И через два дня напомнил о себе:
— Я жду вас! — сказал сухо и коротко. Юля приехала на такси, вошла в кабинет. Шеф беседовал с какими-то людьми. Едва приметно кивнул головой и сказал коротко:
— Принесите кофе! На всех…
Юлька обшарила всю приемную, пока нашла необходимое. На столе разрывался телефон. Она не решалась поднять трубку и, приготовив кофе, открыла дверь в кабинет.
— Ты что? Спала там? Почему так долго? Трубку не поднимала! Что за номера? — выговаривал хмуро.
— Я же не знала, что где лежит, а телефон не подняла, потому что не думала, кому звонят, — оправдывалась краснея.
— Шевелиться надо, а не спать на ходу! — буркнул Вадим Евгеньевич, достав из шкафа конфеты и коньяк.
Через час из кабинета послышались громкие голоса, смех. Юлька сидела понурым воробышком. Внезапно из кабинета вышел шеф:
— Чего тоскуешь? Неси из буфета закуски. Я распорядился, все получишь и бегом сюда! До отъезда гостей сиди! Понятно?
Юлька кивнула головой. Принесла закуски. Расставляла их на столе и почувствовала, как один из гостей ущипнул ее за задницу.
Юлька мигом повернулась. В глазах молнии засверкали. Нет, не отвесила пощечину, наступила шпилькой на носок туфли изо всей силы. Гость от боли взвился под потолок.
— Что себе позволяешь? Извинись! — потребовал Вадим Евгеньевич, Юлька молча вышла из кабинета, стала одеваться, но в приемную выглянул Вадим Евгеньевич, велел остаться:
— Гости сейчас уезжают. Их нужно проводить как положено, и нам с тобой переговорить требуется. У нас без разрешения не уходят, — вернулся в кабинет. Гости вскоре вышли. Сказали «до свидания», оглянулись на Юльку удивленно, та ответила, но не встала, не проводила до выхода, сидела злая, насупившаяся. Вместо нее гостей провожал шеф. Он вернулся со двора разъяренным и приказал:
— Живо в кабинет! — открыл дверь нараспашку. И толкнув Юльку вглубь, рванул на ней кофту.
— Слушай, ты! Чего из себя корчишь, облезлое чмо? Кто такая? Живо на диван шурши и ноги врозь! Я тебя обломаю! Строишь из себя целку, звезда притона! — толкнул на диван, задрал юбку. Юлька только замахнулась дать пощечину, мужик перехватил, закрутил обе руки за спину, поднял их так, что баба взвыла от боли. Шеф все предусмотрел. Загнул ее лицом в диван и содрал нижнее:
— Не смей меня трогать козел! — орала Юлька, но было поздно. Мужик ни на секунду не выпустил ее из рук, держал, как в наручниках. Звонил телефон, мужик не обращал на него ни малейшего внимания. Он терзал бабу до вечера, пока та не взмолилась. Едва отпустил, Юлька вмазала пощечину и снова оказалась во власти мужика. Он не щадил. Крутил бабу как хотел. К ее словам и мольбам оглох.
— Я тебе, стерва, покажу, как к мужику лезть с пощечинами, — ставил бабу на колени.
— Отпусти, отморозок проклятый!
— Ну, дрянь! Держись! — перекидывал в воздухе и, разложив на полу, изощрялся над Юлькой как хотел.
Лишь к полуночи подошел к шкафчику, глотнул коньяк прямо из горла и снова подошел к бабе:
— Отстань! Оставь меня! — одевалась Юлька.
— Как человек ты редкая дура. Но как баба клад, сокровище! Равных мало! Беру тебя! Для себя, конечно. Иногда мы этим будем заниматься. Ну, а чтоб не раздумывала, вот тебе аванс и плата за сегодня! — достал из портмоне деньги:
— Я тебе не проститутка! — отшвырнула руку.
