ОРФЕЙ
Как тень блуждает он и дико
На всех глядит,
Певец, просравший Евридику,
Твой жалок вид.
Там во владениях Плутона
Она живет.
И тот, тайком от Персефоны,
Ее ебет.
Орфей, тоскуя о супруге,
Взмолился так:
— О боги! гибну от натуги,
Стоит елдак.
Изнемогают мои силы,
Мне не стерпеть,
К тебе стремлюся, призрак милый,
Чтобы поеть.
К мольбам моим не будьте строги,
Хочу я жить.
Мне возвратите ее, боги,
Чтоб не дрочить! —
Певца печали боги вняли,
Быть по сему.
За Евридикой пропуск дали
В Аид ему.
К чертогам мрачного Плутона
Орфей плывет
И, сидя в лодке у Харона,
В мыслях ебет.
И пред Плутона грозны очи
Орфей предстал.
И изо всей, что было, мочи
Ему сказал:
— Грозных богов ареопага
Слушай приказ,
Вот в доказательство бумага,
Чтобы тотчас
Была отпущена обратно
Моя жена,
Тоска моя тебе понятна.
Она должна
Опять со мной соединиться
И быть моей.
— Богам я должен покориться!
Слушай, Орфей:
Я Евридику возвращаю.
Словам внимай,
Еть до земли я запрещаю,
В том клятву дай,
Что на нее даже и взгляда
Не кинешь ты,
Осуществишь за то в награду
Свои мечты.
Сольешься с нею в грешном мире,
Здесь не дерзай.
И путь обратный свой на лире
Пой и играй. —
Но не пришлось сдержать Орфею
Свои слова,
Рассудка страсть была сильнее
И божества.
Презрев завет, на Евридику
Он кинул взгляд,
И вмиг она с ужасным криком
Умчалась в ад.
Орфей с досады, то понятно,
Словца загнул
И всех родителей тут внятно
Он помянул.
И дал обет, прокляв Плутона,
Баб не иметь
И в жопу стал против закона
Мальчишек еть.
И стал отцем педерастии
Певец Орфей,
Те семена дошли благие
До наших дней,
И вот теперь по всей вселенной
И там и тут,
То знает всякий несомненно,
В жопу ебут.
И так кончаю я балладу
И слова жду,
Что вы мне скажете в награду:
«Ступай в пизду!»
Тени твоей на утешенье,
О, сквернослов,
Я посвящаю сочиненье,
Иван Барков.
Играя пусть в загробном мире
Среди теней,
Вновь воспоет тебя на лире
И мой Орфей.
ПЛУТОВКА НАДЯ
I
Месяца три подбирал я квартиру
Ближе к аптеке, пивной и трактиру,
Пусть хоть каморка и будет мала,
Ссудная касса чтоб рядом была.
Но наконец на одном из окошек,
Где красовался герань и горошек,
Мне удалось со стараньем прочесть
«Для одинокого комната есть».
II
Я позвонился… Является дворник,
Грубой политики явный поборник,
— Что тебе надо? — он дерзко спросил,
Я ему дело свое объяснил.
— Эта туда, под ворота налево! —
Он мне ответил почти что без гнева. —
Там ты, милейший, найдешь коридор,
В нем тебе дверка придется в упор.
Это и будет 13-й номер,
Муж ейный будет полгода как помер.
III
Я зашагал и нашел эту дверь.
Помню ее я отлично теперь!
Через минуту сидел я на стуле.
Но ожиданья меня обманули,
Вместо подержанной хилой вдовы
Я увидал… не поверите вы!
Шельму какую-то, прелесть, плутовку,
Точно художника греза, головку.
Тут уж плохая из скверных квартир,
Где бы отсутствовал даже сортир,
Будет роскошною княжеской виллой,
Иначе надо Быть разве гориллой.
IV
Вдовушка тотчас меня повела,
Упомянув, что плохие дела,
Комнату съемную вмиг показала —
В целую сажень квадратное зало,
В месяц просила она пять рублей,
Я бы и десять отсыпал, ей-ей.
— Как ваше имя? — спросил я любовно.
Мне отвечали: — Надежда Петровна!
— Значит, Надежда Петровна, я — ваш,
Лишь через час притащу свой багаж.
V
— Рада за то я, что есть постоялец,
Мне веселее работать у пялец.
Пять-то рублей на полу не найдешь,
Нынче так дорог разломанный грош. —
Я переехал и с вдовушкой вскоре
Время делили в пустом разговоре.
Правда, сначала для этого слов
Труден, как водится, был наш улов.
