На то тебе тот час скажу опроверженье,

Которо истиной и ты признаешь сам,

Когда представишь, коль мы должны небесам,

Что с бессловесными они нас не равняют

И разностию свойств от нас их отличают:

Они стремлением одним лишь снабжены,

Напротив, разумом мы все просвещены,

И божества в нас знак яснее тем сияет,

Что полной волею оно нас одаряет.

Любопизд

Я все то знаю сам и верю я всему,

Ко оправданью что сказал ты своему,

Но можно ль вкус иметь кому твому подобной,

Чтоб заразиться сей так страстию негодной?

Представь себе пизду и прелести ее —

Не восхитится ли все чувство тем твое?

Она лишь для того на свет и создана,

Чтоб ей одной любовь была покорена.

Какой в ней нежный жар, какое услажденье,

Кто может ее еть и быть не в восхищенье?

Юпитер для кого — скажи — сходил с небес?

Пизде лишь должно дать всю силу тех чудес.

А жопа от кого была когда почтенна?

Она от всех почти на свете сем презренна,

И можно ль на нее с приятностью глядеть?

А особливо как престанешь ее еть,

То целый на плеши фунт вытащишь говна;

Как может с жопою пизда быть сравнена!

Любожоп

А я тебе на то тот час в ответ скажу

И разность главную меж ими покажу:

Скорее вымыться, чем вылечиться можно,

Не спорив, в правде сей тебе признаться должно,

А из сего скажи, не ясно ль то собой,

Что жопе первенство дать должно пред пиздой,

Затем, что от нее болезней не бывает,

А от пизды людей сколь много пропадает,

Примеры могут нам плачевну доказать,

Сколь многим суждено от фрянок умирать,

И потому, что нас всех мене повреждает,

То больше и любить нас склонность побуждает.

Говно ж, заебины ль вить вымыть всё одно,

Лишь только разность та, что пахнет не равно.

Что ж ты Юпитера в пример мне представляешь

И первенство пизды чрез то ты защищаешь,

Так знай, что жопу он не менее почтил:

Для Ганимеда он равно с небес сходил.

А те все прелести, ты кои вычисляешь

И их к одной пизде толь смело причитаешь,

Равно и в жопе я их все те ж нахожу

И не красневши то пред светом всем скажу,

Что жопу я пизде всегда предпочитаю,

Утеху оную ни с чем я не сравняю,

Пускай меня за то кто хочет, тот бранит,

Но мысли сей во мне ничем не истребит,

И я хвалимую достойно мною жопу

Не променяю, верь, на целую Европу.

Любопизд

Твой странен вкус совсем, и с ним, я чаю, ввек

Не будет ни один согласен человек,

Но с тем о всем мне в том тебе признаться должно,

Что спорить о любви и вкусе невозможно.

ТОРЖЕСТВУЮЩАЯВАКХАНКА

Ахти, ау, где нейду,

Ахти, ау, не найду,

Не найду, что ищу,

Только плачу и грущу,

И грущу, не знав на что,

Сокрушаюсь ни за что,

Ни за что себя гублю,

Бесполезно, ах! люблю.

Что люблю, то многи знают

И себя тем забавляют,

Ах, играют, веселятся,

Мне ж за что того лишаться,

Без забав все в скуке жить?

Я не знаю, как мне быть.

Быть ли век мне без приметы

В самы полны мои леты

Иль мне век жить без утех,

Нет, забавлюсь я при всех.

Ахти, ах, ах, где я? ух!

Ах, как радуется дух!

Ах, дражайши мой пастух,

Ты встревожил весь мой дух.

Ах, как муж с женой лежит,

Плотно сжавшись и дрожит,

Так дрожали мои жилы,

Как еблась я из всей силы,

Лишь теперь-то я узнала,

Отчего пизда дрожала,

Когда целкой я слыла;

Фуй, как дрожь в пизде была,

Коль я делала глупенька,

Быв ети давать скупенька,

А как больно уеблась,

Я слезами облилась.

Плача, с радостью скажу:

Всяк проси: не откажу.

Подъеби меня боярин,

Еби турок и татарин,

Еби повар и дворецкой,

Всякой русской и немецкой,

Еби нищий и чернец,

И старик, и молодец,

Поп, кузнец, портной, сапожник,

Золотарь, рент к, суконщик,

Фабрикант, солдат, купец,

Мот, картежник и скупец,

Дурак, умной, еби вор,

Всяк вались ко мне на двор,

Да не делайте в том спору,

Еби всякой без разбору.

Лекарь, мельник и десяцкой,

Слесарь, мужик и посацкой,

Целовальник и чумак,

И фабришной и бурлак,

Трубочист, профос, погонщик,

И подьячей, и извощик,

Вся военная пехота

И морскова всего флота,

Петиметры, волокиты,

Как волной морской прибиты,

Все мечитеся к пизде,

Я сыщу уж вас везде.

Да не думайте, глупцы,

Бестолковые купцы,

Будто мне один из вас

Мил живет на всякой час.

