Мы их раньше считали добычей.
Улыбаюсь я волчьей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
А на татуированном кровью снегу
Тает роспись: мы больше не волки!
1978
Летела жизнь
Я сам с Ростова, я, вообще, подкидыш —
Я мог бы быть с каких угодно мест,
И если ты, мой Бог, меня не выдашь,
Тогда моя Свинья меня не съест.
Живу везде – сейчас, к примеру, в Туле.
Живу и не считаю ни потерь, ни барышей.
Из детства помню детский дом в ауле
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Я сам не знал, в кого я воспитаюсь,
Любил друзей, гостей и анашу.
Теперь чуть что-чего – за нож хватаюсь,
Которого, по счастью, не ношу.
Как сбитый куст, я по ветру волокся,
Питался при дороге, помня зло, но и добро.
Я хорошо усвоил чувство локтя,
Который мне совали под ребро.
Бывал я там, где и другие были —
Все те, с кем резал пополам судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Нас закаляли в климате морозном —
Нет никому ни в чем отказа там,
Так что чечены, жившие при Грозном,
Намылились с Кавказа в Казахстан.
А там Сибирь – лафа для брадобреев:
Скопление народов и нестриженных бичей, —
Где место есть для зэков, для евреев
И недоистребленных басмачей.
В Анадыре что надо мы намыли,
Нам там ломы ломали на горбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Мы пили всё, включая политуру:
И лак, и клей, стараясь не взболтнуть.
Мы спиртом обманули пулю-дуру —
Так, что ли, умных нам не обмануть?!
Пью водку под орехи для потехи,
Коньяк – под плов с узбеками (по-ихнему – пилав),
В Норильске, например, в горячем цехе
Мы пробовали пить стальной расплав.
Мы дыры в деснах золотом забили,
Состарюсь – выну, денег наскребу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Какие песни пели мы в ауле!
Как прыгали по скалам нагишом!
Пока меня с пути не завернули,
Писался я чечено-ингушом.
Одним досталась рана ножевая,
Другим – дела другие, ну а третьим – третья треть…
Сибирь, Сибирь – держава бичевая,
Где есть где жить и есть где помереть.
Я был кудряв, но кудри истребили —
Семь пядей из-за лысины во лбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Воспоминанья только потревожь я —
Всегда одно: «На помощь! Караул!..»
Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
А место битвы – город Барнаул.
Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя.
Те и другие были не отсюда,
Но воевали, словно у себя.
А тех, кто нас на подвиги подбили,
Давно лежат и корчатся в гробу, —
Их всех свезли туда в автомобиле,
А самый главный вылетел в трубу.
1978
«Давайте я спою вам в подражанье радиолам…»
Давайте я спою вам в подражанье радиолам
Глухим и хриплым тембром из-за плохой иглы —
Пластиночкой на ребрах в оформленье невеселом,
Какими торговали пацаны из-под полы.
Ну, например, о лете, – которого не будет,
Ну, например, о доме, – что быстро догорел,
Ну, например, о брате, – которого осудят,
О мальчике, которому – расстрел!
Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке.
Рентгеновские снимки – смерть на черно-белом фоне.
Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке
И продлевают жизнь себе, вертясь на патефоне.
Между 1977 и 1979
«Мне скулы от досады сводит…»
Мне скулы от досады сводит:
Мне кажется который год,
Что там, где я, – там жизнь проходит,
А там, где нет меня, – идет!
А дальше – больше, каждый день я
Стал слышать злые голоса:
– Где ты – там только наважденье,
Где нет тебя – всё чудеса!
Ты только ждешь и догоняешь,
Врешь и боишься не успеть,
Смеешься меньше ты и, знаешь,
Ты стал разучиваться петь!
Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь все подряд.
Зачем? Где ты – там не летают,
А там, где нет тебя, – парят.
Я верю крику, вою, лаю,
Но, все-таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.
Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда —
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда-нибудь туда.
Хоть все пропой, протарабань я,
Хоть всем хоть голым покажись,
Пустое все: здесь – прозябанье,
А где-то там – такая жизнь!
Фартило мне, Земля вертелась,
И, взявши пары три белья,
Я шасть – и там! Но вмиг хотелось
Назад, откуда прибыл я.
1979
«Я верю в нашу общую звезду…»
Я верю в нашу общую звезду,
Хотя давно за нею не следим мы, —
Наш поезд с рельс сходил на всем ходу —
Мы все же оставались невредимы.
Бил самосвал машину нашу в лоб,
Но знали мы, что ищем и обрящем,
И мы ни разу не сходили в гроб,
Где нет надежды всем в него сходящим.
Катастрофы, паденья, – но между —
Мы взлетали туда, где тепло,
Просто ты не теряла надежду,
Мне же – с верою очень везло.
Да и теперь, когда вдвоем летим,
Пускай на ненадежных самолетах, —
Нам гасят свет и создают интим,
Нам и мотор поет на низких нотах.
Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН», —
Я верил, что в Париже, в Барнауле —
Мы сядем, – если ж рухнем в океан —
Двоих не съесть и голубой акуле!
Все мы смертны – и люди смеются:
Не дождутся и вас города!
Я же знал: все кругом разобьются,
Мы ж с тобой – ни за что никогда!
Мне кажется такое по плечу —
Что смертным не под силу столько прыти:
Что на лету тебя я подхвачу —
И вместе мы спланируем в Таити.
И если заболеет кто из нас
Какой-нибудь болезнею смертельной —
Она уйдет, – хоть искрами из глаз,
Хоть стонами и рвотою похмельной.
Пусть в районе Мэзона-Лаффита
Упадет злополучный «Скайлаб»
И судьба всех обманет – финита, —
Нас она обмануть не смогла б!
1979
Одна научная загадка, или почему аборигены съели Кука
Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук
своих подруг!
Вспомните, как к берегам Австралии
Подплывал покойный ныне Кук,
Как, в кружок усевшись под азалии,
Поедом – с восхода до зари —
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.
Но почему аборигены съели Кука?
За что – неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука:
Хотели кушать – и съели Кука!
Есть вариант, что ихний вождь – большая бука —
Сказал, что очень вкусный кок на судне Кука…
Ошибка вышла – вот о чем молчит наука:
Хотели – кока, а съели – Кука!
И вовсе не было подвоха или трюка —
Вошли без стука,
почти без звука,
Пустили в действие дубинку из бамбука:
Тюк! прямо в темя – и нету Кука!
Но есть, однако же, еще предположенье,
Что Кука съели из большого уваженья,
Что всех науськивал колдун – хитрец и злюка:
«Ату, ребята, хватайте Кука!
Кто уплетет его без соли и без лука,
Тот сильным, смелым, добрым будет – вроде Кука!»
Комуй-то под руку попался каменюка,
Метнул, гадюка, —
и нету Кука!
А дикари теперь заламывают руки,
Ломают копия, ломают луки,
Сожгли и бросили дубинки из бамбука —
Переживают, что съели Кука!
1971, редакция 1979
«Меня опять ударило в озноб…»
Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень,—
Во мне живет мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.
Когда, мою заметив маету,
Друзья бормочут: «Скоро загуляет»,—
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.
Он не двойник и не второе «я» —
Все объясненья выглядят дурацки,—