— Ты секретарша! Путанок мы не берем! — притянул Юльку и, ощупав всю, спросил:
— Еще хочешь?
— Отстань! — рванулась к двери. Вадим Евгеньевич поймал, сунул деньги в лифчик и сказал:
— Давно с мужиками не была. Ох, и сладкая ты баба! Короче! Завтра жду на работу. Погоди! Тебя домой отвезет водитель. Скажи куда ехать, он мигом доставит.
Юльку привезли к самому подъезду. Ох, и наревелась, войдя в квартиру. Стала раздеваться, а тут деньги выпали. Пересчитала и удивилась. Три аэропортовских получки. Сразу высохли слезы:
— А может, пойти на эту фирму? Шеф щедрый. И уж если честно, мужик что надо, но не желанный, грубый отморозок! Сущий козел! Как с таким работать? Нет, не пойду к нему. Он так и будет пользовать меня как подстилку. Скрутил в жгут и сделал что хотел. Наверное, он всех своих вот так насилует. Даже у его водителя глаза как у карася навыкате. Ни одним словом не обмолвился, сидел, что усравшийся.
— Надо Юрию Михайловичу сказать, что у него за друг и как он со мной обошелся. Хотя, а что шефу сделает? Тот ответит, сколько заплатил, тот и заткнется. У самого Аленка на панели зарабатывала. Там с каждым клиентом не побрешешься, — легла в ванну.
Утром уже собралась в аэропорт, вернулась к зазвонившему телефону:
— Ты еще спишь? А я жду! Давай продолжим вчерашнее. Ты мне понравилась. Всю ночь тебя вспоминал. Давай одевайся. Я высылаю за тобою машину.
— Не надо. Я на свою работу ухожу. Там хоть в душу не плюют, не унижают. Думаешь, за деньги можешь купить все и всех?
— Дурочка! Помни, прежде всего, я ни на каждую полезу. Я вовсе не унижал! Да и можно ли обидеть близостью? По-моему, мы очень подходим друг другу и хорошо сработаемся. Немножко лоска тебе придам, станешь незаменимой секретаршей. Тебе со мной будет хорошо! Ты ни о чем не пожалеешь.
— Нет! Я не могу, слышите! Забудьте все! Вы взяли силой. А у меня есть человек!
— Ну и что? Твой мужик не стенка! На время подвинется.
Я не хочу больше встречаться с вами!
Ну и зря! Да, я был немножко грубым. Но и это из-за тебя. Давай забудем недоразумения и вспомним приятное. Тебе ведь тоже было здорово со мной. Я это почувствовал. Давай встретимся. Ну, пусть не сегодня, так завтра. Ты позвони, я жду, слышишь, Юлия?
— Вот черт навязчивый! — положила трубку и вспомнила, как сама искала встреч с теми двумя мужиками, с какими провела совсем немного времени. Они не искали и не хотели встретиться с Юлькой вновь. И только этот, овладев ею по-бандитски, просит не забывать, говорит, что с нею ему было здорово. Ну и шеф лишь на время, попользуется, а когда надоем ему, выкинет как прежних, они постарели, сам так сказал, что перестали волновать и зажигать его. А я снова останусь одна и уже на всю жизнь. Престарелые секретарши не нужны никому. Уж так случилось, не стоило мне ездить одной, — едет на работу Юлька.
— Чего ты опоздала? Проспала? — позвонил ей Мишка, едва она переступила порог.
— Мне Надюша звонила, просила передать, что мать хочет тебя увидеть. Умоляет прийти. Наверное, нужно поговорить с тобой. Состояние неважное и с каждым днем все хуже. Отказывается от еды, капризничает, ругается. Тяжело с нею. Но сеструха терпит. Наезды ей не внове. Всякое слыхала. А тут все плохие слова забыла. Навести ее, может, эта встреча будет последней. Умирающей нельзя отказывать. Послушайся моего совета.
