— Хорошо, — согласилась Катель, — но как этого добиться, если они уже наелись?
— Описать десерт так вкусно, чтобы они не устояли? — внес свою лепту Корантен, официант, помешанный на идеальной раскладке приборов.
— Если люди сыты, это не поможет, — возразила Катель. — Еще идеи?
— Можно сказать, что другие посетители просто в восторге от этого десерта, — предложил Мартен, студент, работающий на полставки.
— Лучше, но недостаточно убедительно. Еще мысли?
Я улыбнулась, увидев сидящего в уголке Натана. Он, как всегда, держал язык за зубами, предпочитая привычную позицию наблюдателя.
Поскольку все молчали, Катель раскрыла секрет:
— Предложите заказать десерт в самом начале. Когда люди голодны, им кажется, что основным блюдом они не наедятся.
— Ого, хитро! — присвистнул Мартен.
— Как еще можно увеличить счет?
— Сделать так, чтобы вместо графина воды они взяли платные напитки, — предложила опытная официантка.
— Отлично. Как это сделать?
— Сразу предложить минеральную воду.
— Они могут отказаться, — возразила Катель.
— Ну, так они от всего могут отказаться! — не согласился Корантен.
— Есть способ усложнить задачу, — заявила Катель с нехорошей улыбкой. — Он называется «техника иллюзорного выбора».
Официанты недоверчиво посмотрели на нее.
— Людям нравится думать, что они сами принимают решение. Поэтому позвольте им выбрать… между двумя платными напитками. «Вы предпочитаете «Эвиан» или «Виттель»? Красное или белое вино?» Вот увидите, это отлично работает.
В зале воцарилась тишина, официанты записывали технику.
— Но ведь это нечестно, — прозвучал голос Корантена.
Я разделяла его мнение. Предложить клиенту что-нибудь соблазнительное — это одно, но манипулировать — это уже совсем другое. Я решила переговорить об этом с Катель, но не сейчас, а потом, с глазу на глаз, чтобы не ронять ее авторитет у подчиненных. В общем-то, ничего удивительного в ее словах не было. Она учила официантов поступать так, как привыкла сама, — мухлевать с улыбкой на лице.
— Когда клиент берет графин воды, — ответила она Корантену, — он ничего не платит. Мы же обслуживаем его, моем стаканы и графин, да еще и платим за воду. Это ты считаешь честным?
Она сказала это так уверенно, что все сомнения у официантов отпали.
Я вернулась в кабинет и достала список молодых пар, которые в мае приходили на корабль, выбирая место для проведения свадьбы. Все обещали определиться до конца месяца, но никто не сдержал слова, что было как минимум невежливо. Я обзвонила их всех и напомнила о себе. Только зря потратила время. У большинства людей самодисциплина хромала на обе ноги. К тому же они были не способны признавать свои ошибки и сердились, когда кто-то призывал их к порядку. Воистину, настали времена полной распущенности.
Я наскоро перекусила у себя в кабинете, с умом подойдя к выбору еды: взяла легкие блюда, чтобы не клонило в сон, и отказалась от десерта, чтобы вместе с прыжками сахара не скакало настроение.
Только я доела, ко мне зашла Катель и попросила разобраться с инцидентом.
— Родриго твой подчиненный, так что вперед, — самодовольно сказала она.
Я отправилась в ресторан, чтобы принять у клиента жалобу.
— Мне принесли практически пустую тарелку. Знаете, это уже перебор…
Прозрачный кусочек рыбного филе был еле заметен на тарелке. К нему прилагалась такая же жалкая лужица соуса. И никакого гарнира.
Я взглянула на грифельную доску с меню.
«Покинутый окунь».
Родриго снова был в ударе.
— Понимаете, наш шеф-повар — адепт экспериментальной кухни.
— А почему тогда у моего коллеги полная тарелка еды? — кивнул он на своего товарища.
У подножия горы печеных яблок в луже крови лежал солидный кусок говядины. Судя по написанному в меню, это было «Идеальное преступление».
— Я сейчас разберусь с этим.
Применив все искусство дипломатии, я добилась от Родриго новой порции блюда, гораздо более внушительной.
Вторую половину дня я провела, исправляя замеченные еще утром недочеты. Постепенно мне становилось ясно, что стоило делать, а что нет. В голове мало-помалу выкристаллизовывалась норма, к которой должна была стремиться не только я сама, но и все сотрудники. Достичь ее и поддерживать — вот моя миссия на корабле. Чем больше я в нее верила, тем острее становилось мое зрение, я подмечала всё новые детали, всё новые несовершенства.
Недостатки самого корабля, каждого коллеги и даже клиентов не давали мне жить спокойно. Себя я судила еще строже, чем остальных.
Я, конечно, получала некоторое удовлетворение, исправив очередную ошибку, но приятное чувство улетучивалось, стоило мне заметить «остальное», все еще не идеальное и ожидающее моего вмешательства. Это напоминало видеоигру, в которой ты убиваешь нападающего, а на его месте тут же появляются несколько новых. И так без конца.