Темой служила нам речь о погоде
Или подобное в этом же роде,
Крикнешь из комнаты, сморщивши лоб:
— Видите, тащут по улице гроб! —
Или с серьезною миной, бывало,
Скажешь, что сильно мука вздорожала.
И, занимаясь работой в тиши,
С Надей мечтал я сойтись от души.
VI
Ночью бывало особенно гадко, —
Как-то досадно, и грустно, и сладко.
Это, конечно, постигнете вы,
Если поймете соседство вдовы.
Время ли спать наступает Надюше,
Слышат мои навостренные уши,
Как по подушке раздастся: хлоп, хлоп!
Как отворяется дверь в гардероб.
VII
К маленькой щелочке я припадаю
И в полутьме кое-что разбираю:
Платье долой и кладется на стул,
Юбка за ним… а потом караул:
Вот поднимается правая ножка
И обнажается тело немножко,
Вот и другая — ботиночек нет!
Надя снимает роскошный корсет.
Из-за сорочки торчат буфера,
Их описать не жалею пера!
Пара каких-то огромных бананов,
Что превращает мужчин всех в баранов!
Вот до чулочек доходит черед,
Ручка чулочек за пятку берет,
И открывается пухлое тело,
Мысль между ножек как будто узрела…
Нет! Не могу я всего передать,
Это все надо самим увидать.
VIII
Как-то проснуться мне ночыо случилось,
В ту же минуту, как Надя мочилась.
Слыша журчание Надиных ссак,
Мигом вскочил мой огромный елдак.
Смолкло журчанье — урыльник убрали,
Но возбужденно колени дрожали.
Разве забывши и совесть и честь,
Силой что надо себе приобресть.
Я ведь совсем не безумный ублюдок.
Женская честь в наши дни предрассудок.
Мысль растерялась, бессилен и ум
Сделать оценку бесстыднейших дум.
IX
Часто решался я двинуться к двери
С остервенением дикого зверя,
Но по дороге стояла вода,
Выпьешь глоток — и поможет всегда.
Дальше да больше — и время настало,
Надя ко мне кой-куда забегала,
Или же я, оставляя свой груд,
К ней заходил на 15 минут.
Помню, один раз с кухмистерской утки
Я приобрел возмущенъе в желудке,
Сиречь донельзя здоровый понос,
Скверно мне в этот денек привелось.
Только успеешь засесть за работу,
Пернешь уныло, подобно фаготу,
Значит, беги поскорее туда,
Где обнажаемся мы без стыда.
X
После обеда раз десять до чаю
Опорожнился примерно я, чаю,
Только успеешь вернуться назад —
Снова бежать я обратно уж рад.
Даже, поверьте, устали и руки
С задницы стаскивать модные брюки,
В это-то время случился скандал:
Надю в сортире я как-то застал!
XI
Наш «кабинетик» лишен был запора.
Он не боялся вторжения вора,
Правда, в нем нечего было и взять,
Если с бумагой кулька не считать.
Только покинул я вонь кабинета,
Снова бурчанье и вздохов ракета.
Я снова [резво] туда поскакал,
Опорожниться я вновь пожелал.
Дверь отворил… и явилась картина:
На стульчаке восседала Надина.
Ноги раздвинуты… между же ног
Нади пизденку увидеть я мог:
С черной, кудрявой, лохматой опушкой,
Мне показалась пиздушка игрушкой,
Секель торчал из-за розовых губ,
Сверху виднелся кокетливый пуп.
Надя смутилась, как рак покраснела,
Сзади у Нади витушка висела.
Я не смущаясь урыльник схватил,
Тут же при Наде в него навалил.
XII
После того мы побольше недели
Весть разговоров взаимных не смели.
Мало-помалу забылся скандал,
Я уж Надюше. конфект покупал,
В комнате с ней проводил вечерок:
Надя вязала ажурный чулок,
Я же читал ей любовный роман,
Сев на просторный Надюшин диван.
Раз я прочитывал ей Поль де Кока,
Томные глазки раскрылись широко,
Слушала Надя «Веселенький дом»,
Этот пикантный игривенькмй том.
Мы, прочитавши, вели разговоры,
Страстью дышали взаимные взоры.
XIII
И под конец я у Надиных ног,
Даже дышать я как будто не мог,
Губы слились, зазвучали лобзанья,
Кончились муки и грусти терзанья.
Все мне дозволено с этой поры,
Без опасенья за это кары.
Пробило полночь. Мы вместе разделись.
Я ей раздеться кой-как помогал.
Даже чулок впопыхах разорвал.
