– Мне нужно слышать, Гиппотал, не что-нибудь метрическое и не песнь, – сказал я, – если ты творил ради юноши, а мысли, чтобы знать твои к нему отношения.
– Вероятно, он скажет тебе, – отвечал Гиппотал, – ибо твердо знает и помнит, когда этим я, как говорит, прожужжал ему уши.
– И очень, клянусь богами, – примолвил Ктисипп. – Да ведь и смешно, Сократ: любя молодого своего человека и обращая на него внимание преимущественно пред другими, не мочь сказать ничего от себя, чего не говорил бы тот молодой человек. Как это не смешно! Ведь что поет целый город и о Димократе и о деде молодого человека Лисида, и о всех его предках, как они, будучи богаты, воспитывали лошадей и одерживали победы на ливийских, истмийских и немейских играх, ездя и четвернею и на скакунах; то самое, да еще глупее, стихотворствует и говорит этот. Вот недавно рассказал он нам в стихах о приеме Геракла, как предок их, родившийся сам от Зевса и дочери родоначальника дема, по родству с Гераклом, принимал его у себя гостем, – и многое подобное этому, о чем поют старухи, Сократ. О таких-то вещах рассказы и песни принуждает он слушать и нас.
Поет целый город – далее собеседники пародируют темы и образы хоровой лирики (лирики от лица городской общины как «хора»), образцом которой было творчество Пиндара. Хоровая лирика воспевала победителей на соревнованиях, прежде всего конных, как любимцев и избранников богов, связывая их успех как с родовитостью (происхождением от богов), так и с аристократизмом как обладанием лучшими качествами. Для Сократа было важнее быть избранником богов лично, для него любовная импровизация важнее прежних законов любви и избранничества.
Старухи – имеется в виду как распространенное просторечное наименование вздора «бабским» («как бабы на базаре рассуждают»), так и вообще любые недостоверные слухи, на которых, по мнению собеседника, основаны аристократические притязания. Сократ, как мы увидим, гораздо тоньше понимает и аристократизм, и риторику, и дружбу, а не рубит с плеча, как его умные, но слишком пылкие собеседники.
Выслушав это, я сказал:
– Как ты смешон, Гиппотал! Еще не одержавши победы, уже пишешь и поешь в похвалу себе стихи.
– Но и не себе, Сократ, и не пишу, и не пою, – сказал он.
– И не думаешь? – примолвил я.
– А это что значит? – спросил он.
– Те оды всего более касаются тебя, – сказал я. – Ведь если бы ты поймал такой предмет любви, то рассказываемое и воспеваемое действительно послужило бы в честь и похвалу тебе, как победителю, овладевшему таким любимцем. Если же, напротив, он убежит от тебя, то чем больше наговорил ты похвального о нем, тем больше, кажется, лишишься прекрасного и доброго сам, и будешь тем смешнее. Итак, друг мой, кто в любви мудр, тот не хвалит любимца, прежде чем не поймает его, боясь, не думает ли он как-нибудь уйти. Притом красавцы, когда кто хвалит и величает их, становятся самомнительны и высокомерны. Или не думаешь?
Сократ спорит с риторическим подходом к действительности: для ритора правильно построенная речь производит социальный эффект, тогда как для Сократа важнее точное попадание. Поэтому любовные или дружеские отношения выглядят для него как охота, где требуется как терпение, так и точность, точно так же как в философском поиске истины.
– Думаю, – сказал он. – А чем они высокомернее, тем труднее бывает ловить их.
– Уж вероятно.
– Каков же, по твоему мнению, был бы ловец, если бы он поднял зверя и чрез то ловлю сделал самою безуспешною?
– Явно, что плохой.
– Так речами и одами не обворожать, а ожесточать, это еще какая неловкость. Не правда ли?
– Мне кажется.
– Смотри же, Гиппотал, как бы чрез поэзию не подвергнуться тебе всему этому. Ведь ты, думаю, не захочешь согласиться, что человек, вредящий себе поэзией, есть хороший поэт, поскольку он вредит себе.
Поднял – устаревшее охотничье выражение, «спугнул». Греческий глагол означает также «возбуждать», «ставить на дыбы», «внушать беспокойство», и Сократ намекает, что преждевременные похвалы только раздражают и портят человека, ожесточают его. Нельзя считать, что речь просто смоделирует поведение человека, «поймав» его в ловушку приятных для него фраз, она может невольно раздражить его, даже если кажется, что речь успешна.
Каким должен быть философский досуг(Платон. «Федр»)
Притом теперь мы, кажется, и на досуге; да и кузнечики, как обыкновенно в жаркое время, посредством своих песней разговаривают между собою над нашими головами и смотрят на нас. Если они увидят, что мы, подобно черни, в полдень молчим и, убаюкиваемые ими, от умственного бездействия дремлем; то по всей справедливости будут смеяться на наш счет и подумают, что в их убежище пришли какие-то рабы, чтобы, как овцы в полдень, заснуть на берегу ручья. Если же, напротив, заметят, что мы разговариваем и проплыли мимо их, будто мимо сирен, не поддавшись очарованию, то охотно заплатят нам тем, чем дал им Бог честь платить человеку.