Меня раздражало буквально все. Официант, приветствующий пару самым банальным «Добрый вечер, мсье-дам». Другой официант, не потрудившийся застегнуть верхнюю пуговицу рубашки и демонстрирующий всем густую растительность на груди. Официантка, отвечающая на благодарность клиентов вульгарным: «Да не за что» — вместо достойного: «Пожалуйста, рада, что вам понравилось». Картины, перекосившиеся оттого, что Марко слишком резко повернул руль. Клиенты, которые не сдавали верхнюю одежду в гардероб, а вешали ее на спинки стульев, тем самым портя общий вид зала. Посетительница со слишком глубоким декольте. Похотливый взгляд ее соседа по столу и на удивление гордый вид ее спутника. Мужчина, смахивающий крошки на пол, и его приятель, зачем-то решивший вылить содержимое бокала в цветочный горшок. Очень пожилая дама, которая, обратившись ко мне, положила дрожащую руку на мою белую блузку и оставила на ней пахучие креветочные пятна…
Весь мир казался мне неправильным. Я все больше погружалась в пучину отчаяния, понимая, что не в силах это исправить.
В шесть часов, как и предполагалось, я провела общее собрание. Оно тоже тяжело далось. У меня не было опыта, и я понятия не имела, как должны проходить подобные мероприятия. Утренняя уверенность давно испарилась, и мне хотелось провалиться сквозь землю. Нет, я не боялась других людей, как это случалось раньше, — я боялась наделать ошибок и оказаться недостаточно компетентной для своей должности.
Ужин прошел без эксцессов, но я пристально следила за всем происходящим в ресторане. Когда меня в очередной раз захлестывало раздражение при виде чьего-то непрофессионализма, я старалась взять себя в руки и высказать претензии в форме совета.
Под вечер Шарль зашел ко мне в кабинет.
— Ну как, все хорошо? — спросил он.
— Да, потихоньку двигаемся, хотя работы еще много.
Он кивнул, но с каким-то кислым лицом:
— Возможно, стоит быть немного активнее и подавать людям пример. Тогда они вдохновятся и пойдут за тобой.
— По-моему, я весь день этим занималась.
Он опять скривился:
— А мне кажется, ты слишком много времени уделяешь несущественным деталям.
Его слова задели меня за живое. Какая несправедливость! Я сама выносила себе приговор за приговором, а тут еще его недовольство. Это уже было чересчур…
Я стойко перенесла этот удар и решила посмотреть, какие послания оставила сегодня команда в ящичке для писем. Может, они сумели оценить мои усилия?..
Бумажек было больше обычного, — значит, сотрудники заметили изменения. Я мысленно поздравила себя с этим.
Ты слишком напряженная. Расслабься!
Наконец-то хоть какой-то порядок в ресторане…
Почему ты теперь всем недовольна?
Перестань всюду совать нос!
Как-то ты зажата, не?
Ты думаешь, что «правильно» — это по-твоему.
Не всегда…
Какая несправедливость! Просто ужас! Я так старалась быть взрослой и ответственной, а они посчитали меня придирчивой и сварливой.
Мне хотелось плакать.
Казалось, даже грязные чашки в раковине сочувственно грустили из-за меня, кофейные слезы засохли на их круглых боках.
Я сделала глубокий вдох, выбросила записки в корзину для мусора и постаралась успокоиться.
Погруженная в свои мысли, я прошла через ресторанный зал. Джереми доигрывал последние ноты перед горсткой припозднившихся клиентов.
Джеф мыл и ставил на место бокалы.
— Выпьешь что-нибудь? Может, рюмочку крепкой настойки, чтобы расслабиться?
— Нет, спасибо.
Как можно расслабляться, когда впереди столько дел? Сама мысль об этом была мне отвратительна.
В этот момент Джереми заиграл мелодию собственного сочинения. Он позволял себе это только после обязательной программы. Звучала моя любимая — такая трогательная и грустная, что всякий раз на глаза наворачивались слезы.
— Как она называется? — спросила я однажды.
— Еще не придумал, — ответил он своим низким густым голосом с обворожительным английским акцентом.
— Жаль, она этого заслуживает.
— Тебе нравится?
— Я ее обожаю!
Он улыбнулся и сказал:
— Тогда назову ее «Sybille’s reflections».
Это было так трогательно — назвать мелодию в мою честь! Я знала, что «reflections» с английского переводится и как «размышления», и как «отражения», но не осмеливалась спросить, почему он выбрал именно это слово. Может, заметил, как часто я погружалась в свои мысли, не замечая, что происходит вокруг? Или имел в виду, что эта музыка — отражение моей души и творческих порывов, которые я держала взаперти?
— Уверена, что ничего не хочешь? — повторил Джеф, видя, что я не спешу уходить.
— Не хочу, спасибо.
Я вернулась в кабинет и, проходя мимо стеллажа со всякой всячиной, взяла оттуда блокнот. Мне хотелось записать впечатления от сеанса у Оскара Фирмена, вернее, от той его части, которую я помнила, и подробно обрисовать сегодняшний день — первый день новой жизни, так не похожий на все, с чем я сталкивалась до сих пор. Мне позарез нужно было найти подходящие слова — возможно, чтобы поверить, что все это и правда происходит со мной.