После на Надиной мягкой постели
Делали [с нею] мы все, что хотели.
Даже не знала волшебница ночь,
Кто нами сделан [был] — сын или дочь.
ГУВЕРНАНТКА
Была мать нежная, любила
Чрезмерно так своих детей,
Сама их в сад гулять водила
Все время ясных светлых дней…
Она с терпеньем отвечала
На каждый детский их вопрос.
Потом, наскучив, отпускала
С своими няньками гулять.
Сама под тению садилась
Вязать чулки иль за шитье.
И, одинокая, сердилась
На очень скучное житье.
Но что ж при роскоши мешало
В кругу семьи столь скучной быть?
Увы! она припоминала,
Как было прежде сладко жить!
Как, сбросив девственны оковы,
Впервые мужа обняла
И сладострастья чувства новы
С приятной болью познала.
Как после муж с живым с участьем
В ней перемены замечал —
И будущим нельстивым счастьем
Ее в унынье утешал.
Теперь всему уж хладнокровный
Из дому часто он езжал,
И без жены весьма спокойный
Он зайцев с гончими гонял.
И тот восторг припоминала,
Который в муже виден был,
Когда страдания скончала
И их Творец благословил.
Малюткою прекрасным сыном.
Как любовался, как лобзал
И романтическим Эдвином
Он первенца любви назвал.
Теперь об этом-то Эдвине
Хочу я честно говорить
И, не замеченну поныне,
Ошибку маменьки явить.
Сколь страшно отроков мадамам
Иль юным на руки давать:
Как раз воспользуются правом
И долг супругов познавать!..
Когда Эдвину совершилось
Четырнадцать приятных лет,
То с ним мадам не разлучилась —
Она за ним всегда вослед.
Его поступки наблюдает,
Мораль при матери твердит,
И он с мадамой не скучает,
Он смело ей в глаза глядит.
Мадам мать очень восхищает,
Что так Эдвином занята
И что так скоро приучает
К терпенью пылкие лета.
И что в поступках уж развязка
Открылась смелостью лихой.
Но подождите, друзья, сказки
Развязкой кончится покой.
Эдвин собою был прекрасный,
Еще невинностью дышал,
Как купидончик сладкогласный
Уж что-то сердцу прошептал.
Все к одиночеству стремилась
Его душа, — но, как порой
Мадам прекрасная садилась
К нему, он оживал душой.
И уж текли невольно речи,
Пылали теки, как в огне,
И кудри пышные на плечи
В небрежной пали красоте.
Она испытанной рукою
Играет локоном его.
Но сделать с робкою душою
Она не в силах ничего.
Она лукаво замечала
Движенье пламенных страстей,
И как рука его дрожала,
Нечаянно коснувшись к ней.
Она в нем видела страданье,
И девы робкую любовь,
И сладострастное желанье,
Желаннее самих богов.
Он сердцем тяжело дышал.
Ему чего-то все хотелось.
Чего ж? Он сам не понимал.
Мадам то ножку выставляла
Или, к плечу склонясь главой,
Его стан тонкий обвивала
Своей губительной рукой.
На месте если бы Эдвина
С мадамою случился быть
Довольно опытный мужчина,
Он знал бы, с ней как поступить.
Эдвин лишь в сладостном забвеньи
На плечи руку класть дерзал
И то в ужаснейшем движеньи
Назад, опомнясь, отнимал.
Он хочет снова прикоснуться,
Но нежная рука дрожит.
Устами хочет к устам прильнуть,
Но в жилах холод пробежит.
Ему и страшно и приятно
Ее к груди своей прижать
И ей лобзанием понятно
«Люблю» желанное сказать.
Желанья грешного волненьем
Мадам прекрасная горит —
И с тайным в сердце сожаленьем
Одна прелестница стоит.
Перед нею зеркало сияет,
Блестяще-чистой полосой,
И лик приятный отражает
В себе кокетки молодой.
Она в нем смотрится приятно,
И говорит: «Я не дурна!»
Эдвин может легко плениться,
Бела, румяна и полна.
По плечам локоны вьются,
И мягче нежныя волны.
Уста и дышат и смеются,
А груди мягки и полны.
Под ними бьется сердце страстно,
Волнует буря грудь мою.
И говорит она всечасно:
«Зачем Эдвина я люблю?»
И вдруг, трепеща, подымает
Исподник нежною рукой.
И смотрит то, что занимает
Всех милых девушек порой.
Глядит, как нежно пух растется
[клубится],
Как ширится приятно щель,
Меж тем в ней сердце стало биться,
И хочет только лечь в постель.
