– От кого, от кого… – Тома держала в руках букет, не зная, что с ним теперь делать. – От него.
«Любовницы живут на мелкий кэш», – вертелось у меня в голове. Как именно звучала фраза из журнала о первых двух женах, я не запомнила, я читала эту статью, наверное, десять лет назад – но смысл понятен, конечно, им и достается все, – а «любовницы живут на мелкий кэш». Очевидная мысль, очевидная формулировка, Тамара ничего не скопила за эти годы.
Я смотрела на турецкие огурцы, в которые себя облачила Тамара, и думала: ну нельзя же быть такой тупой. Протянула бы букет – тут же, без промедления – Бахти. Сделала бы вид, что официант все перепутал, что в такой холод в шелковом платье она сама не пошла в цветочный, а несли так долго, что она уже даже волновалась.
Десять лет встречаться с олигархом Сафаром, два года ждать его из каталажки и спалиться перед его лучшим другом на уродском венике.
Я позвонила Бахти утром, я хотела поговорить с ней, но на заднем фоне ссорились ее родители, и Бахти быстро нажала отбой, пообещав перезвонить или приехать. Обида, которую держала мама Бахти на ее отца, могла сравниться только с презрением, которое испытывал отец по отношению к матери. Ее родители верили в прошлое – в свое беззаботное детство и счастливое студенчество, и как у нищего в несчастной стране есть неотапливаемый дом и внутри койка, чайник, тазик и кружка, так у них было яркое детское воспоминание, веселый вечер из молодости, один глубокий разговор с хорошим человеком, на всю жизнь один. И еще они верили, по-видимому, в рай, только рай у них был земной, там живы родители и живы надежды, там ты снова ребенок и студент, там снова впереди вся жизнь и всегда будет, никогда не пройдет.
Бахти любила приукрашивать свое детство, забывая, что в моменты отчаяния она уже делилась со мной совсем другими воспоминаниями. Она не врала – частично умалчивала, и нужно было накладывать ее истории одну на другую, сопоставлять периоды и ловить ее на каких-то деталях, чтобы обнаружить, что ее комнату действительно заполняли подарками ночью перед днем рождения, и первое, что она видела, проснувшись, – цветные шары с золотыми лентами, только к моменту, когда они садились за стол, Бахти хотелось, чтобы ее родители наконец развелись и перестали мучить ее затяжными, беспощадными ссорами, в которых никто бы не заподозрил эту интеллигентную на вид пару. Лариса души не чаяла в Бахти, и все же она вымещала на ней свои страхи, обиды и разочарования. У нее были подруги, но им она никогда не жаловалась, потому что считала, что семейные дела нужно оставлять в семье, были сестры, которым она не жаловалась, потому что не хотела разрушать образ успешного брака, были родственники мужа, которым она не пожаловалась бы ни за что на свете, потому что так она понимала честь. И Бахти привыкла, что человек, который тебя любит, и человек, который неожиданно и часто приносит тебе боль, – это одно и то же лицо. Бахти мало знала о счастье.
Я все думала – я не успела спросить, – подарил ли Ануар свой подарок до отъезда или подарит, вернувшись. Бахти позвонила через пару часов, вконец расстроенная, и долго рассказывала о родителях – о том, как она устала, о том, что она чувствует себя старой и измотанной, как будто, слушая о прошлом отца и матери, она прожила его несколько раз. Я хотела поговорить о Томе и Сафаре, о том, что Милан не стоил того, но Бахти могла думать только о родителях.
– Но если представить себе, – взведенная Бахти почти кричала на меня, потому что больше было не на кого, – что Баке больше нет, что я не обманываю Ануара в настоящем, – имела ли бы я право не рассказывать, просто не рассказывать Ануару о моих родителях? Неужели я обязана тащить все, что у меня есть неудачного, в свою будущую жизнь? Получается, мы просто делимся на благополучных и неблагополучных в зависимости от семьи, в которой родились, и переход нам запрещено совершать, тихий и незаметный переход без клейма? Я хочу быть человеком, у которого все хорошо, а с правдой о родителях я не буду таким человеком. Почему мне нельзя даже с трудом получить то, что другим досталось просто так?
Глава 14
Наверное, мы встретились с девочками в среду – во-первых, Ануар уже вернулся и подарил Бахти наряд Венди, и она была совершенно счастлива и могла слушать кого-то помимо себя, во-вторых, как правило, мы начинали видеться со среды. Мерзкая коричневая осень превращалась в стылую серую осень, и обычно Анеля бы жаловалась на наш неудачный климат, но сегодня она сияла.
– Вчера на пробежке я познакомилась с парнем, – сказала Анеля, и мы с Бахти обратились в уши. – Я начинала бегать, а он возвращался с какой-то вечеринки домой.
– Как рано ты бегаешь, – содрогнулась Бахти.
– Как поздно он возвращается домой в будни, – улыбнулась я.
– Девочки! – Анеля выглядела как никогда счастливой. – Он потрясающий.