Юлька после работы пошла к Елене. Двери открыл Юрий Михайлович и сказал:
— Нам с тобою о многом поговорить надо. Когда будешь уходить от Елены, скажи мне. Я отвезу тебя, там и поболтаем обо всем. Договорились?
Юля вошла в комнату Елены, пропахшую лекарствами, стойким, гнилостным запахом болезни.
Елена лежала на высокой, тугой подушке и хорошо видела каждого входящего:
— Пришла, моя дочка! Я знала, ты меня не забыла и обязательно навестишь! Ждала всякий день! Ну, садись поближе. Так давно не видела. Ты совсем взрослой стала…
Юлька не узнавала Елену. Куда что делось? где та сверкающая, моложавая женщина с постоянной улыбкой на лице, со свежим макияжем, укладкой и маникюром, всегда аккуратно и модно одетая.
— Юля! Подойди ближе! — пытается привстать, но сил не хватает. Обтянутый желтой кожей скелет, еще цепляется за жизнь, но она уходит спешно, проскакивает меж пальцев:
— Юля! Этот дом твой! И все, что в нем твое! Так по контракту. Я все оплатила своей жизнью. Вон там, в комоде, в ящичке, мои украшения и деньги. Все забери, никому не отдавай, оно твое! Много получишь. Жить будешь богато. Может, я что-то не так, где-то обделила, но я свое с лихвой тебе отдаю. Я за все поплатилась сполна. Слышь, Юлька! Я любила вас с Борисом! Только вас! Но мне никто не верил. Только моя смерть убедит. Я наказана проклятьем, потому умираю. Много чего хотела, а получу маленький клочок земли. На нем не будет цветов. Они не вырастут на проклятой могиле. А и посадить их будет некому. Разве только ты сжалишься. И полив мою могилу своими слезами, посадишь цветы, и они расцветут прощеньем. Передай отцу своему кольцо. То, какое он надел мне в день росписи. Я никогда его не снимала. Считала Бориса своим. Теперь отпускаю. Подожду его там. Встречи не минет и снова будет моим. Но уже навсегда. Я никому его не отдам! — застонала от боли. Юлька сделала обезболивающий укол. Елена вскоре успокоилась и снова заговорила:
— Смотри! Не отдавай ничего Аленке и Юрию Михайловичу. Здесь ихнего нет. Так по контракту. Он у меня вот здесь, под подушкой, чтоб никто его не забрал, берегла до твоего прихода. Ты не только дочь, ты наследница!
— Не нужно мне ничего! Лучше бы ты жила! Все отдала бы без раздумья, чтоб вернуть наше прошлое. Оно было счастьем! Ты, не спросив, променяла его на мираж. Мы потеряли все: счастье, семью, друг друга. Чем это заменишь? Эх, мамка! Как ты обидела нас с отцом! Разве такое забудем?
— Прости, Юля! Я ошиблась, как спотыкается много женщин. Но их прощают, потому что любили. А меня прокляли все! Ты даже не хочешь принять мое, что отдаю уже на краю могилы.
— Мне не нужно чужое! Ты за него поплатилась жизнью. Отдай, верни вместе с контрактом и уйдешь прощенной.
— Ты, Юлька, дура! Или я зря жила, чтоб отдать то, за что поплатилась здоровьем? Они никогда не любили меня. И только ты, моя капля крови, будешь тут полной хозяйкой. И я буду знать, что не зря жила! — закричала от боли Елена.
— Ты не бойся, скоро все закончится. Я уйду тихо…
— Верни все, тебе будет легче умереть. Чужое никогда не пойдет впрок. Ты хочешь взять много, но не возьмешь и малое, уйдешь с пустыми руками. А я не захочу повторить твою участь. Ты мало жила, но принесла много горя нам с отцом и себя наказала. Зачем это было нужно? Кому в радость твое нынешнее? Умоляю, верни все! Не жалея, отдай хозяину! — просила Юлька.