Как вдруг вбежал Эдвин мальчишка
И за собой дверь притворил.
Она кричит: — Зачем, плутишка,
Сюда пришел, что здесь забыл? —
И быстро платье опустила,
Приняв наставницы вдруг вид.
С притворной важностью спросила,
Кто же здесь быть ему велит?
-------------------------
Пред нею на колени пав, —
Питомец наш еще не знает
Таинственных природы прав.
— С одной поры во мне волнует
Мой дух непостижимой <силой>.
Зефир ли нежно, тихо дует,
Когда в мечтании унылом
Сижу под липою густой,
Ваш лик божественный и милый
Вдруг предстает передо мной,
Полусерьезный, полуунылой.
К нему я руки простираю,
Хочу обнять — исчезнет вновь.
Скажите мне, ах! я не знаю,
Как это звать? — [Как звать?] Любовь.
— Любовь, — она [в ответ] сказала,
Простер объятия к нему. —
Любовь, Эдвин! — и замолчала,
Склонив в смущении главу.
— Я вас люблю, любить желаю, —
Сказал восторженный Эдвин, —
Но я иное ощущаю,
Как нахожусь при вас один.
Чтоб вас любить, этого мало,
Хочу чего-то свыше сил.
Чего-то мне недоставало,
Когда в саду я с вами был.
Теперь, в щель двери примечая,
Как вы, пред зеркалом стоя
И нежно тело обнажая,
Шептали что-то про себя,
Я зрел меж вашими ногами
Совсем не то, что есть у нас,
Куда прелестными перстами
Пихали бережно сейчас.
Боготворимая! скажите,
Как вещь мою и вашу звать,
Хоть краткой речью обьясните,
Как должно с ними поступать?
— Ах, негодяй! — Она вскричала. —
Зачем тишком смотрел ты в щель?
Теперь, плутишка, я узнала
Внезапного прихода цель.
Нет, нет, Эдвин, ступай учиться.
Я не здорова, я усну.
— Имею вам… но что случится
Вдруг с вами здесь, — я помогу.
— Сиди же смирно, друг мой милый,
Дай мне покой на полчаса. —
И вдруг с улыбкой полуунылой
Закрыла страстные глаза.
Эдвин в раздумьи молчаливом
У ног прелестницы сидел
И взором страстным, боязливым
Под платье пышное глядел.
Там что-то дивное пестрело,
Блестя волнистой чернотой,
И там меж влас едва светлела
Тропинка — алой полосой.
То взор в приятную обитель
Эдема к нежной Еве был,
Где ныне бедный мира житель
Отраду с горя находил.
Куда цари, рабы стремятся,
Достигнувши Эдвина лет,
Топясь в восторге, веселятся,
Невинности теряя цвет.
Туда его всего манило,
Туда его всего звало,
Непостижимой, чудной силой
Под платье руку привлекло.
Нагого тела он коснулся
Едва трепещущей рукой
И на колени к ней склонился
В смущеньи робкой головой.
Она же сонная лежала,
Ничем не могши шевельнуть.
Лишь что-то с бурностью вздымало
Ей алебастровую грудь.
Но что-то очень убеждало,
Что хитрая мадам не спит
И в сонном виде ожидала,
Что будет делать фаворит.
Ее сном крепким ободренный,
Он больше платье приподнял
И, нежной страстью распаленный,
Нагие ноги лобызал.
Меж тем рука его касалась
Уже заветной черноты,
И вещь упругая вздымалась,
Которой мы одарены.
Что в женщинах кокетство строит?
Чего не вздумает оно?
Им только повод лишь дать стоит —
От них давно уж решено.
Им дай заметить лишь желанье
Себя решимым показать,
А сами женщины старанье
К концу привесть употребят.
Так и -мадам, прикосновенье
Услышав нежныя руки,
Как бы в случайном сновиденьи
Спустила руку до ноги.
Как будто мошка укусила
Ей под коленком, став чесать,
Она побольше заголила
И так оставила опять.
Ну кто иметь мог уверенье,
Друзья, здесь в это время быть
И, видя деву в обнаженьи,
Чтоб с ней чего не сотворить?
Эдвин и пылкий и смущенный,
Желанием любви горя,
Свой пальчик твердый, разъяренный
Засунул в алые края.
И там едва лишь начинает —
Сжиманье слышит он и жар.
Как очи быстро раскрывает
Его мадам — какой удар!
