— Почему вы не хотите вернуться к своему изначальному характеру? — спросил он.
— Снова стать той трусихой, которой была? Ни за что на свете. И вот что я вам скажу: в качестве компенсации, раз уж мне придется остаться на всю жизнь с характером номер восемь, вы кое-что мне должны.
Он даже глазом не моргнул.
— Вы опишете во всех подробностях характер номер девять, — продолжила я командным голосом. — Просто опишете. Мне нужна эта информация.
— Это невозможно. Я не преподаватель. Я не описываю характеры, я даю возможность прожить их.
— Раз вы можете поменять человеку характер, описать его — для вас пара пустяков.
— Это противоречит клятве, которую я дал, вступая в братство. Я на такое не пойду.
Я чувствовала, что он говорит правду.
Как быть? Оставить номер восемь, зная, что внутри всегда будет сидеть кошмарное, ненавистное мне убеждение? Или выбрать номер девять? Но тогда придется присоединиться к братству… Мне не хотелось так просто признать себя побежденной, не говоря уж об обязательствах, которые это накладывало на меня…
— В таком случае дайте мне характер номер девять в качестве компенсации ущерба, который я понесла из-за того, что вы вчера невнятно выразились. И учтите, вам не удастся силком затащить меня в эту секту, иначе вы узнаете, какова я в гневе и как умею мстить.
Он поднял бровь, услышав последнюю фразу:
— Я никого не затаскиваю насильно, к тому же это не секта. А то, что вы просите, доступно исключительно членам братства, вы это прекрасно знаете.
По его уверенному, спокойному голосу я поняла, что он не сдастся.
Но и от меня он ничего не получит.
Я с вызовом посмотрела ему в глаза:
— Хорошо. Тогда я согласна на ваши условия.
С довольным видом он зачитал мне хартию членов братства Kellia и заставил пообещать, что я буду соблюдать взятые на себя обязательства.
Я пообещала.
А про себя подумала, что если не веришь, то и не обязан ничего делать.
Оскар Фирмен удобно устроился в кресле и приступил к привычной процедуре. Он предполагал, что разговор будет не из простых. По правде говоря, он даже готовился к худшему. Но в результате все прошло на удивление гладко.
Магистр предложил Сибилле расслабиться, а потом все пошло как по маслу: чем больше человек сопротивляется, тем удобнее использовать его собственное сопротивление для введения в транс. Это как в жизни: тот, кто пытается все контролировать, быстро обнаруживает, что ему ничего не подчиняется и вокруг царит полный хаос…
Когда настал момент вводить центральный элемент характера, его гостья уже была в забытьи и не замечала, что происходит.
— В глубине души, в самой глубине вашей души гнездится чудовищный страх, подспудная тревога… Страх расставания и потери другого.
Оскар помолчал несколько секунд, потом улыбнулся и добавил мягким голосом, как если бы он говорил с уставшим, капризным ребенком:
— Ну что, теперь у вас хватит смелости мстить? И захотите ли вы вообще это делать?
23
До конца испытательного срока оставался один день.
Последний шанс проявить себя, последняя возможность показать, на что я гожусь. Потом Шарль примет решение. Но я не особо переживала — как будет, так и будет, против судьбы не попрешь. Мне просто хотелось хорошо отработать этот день и, собрав вокруг себя всю команду, сплотившись и чувствуя себя одним целым, достойно провести прием. Внезапно я поняла, что главная ценность в жизни — это единение и гармония, позволяющие людям хорошо ладить друг с другом и избегать конфликтов.
Придя на корабль, я узнала, что Марко действительно объявил забастовку, а Родриго взял больничный. В глубине души я их понимала: капитан был недоволен тем, что его зарплата из-за инфляции становится все меньше, а повар чувствовал себя уязвленным и обиженным. Если американцы решат вложить деньги в корабль, я смогу поднять зарплату Марко и дать полную свободу творчества Родриго, что, впрочем, уже давно пора было сделать.
Хотя все это казалось делом отдаленного будущего. Время словно замедлило ход. Что такое один день по сравнению с целой жизнью? И что такое человеческая жизнь по сравнению с возрастом Вселенной? Тот, кто считает, что способен изменить ход вещей, сильно ошибается. Самое правильное — быть там, где ты уже находишься, и растворяться в мировой гармонии. Жизнь прекрасна, когда наше сердце бьется в унисон с пульсацией Вселенной…
И все же каждый человек воспринимает мир по-своему. Теперь я знала девять разных взглядов, девять способов строить свою жизнь. Я вдруг поняла, что все они существуют не зря, каждый ценен по-своему. Мне открылось, что единой истины не существует: в зависимости от типа характера человек видит один из ее аспектов и живет в соответствии со своим видением.
Шарль явился на корабль рано утром — в костюме с иголочки, явно купленном специально для встречи с мэром. Он подошел ко мне и сказал, что полностью доверяет мне в этом деле, затем, сославшись на дела, отправился в город, обещая вернуться к обеду.
