Гора посуды в раковине достигла рекордной высоты. Не иначе как сотрудники отказывались мыть чашки, чтобы досадить мне.
Я налила кофе и пошла с чашкой в кабинет, чтобы выпить его в тишине и покое. После этого я собрала волю в кулак и отправилась на кухню. Нужно было проверить, как там идут дела. На доске красовались названия вчерашних блюд: «Крабовое лакомство», «Шоколадное наслаждение»… Боже, как пошло и банально! А ведь я это всегда ненавидела.
Я схватила губку и мигом все стерла.
В кухне витали аппетитные запахи жареной птицы, карри, карамелизованного лука и винного соуса.
— Родриго, можешь называть блюда как захочешь.
Сначала он удивился моей внезапной перемене, но почти сразу его лицо засияло от радости.
Мойщик посуды уже готовил простенькие кексы к чаю.
Я вспомнила вчерашний день, и мне стало не по себе. Да, мы хорошо заработали, но какой смысл в том, чтобы наживаться на обмане и пичкать людей низкопробной едой?
Миксер, которым помощник Родриго взбивал муку с яйцами, жалобно стонал, устав от долгой работы и готовый в любой момент пасть смертью храбрых в липком сладком месиве.
Кексы… Есть ли что-нибудь примитивнее?
Такое меню можно предлагать только на заправочной станции где-нибудь в глуши.
— А что, если… что, если сделать наоборот? — обратилась я к Родриго.
— Ты о чем сейчас?
— Вместо того чтобы привлекать клиентов низкими ценами и подавать всякую гадость, давай предложим что-нибудь изысканное и по-настоящему качественное?..
— Ну, мне такая идея нравится гораздо больше, но это будет дорого, придет мало народу…
— Лучше иметь несколько постоянных посетителей с тонким вкусом, чем толпы туристов, сжирающих все на своем пути.
— Это тебе решать…
— Тогда так и поступим! Имей в виду, я рассчитываю на тебя. Сделай нам такие пирожные, которым позавидует мишленовский ресторан!
Нужно было срочно снять вульгарную вывеску, позорящую наше заведение, а для этого найти Бобби.
— Он только что был здесь, но потом сорвался с места и убежал за чипсами. Корабль стало качать и его затошнило, — сообщил Родриго.
Я вошла в ресторан. Официанты встречали первых клиентов, пришедших на обед. Куда бы я ни бросила взгляд, мне всюду мерещился Натан, словно отсутствие делало его поистине вездесущим.
Бобби я обнаружила около рояля с ведерком краски в руке.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь перекрасить крышку.
— Не смей!
— Но ты сама сказала…
— Я передумала.
— Ладно-ладно, — пробурчал он, уходя.
Ему не понять…
Следы на старом рояле — это отпечатки жизни, отпечатки истории. Понадобились годы, чтобы в том месте, где пианисты один за другим прикасались к крышке, черный лак побледнел. Подумать только, этот инструмент побывал в Лондоне, в Индии, в Швейцарии…
Я представила лондонского музыканта тридцатых годов и влюбленную в него молодую женщину. Она видит, как его изящная рука опускается на клавиши, вихрь переживаний захватывает ее — и одновременно захватывает меня, смотрящую на нее. Все пропадает, и вот уже перед глазами другая картина: сцена из черно-белого фильма «Касабланка», где Ингрид Бергман меланхолично бросает черному пианисту: «Сыграй еще раз, Сэм!», а потом слушает мелодию, погружаясь в воспоминания.
Я почувствовала, как его меланхолия постепенно становится моей…
Эти следы на крышке рояля — огромная ценность. Их надо беречь как зеницу ока.
Простые смертные не умеют видеть настоящую красоту. Только чувствительные души могут заметить ее и оценить по достоинству…
Вдруг я вспомнила про вывеску. Пришлось снова бежать за Бобби, чтобы он ее снял.
Обед прошел нормально. Хотя правильнее было бы сказать «банально». Я умирала от скуки, глядя на действия, повторяющиеся изо дня в день, всякий раз абсолютно одинаково.
Когда меня назначили директором, я решила проводить часть обеденного времени в ресторане, чтобы сотрудники чувствовали мою причастность к общему делу. Но в тот день я ощущала себя не в своей тарелке, как узурпатор, захвативший трон, не принадлежащий ему по праву. К тому же я видела, с каким пренебрежением относятся ко мне официанты: никто не считал меня достойной управляющей…
Катель, напротив, проявляла небывалую активность, в ресторане, среди своих подчиненных, она чувствовала себя как рыба в воде. Эта женщина напоминала мне машину, исправно выполняющую свою работу, что бы ни случилось. Чем больше я наблюдала за ней, тем больше узнавала характер номер три, который примерила на себя накануне вместе с желанием непременно победить, постоянным самообманом и потребностью во всеобщем восхищении.
В какой-то момент она, видимо, заметила мой взгляд и уверенной походкой направилась ко мне:
— Что-то не так?
— Перестань играть роль.
— Что, прости? — переспросила она с натянутой улыбкой.
— Тебе не нужно всегда быть на виду, добиваться целей и работать лучше других, чтобы чувствовать, что ты что-то значишь.