Так как глупенькой Федот

Прост, несвязен, слеп как скот,

Кой отдав мне екипаш

Свой к услугам, и как паш

Рабски служит предо мной,

Как слуга был вечно мой,

Тем стараясь быть мне мил,

Всякой час о том твердил.

Я весьма тем веселюсь,

Что браню, так не боюсь,

Да ебусь во весь размах

Днем, с свечею и впотьмах,

Без разбору, с кем хотя,

Руки, ноги обхватя,

К пизде плотно прижимаю

И резвенько педьебаю.

Пиздья снасть ухе вся трещит,

Секель стонет и пищит,

Пена клубом с пизды бьет,

Как драгун меня ебет,

Подымаясь из всей силы;

Ах, дрожат мои все жилы!

Докучает мне Максим,

Чтоб еблась я только с ним,

А других велит мне бросить,

Каждый день о том он просит

Как же скучно от вранья,

Фуй, и глуп он как свинья.

Да другой какой-то Вася,

Приступя ко мне вчерася,

Говорит, что он пленен

Мной смертельно и влюблен

Беспредельно весь в меня,

И, колена приклоня,

Клялся мне своей любовью

И писал своей то кровью.

Фуй, как глупы они в том,

Что болтают о пустом.

Лишь один нашелся бравой,

Кой рассудок имел здравой,

Хоть и был мной обнадежен,

Но стал вдруг в том неприлежен

И ети просить не стал,

Презирать уж меня спит

Я шутя об нем сказала,

А он думал, отказала;

Но однако тем он мил,

Что мне мысли подтвердил:

Он сказал на мой ответ,

Что у блядок любви нет,

Я не знаю про любовь,

Разъебаюсь часто в кровь,

Я не знаю, что за верность,

Я не знаю, что за ревность,

Только знаю, что ебусь,

Никого в том не стыжусь.

Одно то мне очень жалко:

Сколько лет еблась я жарко

И еблась весьма приятно,

Но совсем мне не понятно,

Что ебуся завсегда

Не рожаю никогда.

Бахус, днесь мой глас внемли,

Пока здесь я, на земли,

В сладострастии глубоком,

Воззри милостивым оком:

Тебе службу приношу,

Не презри, о чем прошу:

Ниспошли свои щедроты,

Больше мне прибавь охоты,

Чтоб еблась я всякой час,

Тебе во славу,

А мне в забаву,

Утверди мой днешний глас.

Переведено с арабского

НЕУДАЧНЫЙ ОТКАЗ

Красна девушка в окошко,

Отворив его немножко,

Оголяет щелупину,

Дразнит секелем детину,

Подымает праву ножку,

Вылупает щель на ложку

И кричит еще в досаде,

Что пизда ее в наряде

Ходит ныне уж ходого,

Что потешилась елдою.

«Ты, дружок, хоть рассердися,

А с тобою я етися

Не намерена уж боле:

Расставайся поневоле».

А того не примечает,

Что другой к ней подступает

С добрым хуем и с мудами.

Он, ярясь, скрыпит зубами,

Поднимает ей задницу,

Простирает в щель десницу,

В жопу плешью поражает,

На муде ее сажает

И вплотную подвигает.

На хую млада зевает;

Хоть етись она не хочет,

А уж с хуя не соскочет,

Как он жопу ей отлячил,

И в то время как пендрячил,

Снизу новой поспешает

И ступеней не щитает.

Оголяет он елдину,

Залупает щелупину.

С двух концов младой по хую

Где б найти ей ету сбрую?

Естли б девушка молчала

И в окошко не кричала,

День покойно, б окончала,.

На хуях бы не торчала,

А теперь, хоть ты сердися,

А на двух хуя» вертися.

ЦЕЛКА

Хоть узка, хоть широка,

Хоть плоска, хоть глубока,

Хоть пушиста, хоть гола,

Хоть велика, хоть мала,

Студена или тепленька,

Хоть суха или мокренька,

Только имя ей пизда,

Всем на свете сем узда.

Я теперь лишь оголяю,

Всех на свете я взнуздаю,

Буду править всеми я,

Веселись, пизда моя!

Заплету я хую холку,

Сяду так, как в одноколку,

Поскачу, млада, в тот край,

Где любой хуй выбирай.

Он пизду мою направит,

Ширины ее прибавит,

Мне не страшен будет слон,

Станет еть меня хоть он.

А теперь еще боюся,

С длинным хуем не сражуся,

Понадеяться нельзя,

Потому что целка я.

Слабосильна во упорах,

А хуй ходит вить во шпорах,

Естли он не сбережется,

То карман мой раздерется.

Совесть хуева тут рьяна,

А пизда вить не сметана,

Хоть всегда ту ешь — молчит,

А пизда заверещит,

Все проходы как заткнутся,

Вить недолго захлебнуться;

Что ж в том прибыли найдешь,

Естли на хую умрешь?

Лучше еться с тем, кой впору,

Расчеперя свою нору,

Я усочки подотру,

Естли хуй мне по нутру.