— О Боже мой, — она шепнула. —
Эдвин, опомнись, что с тобой? —
Он, не давая ей закрыться,
Держа за платье, говорил:
— Мадам, позвольте насладиться,
Уж я совсем достигнул был
Ко входу сей прекрасной щели,
Где мой… тем воздухом дышал.
Я с вами на одной постели
Лежать в объятьях помышлял,
Но вы, прекрасная, проснулись,
Меня отвергнули опять.
А если б вы ко мне коснулись,
Как был бы весел я, как рад… —
И вдруг мадам он обнимает,
Опять бросается в постель.
И милый отрок раздвигает
Наставницы искусно щель.
И безымянный член влагает
Для измеренья мадам в цель.
— Шалун… оставь… ах? как не стыдно?
Я… маменьке скажу… Эдвин!
Бесстыдник… Ну уж так и быть…
Ну продолжай! Вложи с уменьем! —
И оба яростным движеньем
Взаимно горячили кровь.
— Ма… дам! не… бой… тесь, нас не… ви… дно,
Я с ва… ми здесь… о… дин!..
— Эдвин!., потихоньку…
Я… е… ще… не… множ… ко…
Ах, плут… сам с мошку…
А как искусно горячил!
А… а… плутишка, ты молчишь! —
Но уж Эдвин, лишившись сил,
В мечтаньи горестном лежал
И свой предмет науки милой
Рукой усталою держал.
Мадам его поцеловала
В глаза, и губки, и лобок
И с тихой нежностью сказала:
— Кажись, ты опять начинаешь, дружок. —
Эдвин прелестный лишь впервые
Любови торжество узнал, ^
И снова он красы нагие
В самозабвении лобзал.
То руку в пылком восхишеньи
Он прижимал к груди своей,
То сердца женского биенье
Рукою ощущал своей.
То с жаром к груди прижимался,
То испускал тяжелый вздох
И чуть устами не касался
Волшебных врат, что между ног.
Эдвин наш, страстью разъяренный,
Горя желаньем, трепетал
И к груди пышной, обнаженной
Мадам младую прижимал.
Его ручонки обнимали
Стан наставницы младой,
Она сама уж направляла
Член милый в щель своей рукой.
И вот минуты дарованья!..
Свершились гладко наконец. —
Как вдруг средь тихого лобзанья
Приходит с матерью отец!
Мадам с косою распущенной
С постели кинулась бежать,
Стыдясь, рукою разъяренной
Стремится двери отворять.
— Бесстыдник, — мать ему сказала,
Кидая злости яркий взор. —
Скажи, как я тебя застала?
Ах, что за срам, какой позор!
— Благодарю, мадам!— сказала,
Взбесясь, младая госпожа. —
Что вас с Эдвином я застала
Одних в постели [воз]лежа…
Вы с ним, конечно, уж познали
Науки все и всех родов,
А вот теперь вы толковали
Ему обязанность отцов.
Небось, как в спальне тихомолком:
С Эдвином быть не стыдно вам?
Совет разумный я вам дам:
Мадам, вы б знали книжку да иголку.
— Постойте, — с гневом муж кричит, —
Вас надобно [бы] [про]учить.
С утра до вечера толкуют,
Спроси, сударыня, об чем?
Как с женами мужья ночуют
И сами пробуют потом.
— Сейчас же вы, мадам, идите:
Что следует за целый год,
Сейчас от мужа получите
И отправляйтеся в поход.
— Я виноват, maman, простите!
— А будешь ты вперед когда?
— Извольте, слово вот возьмите.
Ей-ей, не буду никогда! —
И шалость [эту] мать простила,
Обет дала не вспоминать,
Потом на сон благословила
И в детскую прогнала спать.
Но что достойно замечанья,
Бывало, [розно] спят они,
Сегодня ж свыше ожиданья
Вдвоем они опять легли,
Они слугу свою прогнали
И положились в тишине…
Потом что делали — не знаю,
Но ныне уж: сказали мне,
Быть так извольте, по секрету
Что слышал от служанки я:
Она тихонько по секрету,
Когда не стало там огня,
Подкралась к двери и внимала
Какой-то mon ange, топ dieu!
Но этого она не понимала.
Но поцелуй когда раздался
Ужасный, жаркий на устах
Он уже с девой не стеснялся.
Он был услышан тот [же] час,
Когда же песню затянула
Свою скрипучая кровать,
Она занятье их смекнула,
То, что легко уж отгадать.
--------------------------
Эдвин, жалея о потере,
Из детской тихо пробежал,
С служанкой встретился у двери
И нежно деву обнимал.
Он как умел, как только мог,
С ней повторил наставницы урок.