– Выбор всегда есть, – холодно сказал Ханс. – А что стало с пилотом?
– Не знаю. Я действительно не знаю!
– Понятно. Итак, вы, совершенно этого не желая, под давлением обстоятельств, возглавили в Хонти, так сказать, дочерний проект?
– Я ничего не возглавил! Я просто технический консультант, меня принудили, как только они поняли… ну… поняли какова функция, и что я…
– В самом деле? Даже странно, отчего это господин Кайтале перед вами так лебезит.
Глаза Головастика снова выпучились.
– Как… вы…
Ханс махнул рукой. Кажется, господин Титу не узнал в нем давешнего архитектора.
– Не будем спорить о вашем ранге. Я рад, что мы договорились о главном: после вашего побега и при вашем участии в Хонти возникла и стала совершенствоваться система излучателей. Так?
В ответ Головастик то ли охнул, то ли всхлипнул.
– Ну чего, чего вы от меня хотите? Я же знаю, что в Цен… в Стране Отцов проект уже свернут! Ведь это больше не государственная тайна! За что вы меня мучаете?!
«Знаю» он произнес уверенно, но глаза бегали. Впрочем, они всегда у него бегают, Максим предупреждал. Все знают, что излучения в Стране Отцов больше нет, тоже мне тайна… массаракш, но все-таки он сомневается. Да как можно сомневаться, или излучение есть, или его нет. Но ведь я сомневался, все эти четырнадцать месяцев, и Максим тоже не был уверен…
– Ладно. Следующий вопрос: лозунг.
– Л-лозунг?
– Что вы внушаете гражданам страны? Отвечайте быстро.
– Ты ничего не можешь сделать, – быстро ответил Головастик.
– А это как сказать, – ответил Ханс, соображая, что предпринять, если гад будет запираться. – Зря вы так уверены…
Лицо пленника перекосило ухмылкой. А потом Головастик засмеялся. Не безумным каким-нибудь истерическим смехом, а так, будто услышал необыкновенно острую шутку и не сумел удержаться. И тут до Ханса дошло.
– Это – лозунг? «Ты ничего не можешь сделать»?
Головастик, не переставая хихикать, мелко закивал.
– Зачем? Зачем, черт бы вас побрал?!
– Зачем, – пленный перестал смеяться, но перестал и дрожать, поймал кураж. – Я двадцать пять лет пробыл выродком в Центральных Губерниях, молодой человек. Не знаю, кем были вы и много ли помните о тех временах. Вижу, у вас реакция нулевая, Странник все-таки сделал защиту, э? Таблетки, верно?.. Ладно, ладно, молчу. Но если у вас была хоть капля мозгов, когда вы учились в школе, кое-что должны были запомнить. Из людей делали бойцовых псов, скот на убой. Отключали все человеческие чувства: инстинкт самосохранения, любовь к близким, любовь к самим себе. Это было гнусно. Думаете, систему ненавидели только те, кто взрывал башни? Ха. Никто так не ненавидел ее, как те, кто в ней работал!
– Очень мило, – сказал Ханс. – Дальше.
– Я поклялся, что снова в этом участвовать не буду. Я сделал все иначе. Тех, кто сейчас подвергаются излучению, никто не пошлет на убой. Они никогда не поверят, что стоит умирать за идеи, за чужие лозунги! Все это ложь, нет ничего, кроме безопасности для себя и близких! Теперь посмейте сказать, что я негодяй!
– Дьявол. – Голос его подвел, и он сделал вдох, чтобы успокоиться. – Вы не негодяй, вы дьявол.
У жителей Хонти не было идеи, за которую стоило драться, потому что им внушали отсутствие таких идей и принципиальную невозможность драки.
Ты ничего не можешь сделать. Все, кто провозглашают задачи и цели, заблуждаются или лгут, преследуя личную выгоду. Те, кто у власти, тоже лгут, но бороться с ними нет смысла. Лжецы у власти, лжецы в подполье, лжецы в газетах и на ТВ, лжецы в школах и вузах. Уголовники охраняют закон, воры сторожат деньги, и ничего нельзя изменить. Того, кто воспротивится, раздавят, и все останется по-прежнему. Стань тенью, бедный сын Тумы…
– Спасибо, – с наигранной горечью произнес Головастик. – Ваш шеф и его соратники делали из людей кукол с оружием в руках и называли это благом для страны. Вы поете с их голоса, понимаю.
– А вы кого делаете из людей? Овец? Кастратов?
– Я позволяю людям оставаться собой, а не пушечным мясом. Им никто не затуманит головы лживыми призывами.
Сказано это было с апломбом. Да что там, с настоящей гордостью.
– Ладно, а как насчет правдивых призывов? Они накормят голодных? Дадут по морде подлецу? Если придут вооруженные враги, будут с ними драться?
– Какие еще враги? – ощерился Головастик. – Островная Империя? Бросьте, ерунда это все. А если и придут, велика ли беда? Ну, не делайте гримас, они вполне культурная нация.
– Эта культурная нация уже вторгалась в сопредельную страну, – с трудом сдерживаясь, проговорил Ханс. – Культурная нация допускает эксперименты на «низших».
– Да вы всерьез? Тогда тем более не понимаю вашего тона. Система башен – гарант нашей обороноспособности.