– В шесть утра после вечеринки? Это удивительно. – Я была вся внимание, но не хотела, чтобы мы с Бахти слишком переполошились. Я подумала, что явная демонстрация радости неделикатна и может показаться Анеле несколько обидной, она бы подчеркивала, что у Анели с незапамятных времен не было парня.
– В пальто, – значительно продолжила Анеля. – В идеальном черном пальто поверх костюма. Жутко воспитанный. Его зовут Чингис, он финансист.
– Титан и Стоик, – на автомате сказала я, девочки, не слышавшие о Драйзере[42], нерешительно покивали.
– Он как из рекламы, – сказала Анеля.
– Какой именно? – уточнила Бахти. – Такой слишком, как из каталога мужского белья, или с идеальной щетиной и скулами, как из рекламы часов, или с располагающей улыбкой, как из рекламы молока?
– Он соединяет в себе второе и третье, – с удовольствием нашлась Анеля.
– Зови к нам на игру, – предложила Бахти, но от перспективы знакомства нового парня с Бахти на лице Анели мелькнула тень.
– Да, но позже, наверное.
– А он тебе потом написал? – Я очень хотела заказать уже еду, но нужно было сперва послушать Анелю, не перебивая.
– Сразу утром, – кивнула Анеля, – как только домой пришел, и потом в полдень, когда проснулся. И зовет вечером поужинать!
– Покажи фотку. – Бахти протянула руку к телефону Анели.
– В вотсаппе у него нет фотки, – помотала головой Анеля. – А его соцсети я еще не знаю.
За ужином Анеля выяснила, что он почти не ведет свои страницы, находя их пустой тратой времени. Она написала нам в чат, едва Чингис проводил ее домой.
Анеля: Он просто идеальный.
Бахти: Ты уже дома?
Анеля: Да, и мне понравилось, что он не затянул первое свидание.
Я: О чем говорили?
Анеля: О путешествиях, о политике, о школе – да обо всем.
Анеля: И он очень милый со всеми – с официантками, охраной и т. д.
Бахти: !!!
Анеля: Учился в Канаде, сейчас живет с родителями, делает ремонт в своей квартире.
Я: Интересно, в каком она районе.
Анеля: О! Он мне пишет!
Бахти: Блин, значит, он видит, что ты онлайн.
Я: Игры с отложенным ответом – это старые игры, Бахти.
Анеля: Отвечать?
Бахти: Да в любом случае отвечать, он же онлайн.
Я: Игнорирование в мессенджерах – это временно работающая и дешевая замена настоящей занятости и чувству собственного достоинства.
Бахти: А я в детстве притворялась, что сплю, и не замечала, как засыпала. Так что притворяться – полезно.
Я: Ты не станешь тем, кем притворяешься.
Бахти: Еще как станешь.
Анеля: Девочки, так что мне отвечать?
Я: Смотря что он пишет.
Анеля: Сейчас перешлю.
Бахти: Смотри не перешли кому-нибудь не тому.
Анеля: Бахти, ты параноишь меня. Он написал, что у меня детские глаза.
Я: Смайла достаточно.
Бахти: Смайла недостаточно. Это такой ответ типа – пффф, о'кей.
Я: ;)
Анеля: Я написала «Да?», он такой: «Есть такое)) Спасибо, что согласилась поужинать со мной».
Я: У него вообще нет фотографии на аве?
Анеля отправила картинку (наверное, дважды проверив, что отправляет ее нам, а не ему), которая служила ему аватаром – кадр из «Лица со шрамом» с Аль Пачино. Изображение слегка насторожило меня, но не успела я понять почему, как Бахти прислала ссылку на видео, которое разместила Айя. Снимала Айя еще хуже, чем выглядела, мельтешение налево-направо, а нет, лучше направо-налево, и еще налево и потрясти. Она записала, как Юн учит ее сына играть на гитаре. Видео длилось всего минуту, но казалось, будто эта стыдоба длится вечно: сын Айи отличался отрицательными способностями к музыке – ни слуха, ни ритма, ни намека на артистизм. Артистизм ему заменяла наглость, такая же, как у Айи – не тот всепобеждающий нахрап, обаятельный в своей мощи, но раздражающая каждой мелочью наглость от презренной простоты. Юн возле придурошного сына Айи казался утонченным пришельцем с лучшей планеты, и возникал вопрос, каково ему, способному, как ни крути, возле образца бездарности, и так до конца не было ясно – он улыбается, потому что рад, или это вымученная улыбка?
Я: Какой нелепый подросток.
Анеля: Нехорошо так о детях.
Бахти: Да брось, Анеля, он же реально жуткий. Как Юн соглашается его воспитывать, я не знаю, я бы сбежала.
Анеля: Потому что Саша щедрый.
Я: Или потому что Саша не хочет всегда жить с мамой.
Бахти: Счастливая Айя: не видит ни что сама жуткая, ни что сын у нее еще жутче.
Анеля: Чингис пожелал мне доброй ночи и сладких снов!
Сладких снов – после первого свидания? С этого момента мои сомнения рассеялись – я не знала пока, как выглядит Чингис, и вообще ничего о нем не знала, но он мне уже не нравился. И я подумала, что Анеля наверняка отнесла его к неправильной кат