Поеби меня, красавец,

Сунь хуек ты в мой поставец,

Он тепленек и хорош,

Твой хуек к нему угож.

Я высоко вознеслася,

Сладко-сладко наеблася.

Полно муки мне терпеть,

Стану всем давать я еть.

Все безумные красотки,

Естли бегаете потки —

Нет на свете ничего,

Слаще хуя моего.

СИМВОЛ ВЕРЫВАНЮШКИ ДАНИЛЫЧА

— В раю кто хочет быть

И здесь подоле жить,

Ко мне тот прибегай,

Послушай и внимай,

Чему Данилыч нас вседневно поучает,

Великим словом всех насильно уверяет,

Развратный в чем его рассудок и раскол

И веры состоит неслыханной символ.

Усердьем он горит,

Всечасно говорит,

Что тот, конечно, рай,

Своих желаньев край

Получит, насладится,

Сие кем сотворится.

Спасенья тот не чай,

Кто пьет без вотки чай,

Оршат иль лимонат,

Виин-шо и шеколат;

Того ж кто кофей пьёт,

Гром до смерти убьёт.

Детей своих крестит кто прямо не по сонцу,

Иль блядке за труды даёт кто по червонцу,

Кто мясо ест в посты и в среду, и в пяток,

На судне какает и плюет кто в платок,

Кто волосы растит,

Кобылу кто растлит,

Стрижет себе усы

И трескает колбасы,

Кем кофей также пьётся,

Тот громом ушибётся;

Тот также порудит,

Всю веру остыдит,

Кто ходит в башмаках

В штанах, а не в портках.

Иль ставши пить вина, кто чарки не одует

И знаменьем креста три раз не образует;

Иль дёхтем кто своих не мажет сапогов,

Иль верует в попов, которы без усов.

Кто нюхает табак,

Не ходит на кабак,

По-старчески елдак

Кто дрочит в свой кулак,

Кто чистит дёсны, зубы,

Кусает нохти, губы;

Велика стоит зла,

В попах кто зрит козла,

А в жирной попадье

Подобие ладье.

Иль скверны также ест кто птичия печенья,

Жаркую впросырь часть, с петрушкою коренья,

Кто во щи не кладет для ркусу чесноку,

Еписковску не чтит кто святостью клюку.

Кто трескает цыплят,

Телятину, ягнят,

Зайчину, голубей,

Суп, соусы, желей

Иль сыр гнилой с червями —

Тому сидеть с чертями.

Немецкую кто сласть,

Сквернейшей ествы часть,

К себе приемлет в рот

Проклятый цукер брот,

И скоромом свое кто брюхо набивает,

Аливки, сельдерей, салат употребляет

И песей скверный гриб, назвавши шампиньён,

Безбожно трескает кто каперцы, бульён,

Миногов и сельдей,

И устриц и угрей,

Отродья что змеи

И кушанье чертей,

Аввакум возвещает,

Под клятвой запрещает.

Кто севши за обед

Засвищет, запоет,

Политику ведет,

При людях не блюет,

Иль святостью кто сей мерзит, пренебрегает,

Что есть ли в ризах поп сопит, пердит, рыгает,

И также для своих кто собственных остуд

Сажает вместе есть с собою из посуд

Юстицкого сверчка,

Приказного крючка.

Солдата, рифмача,

Холопа, палача,

Содомскую площицу,

Танцовщицу девицу;

Не носит кто креста,

Не держит кто поста,

Иль держит, да не так,

Держать надлежит как;

Не пьёт кто, например, вина по красауле

Во славу Божию, чтоб усидеть на стуле,

Не ест гороху, шей и киселя, кулаги,

Корчаги по две в день, не пьет кто пива, браги;

В урыльник сцыт,

Во сне храпит, пердит,

В избе поет, свистит,

Ебет, сапит, пыхтит,

Мудами толку ищет,

Притом поносным дришет;

Под тем земля горит,

Кто с немкой блуд творит,

А смертный грех велик,

Кто носит хуерык.

Иль паче кто с женой неладно пребывает,

Не правилом ее пехает.

Высоко, например, кто ноги подымает

Иль стоя позади, иль сидя уебает,

Иль презря весь закон

От многих забобон

Пристрюня в афедрон

Её ошмарит он.

Такому любодею

Вертеть дырой своею.

Кто кроме череды,

Не чтя пятка, среды,

Во всякий день грешит.

В пизде рассол сушит;

А паче же притом кто гузно подтирает

Бумагою себе и рук не обмывает,

Бумаги за столом сидев не шевелит,

А сидя на говне молитву сотворит;

При лишнем при бревне,

Поповой при родне,

Купецкой при жене

Кто молвит о говне,

По-новому крестится,

За Никона божится;

Немецкий кто обряд

И демонский наряд,

Не ходит без брызжей

И носит кто тупей

Иль бороду себе как иноверный бреет,

Цифирью мерзкою щитать кто разумеет,

Иль ересь полюбя, французским языком,

Смердящи яко пес, боярина мусьём.