Головастик обнаглел настолько, что начал отпускать шутки. Впрочем, формула Отцовской политической риторики, из тех времен, когда башни-излучатели официально считались элементами противобаллистической защиты, содержала в себе долю истины. Возможность ударить по врагу Черным излучением гарантировала неприкосновенность территории, а если при этом гражданские лица будут умирать, терять рассудок, кончать с собой – памятуя о том, кто ходит на белых субмаринах, может, это и в самом деле меньшее зло…
– Слушайте меня внимательно, – сказал Ханс. – От того, насколько хорошо вы запомните мои слова, зависит, как долго вы проживете. Я не буду убивать вас, я даже оставлю вам этот автомобиль, и сейчас мы расстанемся. Но строительство башен и размещение излучателей должно быть прекращено в кратчайшие сроки. Я даю вам месяц.
– Вы с ума сошли!
– Сколько времени вам понадобится?
– Я, я вообще не смогу этого сделать! Не знаю, почему вы решили… там такие люди… такие средства…
– Да, очевидно, я ошибся в вас, – ледяным тоном произнес Ханс и сунул руку за пазуху, подражая пьяному полицейскому. Эффект был самый драматический.
– Нет! Нет, погодите, не надо, не надо, я что-нибудь придумаю! Я знаю, с кем поговорить!
– Так-то лучше. Бежать не советую: один раз вы уже бежали.
Головастик утерся ладонью и прищурил глаза, стараясь разглядеть его лицо.
– Говорите, вы человек Странника? Неужели он разочаровался в излучении? Поверил-таки Зефу и компании? Или все же… не разочаровался?
– Для вас это несущественно. Считайте меня шпионом Островной Империи, если вам от этого будет легче, – беззаботно сказал Ханс. – Всего наилучшего, господин Титу. До свидания.
Он вышел на просеку, левой рукой взялся за пуговицу на куртке, поворачивая «третий глаз» к фосфоресцирующему вечернему небу, пальцем правой выбил код возврата. Не оглядываясь, двинулся назад по шоссе, туда, где спрятал велосипед. До точки, откуда его могли забрать, было примерно три дня пути. Вернее, три ночи, имея в виду полицейские посты… Ах да, пистолет. Он вытащил оружие и бросил в кювет.
Ханс шел и прислушивался, не раздастся ли позади рев мотора, когда розовое чудище начнет выбираться из кустов. Но так ничего и не услышал.
Ханс Эшхольц. Хонти,
заповедный лес в восточной провинции
– Есть хочешь? – первым делом спросил его Каммерер.
– Очень хочу.
Здесь была не землянка, а настоящий охотничий домик, даже со спальней и ванной комнатой. Воды не было, зато имелась работающая электроплитка (каких только чудес не случается в зоне отчуждения). На тарелке, которую принес ему Каммерер, исходило умопомрачительным мясным запахом содержимое консервной банки, а в котелке настаивался лесной чай из трав.
– Чем питался, пока шел?
– Орехами, горными яблочками. С водой было плоховато.
– Пробираться к своему тайнику не решился?
– Нет. Он к югу от города, сильно не по пути.
– Молодец, – сказал Каммерер. – То есть молодец, что не решился. Все съел? Тогда послушай, пока чай стынет.
Он повернул до упора влево верньер настройки самого обычного местного радиоприемника и щелкнул неприметным рычажком на задней панели.
– …Из Малундарга передают. Вчера на обочине шоссе в сорока пяти километрах от города в собственном автомобиле был найден мертвым член правительственной комиссии по вопросам модернизации, доктор технических наук Вайре Титу. Обстоятельства кончины видного теоретика расследуются. И о погоде. Магнитные бури по-прежнему грозят побережью…
Максим снова щелкнул рычажком, останавливая запись.
– Он умер? – глупо спросил Ханс.
– Так говорит информационная программа Радио Хонти, – без улыбки ответил Максим. – Но когда ты уходил, Ривша еще был жив?
– Я же вам все рассказал! Посмотрите запись с «глаза», если не верите.
– Отвечай на вопрос, прогрессор.
– Да, он был жив. И я не превышал полномочий.
– Ясно. Не хмурься так сурово, тебя об этом еще будут спрашивать. Но я вполне верю в естественные причины. Шесть лет спустя получить «привет от Странника»… могу себе представить. В общем, глупая, нелепая смерть.
– Это плохо, что он умер?
– Если ты хочешь узнать, печалит ли меня кончина видного теоретика, – нет. Ругать тебя за то, что ты сделал… скажем так, не имею морального права. Но позволь заметить, что Головастик живой и до поры до времени не знающий о нас был бы полезнее. Куда практичней, как ты сам понимаешь, было бы отыскать его в столице и там передавать приветы… Кстати, шофер тебя видел?
– В тот раз – нет. Мог заметить, когда я шел к Кайтале, но это многие видели.
– Но ты оставил в машине отпечатки пальцев.
– Оставил. – Ханс еле удержался, чтобы не добавить дурацкое оправдание «у меня не было перчаток».
– Ладно. Что касается смерти Головастика… сделаем так, чтобы и это было хорошо.
Пояснять свою мысль Максим не пожелал. Молча налил себе чаю и затем спросил:
– Как ты сам оцениваешь свою работу, не считая последней акции?
– Семь баллов из десяти, – сразу ответил Ханс.
– Почему так скромно? Первый резидент в Хонти, продержался больше года, собрал достаточно информации. Теперь можем засылать хоть пятерых, ребята уже готовятся. Не говорю уже о моей просьбе, выполненной с блеском. Ты везучий, и это прекрасно.