Тем утром мне понадобилось довольно много времени, чтобы раскачаться и приступить к делу. Казалось, если взяться слишком резко, я утрачу свое блаженное состояние.
Но стоило начать — и я уже не могла остановиться. Работа продвигалась легко и спокойно, энергия била через край. А что, если этот характер — именно то, что я так долго искала? Мне нравилась моя уравновешенность. Я не чувствовала ни страха, ни раздражения из-за несовершенства мира, ни желания отражаться в глазах другого человека, ни необходимости преуспеть во что бы то ни стало, ни ужаса от потери идентичности, ни сложностей в отношениях, ни потребности постоянно гнаться за удовольствиями, ни маниакального стремления все контролировать. Я была полностью расслаблена, почти в нирване, сохраняя при этом способность активно действовать. Идеальное сочетание.
Я работала, работала, работала — и всего за час справилась с целой горой дел.
А потом начались проблемы…
Катель фурией влетела в мой кабинет:
— Родриго не придет сегодня! Я только что узнала! Ты придумала, что делать? Кто заменит его?
По правде говоря, меня так захватила работа с документами, что я совершенно забыла о проблеме с поваром.
— Я как раз этим занимаюсь…
— Только занимаешься? Но у нас почти не осталось времени! Гости придут через два часа! А обед за пять минут не приготовишь! Это просто катастрофа!
Я вдруг вспомнила кое-что важное, о чем Катель не знала: Родриго собирался утром съездить за продуктами. А это означало, что ситуация была еще хуже: прежде чем приготовить еду, ее надо было купить.
— Я занимаюсь этим, — повторила я.
— Если ты никого не нашла, позвони Родриго. Он не болен, просто ломает комедию. Мы все видели, что вчера он отлично себя чувствовал, просто смертельно обиделся. Давай позвони и убеди его. Пусть приезжает как можно скорее!
Чем больше она давила, тем меньше мне хотелось что-либо делать.
— Да-да, я сейчас займусь этим.
Я соглашалась, только чтобы она отвязалась.
— Да уж пора бы! — бросила она.
Катель наконец ушла. Ее желание все контролировать оставило у меня неприятный осадок. Это ощущение давило, лишая меня воли к действию. Я вдруг чувствовала себя тяжелой и неподвижной. К тому же что-то побуждало меня заниматься чем угодно, только не тем, чего требовала эта любительница покомандовать. Я совсем забыла о своей ответственности и о роли управляющей, все словно заволокло густым туманом, и я с удовольствием провалилась в него, убегая от тревог и стресса, которым хотели меня подвергнуть.
Не знаю, сколько времени я оставалась в таком состоянии. В конце концов мое внимание привлекла стопка писем, на которые я так и не удосужилась ответить. Я считала их несрочными и складывала на дальний угол стола. Мне вдруг захотелось заняться ими, чтобы это дело надо мной не висело. Я тотчас взялась за работу. Одно за другим я перечитывала письма и на портативной печатной машинке составляла ответы. Равномерный стук клавиш, приятный звон, раздававшийся, когда в конце строки я сдвигала каретку, — все это действовало успокаивающе, как колыбельная. Тревога потихоньку уходила, внутренний голос замолкал, и мне хотелось печатать и печатать, не останавливаясь. Фразы становились длиннее, абзацы растягивались, вскоре письма из коротких и деловых превратились в целые романы. Меня уже было не остановить. Письма одно за другим ныряли под руку, а проблемы корабля исчезли из поля зрения.
— Ну что, как продвигаются дела?
Катель вернулась и обрушила на меня новую порцию тревоги. А я даже не понимала, сколько времени прошло с ее предыдущего вторжения.
— Хорошо продвигаются.
— Ты уверена, что Бобби сможет управлять кораблем?
— Конечно, все будет нормально.
Все знали, что Катель презирает Бобби. А ведь он такой милый, такой простой, никогда не спорит…
К счастью, в кабинет вошел Натан, и Катель оставила нас наедине.
Я подождала, пока она отойдет подальше.
— Как думаешь, — спросила я, — чем можно накормить гостей в отсутствие Родриго?
Он нахмурился и задумался. Лицо не выражало никаких эмоций. Я тут же узнала характер номер пять, абсолютно незаменимый, когда случается что-то непредвиденное.
— Думаю, замену искать поздно. Логичнее всего раздобыть готовую еду.
Вот он, голос разума.
— А ты знаешь, где такое можно раздобыть?
— Обед на восемьдесят человек? Скорее всего, в кулинарном магазине. Если, конечно, у них есть такое количество порций…
Мы взяли желтые страницы и обзвонили одну за другой все лионские кулинарии. Ни одна из них не бралась доставить в течение часа восемьдесят порций. К тому же цены они заломили баснословные. Идея не сработала.
— Я видел новую штуку у Феликса Потена, — вдруг сказал Натан. — Не знаю, как оно на вкус, но говорят, это очень простая еда, готовится в два счета.
— И что это?
— Картофельное пюре, продается в виде порошка.