— Подожди…
— Не обязательно изображать из себя администратора зала, чтобы хорошо выполнять работу.
— А я и есть администратор зала.
Боже, как объяснить ей, что профессия — это не вся она? Что достижения и результаты — не вся она? Как объяснить, что, если преуспеет кто-то другой, она от этого не станет хуже?
— Просто будь собой, и ты станешь гораздо счастливее.
Она смерила меня взглядом:
— Я и так счастлива.
— Ладно, забудь.
Кажется, я зря старалась, она неспособна меня понять. Если человек считает себя восьмым чудом света, невозможно убедить его в обратном.
«Давай, живи с этим убеждением и профукай свою жизнь!»
Я вышла из ресторана.
За всеми этими переживаниями я забыла проверить индивидуальные планы по выручке, которые накануне попросила составить для каждого официанта. Но надо сказать, в тот день меня это не особо волновало. Разве можно получить какие-то результаты от людей, втискивая их в тесные рамки? И потом, есть удачные дни и есть неудачные. Человек не робот и не может постоянно быть одинаково активным и успешным. Все зависит от настроения. Поэтому надо поддерживать каждого, независимо от того, в чем именно проявляется его талант, в кулинарии или в продажах. Только по-настоящему самовыражаясь, человек может достичь успеха, а значит, и отличных результатов.
После обеда ко мне подошел аудитор с неизменным блокнотом и ручкой в руках. Даже в такую жару на нем был все тот же тесный костюм и галстук. Он явно пытался уличить меня в ошибке, задавая дурацкие вопросы о чае и пирожных.
— Вы поменяли тактику.
В его глазах навыкате читался упрек.
— Я поменяла пирожные.
— Но я вижу, что вы сменили низкосортную выпечку на десерты премиального сегмента. Каков ваш прогноз относительно доходов вследствие этой перемены?
Услышав эту ахинею, я с трудом подавила вспышку гнева.
— Я не стратег и не бухгалтер. Я занимаюсь рестораном, месье Раффо.
— Но вы же подсчитывали, к чему может привести это решение?
Кажется, маленький проныра решил учить меня, как правильно работать, хотя сам ни черта не понимает в этом ремесле! Разговаривает как с дурочкой! Меня снова охватила ярость.
— Хороший ресторатор чувствует, чего хотят клиенты. Пусть ковыряются с цифрами те, кто не умеет считывать знаки.
Он удалился, пожав плечами. Я вздохнула с облегчением. Раздражение, которое я даже не пыталась скрывать, одержимая идеей об искреннем выражении чувств, наконец схлынуло.
Правда, в процессе разговора я совсем забыла, что будущее ресторана, а значит, и мое собственное будущее зависит от этого зануды.
У меня опустились руки. Не зная, что делать, я заперлась в кабинете.
Стояла ужасная жара. Пришлось открыть иллюминатор, который я обычно держала закрытым. Он располагался прямо над водой, и стоило его открыть, как гнилостный запах тины тут же наполнял помещение. Мой взгляд упал на холм Фурвьер, увенчанный сверкающей на солнце базиликой.
Я достала из тайника дневник, спрятанный от хищных глаз Катель, устроилась в тени и принялась описывать свои переживания. С самого утра я жила с ощущением, что никто не способен понять и разделить мои чувства. Неужели это все из-за нового характера? И вообще, как сильно он мог влиять на внутренний мир и на то, как складывается жизнь? Тот день был абсолютно не похож на предыдущий…
Постепенно я начинала замечать нечто невероятное: с каждым следующим характером менялись не только особенности моего поведения и видение мира — менялось все мое существование. Каждый день я словно проживала новую жизнь.
Оскар Фирмен наполнил крошечную медную лейку и вернулся в главный зал. Он влил несколько капель воды в каждое растение. Всего несколько капель.
«Орхидеи похожи на тех, кто только вступает в братство, — подумал он. — Им следует давать по чуть-чуть, ни в коем случае не переборщить… Ровно столько, сколько нужно, чтобы сохранить желание получить еще. Тогда растение подарит чарующие цветы, а человек найдет тысячу и одну причину, чтобы потребовать новый характер…»
Старик обошел всю комнату, перемещаясь от цветка к цветку. Это заняло довольно много времени.
Сибилла очень отличалась от других учеников.
И он был абсолютно уверен: она от него не ускользнет…
Иван Раффо собрал свои записи.
Оставалось шесть дней, чтобы составить отчет и передать начальству рекомендации по инвестированию.
Пока что на основании изученных документов он пришел к выводу, что судно, стоящее на причале в самом престижном районе города, обладало большим потенциалом и как ресторан, и как концертный зал. Здесь сомнений не было.
Да, корабль находится в плачевном состоянии, но инвестиционные деньги позволят отреставрировать его и привести в порядок.
Следующий пункт — команда.
Иван Раффо разложил на столе карточки, заведенные на каждого сотрудника. Прежде чем приступить к работе, он нашел плотный лист бумаги и скотчем прилепил его к иллюминатору, чтобы не видеть эту навевающую тоску бурую воду.