Гудок зовет капель,

Боярышню — мамзель,

Боярыню — мадам,

Красавицу — шарман,

Дворянчика кадетом,

Служителя валетом;

Кто, Бога не боясь

И в харю нарядясь,

Влеча себя во ад,

Поедет в маскерад,

И в демонском себя присообщая лике,

Кто ходит на театр, играет на музыке,

По-новому одет, кто прыгает балет,

Танцует менует и смотрит кто в ларнет;

Анафимска душа,

Кто скачет антраша,

И все те плесуны,

Спустив с себя штаны,

На хую у сатаны

Вскричат «трах таланы»?

Кто ересь полюбя

И веру погуби

Нечистой силы сын,

Наперсник сатанин,

Ефрема Сирина писанья не читает,

Читая же его, кто слез не проливает,

Юродивым притом не хочет в свете быть,

Феодоритов бред за истину не чтить;

Не любит толокно,

Сам-друг глядит в окно,

Не парится с женою,

Купается весною,

Не вправивши рукою,

Стучит в пизду елдою;

Не верует кто снам,

Колдовкам, колдунам,

Что леший есть в лесах,

Кикиморы в домах,

Что ночью мертвецы выходят из могилы,

Что к носу и щекам приставить можно килы,

Волками что людей возможно превратить,

Навстречу что попу не должно выходить;

Что соль просыплется,

Петух прокрикнется,

Что курица вспоет,

Что кошка заскребет,

Великой тут напасти,

Бед должно ожидать и страсти,

Коль идет поп изон,

Навстречу фармазон,

Ты очи вверх взведешь

И навзничь не падешь.

Иль знаешься, иль пьешь, иль ешь ты с армянином,

С калвином, лютером, а паче с жидовином;

Анофрей говорит о двух тех головах:

Седые быть хотят, кто ходит в париках,

Хоть стар будь или млад,

Тот прямо пойдет в ад,

У чорта на битке,

Как будто на коньке,

Там будет век сидеть

И плакать, и реветь.

Кто сей болтает бред,

Что весь вертится свет,

Что чалмы, калпаки,

Что бриты елдаки;

Подняться естли вверх — увидишь, как вертятся,

Поетому муде анофренски трудятся,

Туда-сюда оне трезвонят и летят,

С блаженною биткой вкруг света же спешат

О, вымысл дерзновенны,

Псом-немцем учреждены,

Тебе всем светом

На хую быть надетом

И ветреной вертушкой

Быть дьявольской игрушкой.

Прямая тот свинья,

Кто так же как Илья —

Гремит на небесах,

Стучит на колесах;

Вить не было того у предков на примете,

Чтоб пуком лошадей кто ездил на карете;

А паче кто сию нелепость говорит,

Что будто бы Илья на небе гром творит,

Но в тучах будто пар

Рождает гром-удар,

Сего еретика

Июдина битка

Ударит и ошмарит,

Как огнь его ожариг.

Кто к девке подойдёт,

Потреплет, обоймёт

Затеи и фигуры,

Кто строит с ней амуры;

А в пьянстве не ворчит, душою не костится.

Проспаться на грязи с свиньею не ложится,

Притом от спеси песнь священну не орет,

О вере ревностно гортани не дерет;

Масонов не клянёт,

Пророчества не врет,

Что скоро свет минет,

Разрушится, падёт,

Антихрист воцарится

И Страшный суд явится,

Что муки будут нам

Во аде по грехам,

Что серы и смолы

Там полны есть котлы,

В которых будут нас жечь лютыми огнями

И жарить, и варить, травить в говне червями,

Иного околеть поставят на мороз,

Другого провонять зароют под навоз;

Там плач будет глазам,

Скрежетанье зубам.

Не верит кто сему,

Часть горькая тому,

Во век веков веками

Трясти ему мудами!

Беседу окончал,

Данилыч замолчал,

На небеса взглянул,

Претяжко воздохнул,

Рыгнув честным вином врачебными устами,

Брадой пошевелил, тряхнул три раз мудами.

— О, братие! — Он рек. — Настал поганый век,

Во всем уже себе несходен человек,

Аввакума уж нет,

Всяк Никоном живет,

Всяк скверный стал немчин,

Всяк лютер и калвин,

Покрыт весь свет грехами,

Не сдержут хуй ремнями.

ЕБИХУДГЕРОИЧЕСКАЯ, КОМИЧЕСКАЯИ ЕБЛИВОТРАГИЧЕСКАЯДРАМА В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ

Действующие лица

Ебихуд, владетельный князь.

Мудорван, брат его, также владетель.

Хуестан, наперсник Ебихудов.

Пиздокраса, княжна, невеста Мудорванова.

Хуелюба, ее наперсница.

Вестник.

Воины.

Действие в доме князя Ебихуда

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ебихуд и Хуестан.

Ебихуд

Познай днесь, Хуестан, смятения вину:

Я только лишь было взобрался на княжну,

Как вдруг проклятый хуй стал мягок так, как лыко.