Рабы – признаком рабского состояния Сократ считает бессмысленный отдых от усталости и призывает, наоборот, к познавательному отдыху, например к размышлению о природе кузнечиков и их месте в мироздании.
Сирены – речь о памятном всем эпизоде из «Одиссеи» Гомера, как Одиссей смог проплыть, услышав пение сирен и не бросившись в воду от очарования, будучи привязан к мачте. Сократ требует так же «привязываться» к наукам, беря пример с кузнечиков, которые трещат весь день и не устают.
Почему всему надо учиться(Ксенофонт. «Воспоминания о Сократе»)
– Странное дело, – сказал он (Сократ. – А. М.), – кто выбирает своей профессией игру на кифаре или на флейте или верховую езду и тому подобное, тот старается как можно чаще практиковатся в области избранной им профессии, и притом не в одиночестве, а в присутствии лучших знатоков; он прилагает все усилия и не жалеет трудов, лишь бы не нарушать их советов, находя, что иным путем не может сделаться крупной величиной. А некоторые претенденты на роль оратора и государственного деятеля думают, что у них без подготовки и старания сама собою вдруг явится способность к этому. Между тем работа в области государственной деятельности гораздо труднее, чем в области вышеупомянутых профессий, – настолько труднее, что, хотя число работающих в этой области больше, число достигающих успеха меньше: отсюда видно, что будущему государственному деятелю нужны и занятия более продолжительные и более интенсивные, чем будущему специалисту в тех профессиях.
Сократ имеет в виду, что настоящим политиком может считаться тот, кто спас свой город или же добился его процветания, что почти то же самое. Кифарист спасает мелодию, портной спасает одежду, в смысле сохраняя свой предмет и доводя до совершенства, а политик спасает город. Поэтому счет настоящим политикам, таким как Фемистокл и Перикл, идет на единицы.
Молодой Сократ учится у Парменида и Зенона(Платон. «Парменид»)
– Ты еще молод, Сократ, – сказал Парменид, – и философия пока не охватила тебя, как охватит, по моему мнению, когда не будешь пренебрегать ничем этим. Теперь ты, по своему возрасту, смотришь еще на человеческие мнения.
Парменид Элейский (ок. 515–440 до н. э.) – крупнейший философ, живший до Сократа, впервые сформулировавший тезис о бытии как о самотождестве и тем самым связавший познание природы и логику. Законодатель родного города Элеи. Его ученик Зенон (ок. 490 – ок. 430 до н. э.) развивал мысль о самотождестве, приводя парадоксальные примеры того, что мы не можем мыслить движение или другие формы опыта как самостоятельные, если хотим быть последовательными в созерцании предметов. От положений Парменида отталкивались софисты, делавшие противоположные выводы о многообразии мира и законности любого частного опыта. По сюжету диалога, происходящего в 450 году. до н. э., Пармениду 65 лет, Зенону, его ученику, 40 лет, а Сократу – 20.
Охватила – греческое слово означает «постичь», «схватить», «удерживать», здесь как будто перевернуты привычные нам отношения: не мы «схватываем», «понимаем» философию, а она – нас.
Мнения — любые суждения, противопоставленные истине как самоочевидности, это могут быть и вполне справедливые и правильные формулировки, но имеющие смысл только внутри определенного устройства общения и ситуации. Парменид в своей поэме «О природе» противопоставил «путь истины», по которому идут философы, сохраняя всегда ясность и определенность мышления, и «путь мнения», полный неопределенности, двусмысленности и абсурда.
Парменид
Скажи-ка мне вот что: тебе кажется, говоришь, что есть некоторые виды, от которых прочие вещи, по участью в них, получают свои названия; причастная, например, подобию становится подобною, величине – великою, красоте и справедливости – справедливою и прекрасною.
Виды – идеи, ключевое понятие философии Платона. Парменид разбирает не понятие идеи как таковой, как об опознаваемости вещи в качестве самостоятельной, но понятие о причастности. Что значит быть причастным – разделять совместный опыт или определенным образом относиться к тому, чему причастен? Парменид показывает несостоятельность бытового представления о разделенном опыте и требует более высокого созерцательного представления.
– Конечно, – сказал Сократ. – Но каждая, воспринимающая вид, весь ли его воспринимает или часть? Или воспринятие возможно еще иное, помимо этого?
– Но какое же? – сказал он. – Так думаешь ли, что весь вид, составляя одно, содержится в каждой из многих вещей – или как?
– Да что же препятствует, Парменид, содержаться ему? – отвечал Сократ.
– Следовательно, будучи одним и тем же самым – во многих вещах, существующих особо, он будет содержаться во всех всецело и таким образом обособится сам от себя.