Хуестан

Великий государь, несчастье то велико,

Однако же совсем надежды не теряй

И на свою битку ты верно уповай;

Чего не смог теперь, то впредь исполнить можно,

И в Пиздокрасу хуй впендрячишь ты неложно.

Ебихуд

О день, несчастный день, о прежестокий рок!

Не в силах я княжне в пизду пролить поток;

Я тщетно на красы дражайшие взираю

И Пиздокрасину шентю воображаю —

Хуишка скверный мой висит, как колбаса,

И не прельщает, ах! ничья его краса.

Представь, любезный друг, сколь горько мне терпели

И сколь несносно хуй сей пакостный имели!

Я братне разметал все воинство как прах,

А хуй мой, как кишка, лежит в моих штанах.

На то ли брата я столь победить старался,

Чтоб плод моих побед непроебен остался?

И для того ль княжну я от него достал,

Чтоб хуй мой на ее пизденочку не встал?

Я тщетно заставлял княжну его дрочили —

Не мог в нее, увы, не мог никак всучили.

Однако ж я его попробовать хочу,

Авосьлибо, я свой проклятый хуй вздрочу,

Введи сюда княжну!

Хуестан уходит

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Ебихуд

(один)

Теперь я постараюсь,

Хоть слабо на битку свою я полагаюсь.

О мать ебливых дед, владычица земли,

Венера, ты теперь мольбу мою внемли!

Когда поможешь мне уеть княжну как должно,

Я тысячу хуев, собачьих неотложно

На всесожжение во храм твой принесу,

Лишь в Пиздокрасу дай мне впрягать колбасу,

Сего лишь одного я от тебя желаю

И в покровительство тебе свой хуй вручаю.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Ебихуд и Пиздокраса.

Пиздокраса

Почто ты звать меня опять к себе велел?

Иль мало над пиздой моею ты потел?

Ебихуд

Виновным пред тобой себя я признаваю,

Но слабости такой я впредь не уповаю

И больше на битку надеюся теперь;

А ты пизду свою, пожалуй, расщеперь.

Пиздокраса

Я путь к пизде открыть всегда тебе готова,

Но, ах! не начинай меня ты мучить снова.

Когда проеть меня ты не имеешь сил,

Почто моей пизды ты брата днесь лишил?

Отдай меня ему, я Мудорваном стражду,

Биткою утолит в пизде моей он жажду;

Он еть здоров, елдак всегда его стоит,

И сразу он в меня до муд свой хуй всадит.

Ебихуд

Кого ты дерзкая, воспоминать дерзаешь?

Или что мне он враг, ты то позабываешь?

Конечно, Мудорван еще тобой любим

И, видно, елдаком прельстил тебя своим,

Однако сей любви терпети я не стану

И тотчас еть его велю я Хуестану.

Пиздокраса

Что слышу я, увы, погибнет Мудорван,

Без милости в него хуй влящит Хуестан!

Когда к нему твоя жестокость столь сурова,

На Хуестанов шмат сама я сесть готова,

И лучше на его елде мне умереть,

Как мертва пред собой возлюбленного зреть.

Ебихуд

Не бойсь, княжна, не бойсь, я столь суров не буду

И с братом ближнего родства не позабудут.

Когда в сражении он в плен ко мне попал,

Я жизнь его всегда священной почитал

И воевал я с ним лишь за тебя едину.

Позволь же мне теперь влупить в тебя шматину;

Позволь, дражайшая, чтобы в твою пизду,

Коль буду щастлив я, ввалил свою елду.

В надежде сей теперь тебя я оставляю

И с трепетом тебя я на хуй ожидаю.

(Отходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Пиздокраса

(одна)

На то ль судьба меня с пиздой произвела,

Чтоб Ебихуду я ети ее дала

И плешь его в своей пизде чтоб закалила?

Я девство для тебя, о Мудорван, хранила,

Готовила пизду тебе я на елдак,

Надеяся найтить в твоей шматине смак;

С нетерпеливостью я воли ожидала,

Дни щастья своего минутами считала,

Как пальцем ты в моей махоне ковырял

И в ярости свой хуй мне в руку ты давал;

Мне мнится зреть еще, как я его держала

И как пизда моя с задору вся дрожала,

Мокрехонька она, заслюнившись, была,

И чуть было тогда я тут не насцала,

Но князь, приметивши в моей махоне влажность,

Урыльник подал мне, считая то за важность;

Чрез то политику свою он мне подал

И, что он знает жить на свете, показал.

А ныне все свое я щастье потеряла,

И нет уже в руках возлюбленного скала!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Пиздокраса и Хуелюба.

Хуелюба

Какую скорбь, княжна, являет мне твой взор,

Иль чувствуешь в шенте жестокий ты задор,

Иль Ебихудов хуй тебе не полюбился,

Когда любовный огнь в тебе не утолился, —

Иль в ебле он тебе еще явился слаб?

Пиздокраса

Хоть князь он по уму, но по хую он раб.

Печали моея причина есть сугуба;

Внимай ее, внимай, драгая Хуелюба!

Лишь только я легла со князем на кровать

И думала под ним задор свой утолять,

Уж ноги я ему просторно разложила

И в губы плешь его, послюнивши, вложила,

Готовилась ему проворно подъебать,

Но пакостный не мог хуишка его встать.

Я тщетно много раз дрочить его старалась

И тщетно я к мудам поближе подвигалась,

Казала я ему, раскрыв, свою пизду,

Но не могла ничем взманить его елду.

И видя, что под ним без пользы я лежала,

Я сбросила его с себя и убежала.

Вот горесть вся моя; представь же ты себе,

Когда б сия беда случилася тебе,

Могла ль бы ты ее снести великодушно?

Без добрыя битки век жить на свете скушно,

А я, лишась теперь драгого своего,

Лишилась вместе с ним и елдака его.

Любезный Мудорван в оковах пребывает,

А без него меня задор одолевает.

Когда б он был со мной, он огнь бы утолил

И вплоть бы по муде свой хуй в меня влупил.

Хуелюба

Достойно плачешь ты, достойно ты стенаешь,

По полюбовнике ты слезы проливаешь;

Он стоит, ах! сего, я знаю его плешь,

Мне хуй его знаком, он толст, велик и свеж,

Достойны суть муде его златого века,

И в ебле нет ему подобна человека.

Когда б ты под него попалася хоть раз,

Он раскорякой бы пустил тебя тотчас,

Пизденку бы твою, как шапку, он расправил

И раз пятнадцать бы он в ночь тебя ошмарил.

Заебин бы в тебе с ведро он наплевал

И ложе брачное все кровью измарал.

Тогда-то в ебле сласть подробно б ты узнала

И милому дружку со вкусом подъебала.

Пиздокраса

Почто любовь к нему ты тщишься умножать?

Почто елдак драгой теперь воспоминать?

Дай волю в храмине мне слезы лить спокойно;

Иду об милом в ней восплакать я достойно.

(Уходит.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Мудорван

(один, в цепях)

Вот для ради чего елдак я свой дрочил,

Почто я хуй в княжну, о небо, не всучил?

Без ебли зрю себя в том доме, где родился,

Где Пиздокрасу еть в спокойствии я льстился.

А ты еше, битка, бесслабно все стоишь

И тшетною себя надеждою манишь.

Хоть Пиздокрасы я лишен уж невозвратно,

Воспоминание шенти ее приятно.

Дражайшая пизда, о милый секелёк!

Свирепый Ебихуд, почто ты столь жесток!

Не царствуешь ты здесь, а еблю переводишь,

Прежесточайших ты кастратов превосходишь;

Подобно лютый лев на сене как лежит

И оно брать на корм с свирепостью претит,

Так точно ты, лишив меня княжны любезной,

Не пользуешься сам пиздой сей бесполезной.

Но что я говорю! Ее прелестный зрак,

Я чаю, возбудил давно его елдак.

О мысль жестокая, ты чувств меня лишаешь,

Коль проебеную княжну мне представляешь.

Дражайшую пизду я для того ль хранил,

Чтоб Ебихуд в нее свой вялый ствол всадил?

И для того ль тогда пиздой я сей прельщался,

Не ебши чтоб ее, навек я с ней расстался?

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Мудорван и Пиздокраса.

Пиздокраса

(вбежав)

Еще ль любезного я вижу своего?

Мудорван

Тебя ли зрю, предмет задору моего?

Пиздокраса

Я страсть ебливую, но вредну мне и люту

Послышала в пизде в нещастную минуту.

Я тщилася к тебе всей силой на елдак,

Битки твоей меня пленил приятный зрак,

Но вымысел судьба ебливый предварила

И Ебихуду нас обоих покорила.

Однако же не мни, чтоб с ним я уеблась;

Пускай навеки я погибну в сей же час,

Когда надеждой я хоть малой ему льстила

И естли хуй его в пизду к себе впустила.

Мудорван

Коль целка ты еще, так я спокоен стал;

Пускай недаром мой елдак всегда стоял,

Но, ах! уеть тебя надежды я лишаюсь

И тщетно я твоей махонею прельщаюсь.

Пиздокраса

Надежда есть еще, когда стоит елдак!

Пускай в отчаяньи смущается дурак,

А ты, коль еть меня по-прежнему желаешь,

Почто дражайшие минуты упускаешь?

Стоит ли твой рычаг, готов ли ты к сему?

А я тотчас тебе и ноги подниму.

Спеши и проебай, и вытащив хуй славной,

Тем докажи теперь, что ты ебешь исправно.

Ложатся друг на друга. В самое то время входит Ебихуд с воинами.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Ебихуд Мудорван, Пиздокраса, воины.

Ебихуд

О небо, что я зрю! они ебутся здесь!

Пиздокраса

(вскочив)

Дражайший Мудорван, кто нам поможет днесь?

Ебихуд

(Мудорвану)

Погибни ты, злодей, когда ты столько дерзок!

Пускай навеки я княжне пребуду мерзок,

Но ебарю сему, конечно, отомщу,

А хуй в княжну всучить никак не допущу.

(Воинам)

В темницу, воины, отсель его ведите

И Хуестану свой елдак дрочить велите;

Пусть примет казнь сию, пускай погибнет он

И на хую пускай последний спустит стон.

Мудорван

Я хуестанову шматину презираю

И на елдак его без ужасу взираю.

Я, может быть, и сам ему тем отплачу,

Как хуем в афедрон своим его хвачу.

Воины его уводят.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Ебихуд и Пиздокраса.

Пиздокраса

(стоя на коленях)

Великий государь, смягчи ты свою ярость

И к брату своему почувствуй ныне жалость,

Иль дружбы вашей днесь забвенны уж плоды?

Вы из единыя с ним вылезли пизды.

Прости его вину, или ты чтишь за важно,

Что сделал он в пизде моей немного влажно?

Он мог ли тем тебя столь много прогневить,

Что плешь в мою шентю хотел он завалить?

Ты сам проеть меня уж сил не ощущаешь,

Почто ж за еблю ты столь строго отмщеваешь?

Ебихуд

Тебя я проебу, а Мудорван умрет,

И зрит в последний раз уже он дневный свет.

Поди отселе вон и кликни Хуестана.

Пиздокраса уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Ебихуд

(один)

Пусть будет и родство, и дружба мной попрана,

Я брата на хую умрети осудил

И ближнего родства я в нем не пощадил.

Вот до чего пизда теперь меня доводит,

И дружбу, и родство в забвение приводит,

Единой ярости своей внимаю я;

Пришла, о Мудорван, последня часть твоя,

Елдак уже вздрочен, готовь свою ты жопу…

Пусть варварством я сим и удивлю Европу,

Все скажут, что затем я брата умертвил,

Что мне княжну проеть не доставало сил.

Что нужды до того? Я в нем злодея вижу

И страшную его шматину ненавижу.

Он рано ль, поздно ли княжне сычуг прорвет,

А после и меня он, может, уебет.

Елдак его княжне всегда будет прелестен.

Но вот и Хуестан.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Ебихуд и Хуестан.

Ебихуд

Уже ли ты известен

Об ебле?

Хуестан

Государь, известен я о всем.

Ебихуд

Что ж думаешь о сем нещастии моем?

Хуестан

Когда перед тобой виновен брат явился

И дерзостно уеть княжну он покусился,

Так смертью надлежит тебе его казнить,

А я готов в него свою шматину вбить.

Ебихуд

Ты знаешь, Хуестан, что мы одной с ним крови

Хуестан

Когда дерзнул он стать против твоей любови,

Он изверг есть пизды и должен умереть,

И токмо прикажи, я брошусь его еть.

Задрищет он тотчас, как я в него попячу,

И высунет язык, как вплоть я запендрячу.

Ебихуд

Но как явлюся я пред светом в сей вине?

С младенчества всегда он друг считался мне,

Ебали вместе мы, доколе вместе жили,

До тех пор, покамест нас порознь разлучили.

Довольно уж и тем я зла ему нанес,

Что Пиздокрасу я из рук его увез.

И боги, знать, меня за это наказали,

Что слабость в мой елдак безвременно послали.

Хуестан

Не будь, о государь, в рассудке столько слаб!

Послушайся меня, хотя я твой и раб.

Что к проебению ты сил своих лишился,

То было оттого, что брата ты страшился,

Но как скоро на смерть его ты осудишь,

То тотчас и в княжну битку свою засадишь.

Ебихуд

Всегда ты, Хуестан, мне верен быть являлся,

Всегда я на твои советы полагался,

Последую и в сем я слову твоему

И смерть определю я брату своему

Уходят.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ебихуд и Пиздокраса.

Пиздокраса

Что в том, что брата ты злой смертью поражаешь?

Ты оттого меня не лучше проебаешь.

По-прежнему твой хуй без действия висит,

Но Мудорванова на небо кровь гласит.

Сколь много подъебать тебе я ни старалась,

Но тою ж целкою с тобою я рассталась!

Ебихуд

Уети чтоб тебя, желаньем я горю

И заблуждение свое я ясно зрю,

Что Хуестанову последовал совету.

Но брату моему спасения уж нету.

А Хуестан а я за злобу накажу

И на слоновый хуй живого посажу.

Но ты, дражайшая, возьми елдак мой в руку,

Авось-либо мою теперь окончишь муку.

Пиздокраса

Ты Хуестану казнь за злой совет сулишь,

Но брата своего ты тем не оживишь.

Он смерть уже вкусил, а я осталась целкой;

Трудись хоть целый день ты над моею щелкой —

Напрасно будет все, елдак я не вздрочу

И больше баловать его я не хочу.

Ебихуд

Что ж делать я начну, скажи, княжна драгая,

Когда не действует теперь моя уж свая?

Пиздокраса

Коль хочешь еть меня, так брата ты спаси.

Ебихуд

Забудь о нем, княжна, и больше не проси!

Старайся ты теперь взманить мою шматину,

Я еть хочу тебя на свете лишь едину;

А вестник как сюда во храмину войдет —

О смерти братниной известье принесет.

Вестник входит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и вестник.

Пиздокраса

Что вижу я, увы…

(Падает.)

Ебихуд

Ах, брата я лишился!

Вестник

Княжна, опомнися, подол твой залупился.

Пиздокраса

(встает, в отчаяньи)

Кого лишилась я и чей погиб елдак!

Дражайших муд его навек сокрылся зрак!

Любезный Мудорван, тебя я, ах! лишилась,

И тщетно на хую сидеть твоем я льстилась.

Сей варвар Ебихуд окончил жизнь твою,

Но тщетно будет он дрочить елду свою;

Я злости сей его вовеки не забуду

И хуй его отнюдь в руках держать не буду.

Не льстися тем, тиран, чтоб ты в мою пизду

Прокислую свою всандрячить мог елду

Когда я чрез тебя с любезным разлучаюсь,

Своею пред тобой рукою я скончаюсь.

Смотри…

(Хочет заколоться.)

Вестник

(вырывая кинжал)

Постой, княжна, постой и не спеши,

Успеешь быть еще у чорта на плеши.

Внемли мои слова: твой Мудорван любезный

Живет и дрочит хуй; отри потоки слезны!

Пиздокраса

Не льстишь ли, ах! ты мне, елдой его маня?

Ебихуд

О небо, оживи сим щастием меня!

Вещай, о верный раб, скажи нам все подробно.

Вестник

Мне храбрость княжью всю изъяснить неудобно,

Скажу лишь только то: в темнице князь сидел,

Однако он на смерть без робости глядел,

Которую ему мы все приготовляли

И точно твой приказ жестокий исполняли.

Елдак уж Хуестан ужасный свой вздрочил

И к жопе княжеской близенько присучил;

Мы, князя наклоня, все в страхе пребывали

И Хуестановой шматине трепетали,

Как вдруг престрашный хуй князь вынул из штанов.

Мы хуя такова не зрели у слонов!

На воинов он с ним внезапно нападает

И в нос и в рыло их нещадно поражает.

Подобно как орел бессильных гонит птиц,

Иль в ясный день, когда мы бьем своих площиц,

Так точно воинов он разогнал отважно

И, хуй имея свой в руках, вещал нам важно:

«Хотя меня мой брат на казнь и осудил,

Но он неправедно в сем деле поступил;

А сделал он сие пронырством Хуестана.

Так должно наказать теперь сего тирана!»

Мы слушали его, не зная, что сказать,

Не смели мы ему от страху отвечать;

Один лишь Хуестан дерзнул пред ним яриться,

И с князем дерзостно схватился он браниться,

Однако же рукой держался за штаны

И помощи себе просил у сатаны.

Тут вонью воздух весь в темнице наполнялся,

И знатно Хуестан от страха обдристался.

Но твой прехрабрый брат, презревши вонь сию

И приподняв рукой шматинищу свою,

Ударил ею в лоб злодея Хуестана

И на землю поверг елдой тирана.

Потом поднял его и на хуй посадил

И по муде в него елдак свой вколотил.

В говне хоть от него он весь и замарался,

Однако же наш князь сего не ужасался;

Держал он в нем елду престрашную свою

До тех пор, как он жизнь окончил на хую.

Вот что о князе я донесть теперь дерзаю

И мужество его достойно выхваляю.

Ебихуд

О день, щастливый день! но где ж теперь мой брат,

Скажи скорее мне.

Вестник

Теперь пошел он в сад,

Он тамо на пруде старается обмыться,

Ведь пакостно ему в говне пред вас явиться.

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Те же, Хуелюба и Мудорван.

Хуелюба

Княжна, се твой жених и цел его елдак.

Пиздокраса

(бросясь к Мудорвану)

Воистину ль я зрю, возлюбленный, твой зрак?

Мудорван

Я жив, дражайшая, я жив и торжествую

И должен жизнью я сему большому хую.

Ебихуд

(к Мудорвану)

Когда уже то так, что ты остался жив,

Так будь, любезный брат, навеки ты щастлив;

Я Пиздокрасину шентю тебе вручаю

И еть ее ни в пост, ни в праздник не мешаю.

Лишь только ты в нее послюнивши клади

И толстою биткой пизды не повреди.

А обо мне прошу при первом помнить взводе.

Мудорван

(обнимая его)

Теперь, любезный брат, ты отдал долг природе!

А я елдой княжну потщуся пощадить,

Чтоб частой еблею ее не надсадить.

Пиздокраса

Любезный Мудорван, откинь ты страх сей вздорной!

Конечно, не ебал ты женщины задорной.

Во весь я хуй тебе позволю себя еть,

Для друга милого я рада все стерпеть,

Да я притом еще скажу тебе не ложно,

Что кашу маслом ввек испортить невозможно.

Конец драмы

А. Пирон