– Странно, – пожал я плечами, но автомат на грудь перебросил и затвором щелкнул, так, на всякий случай. Привычку ставить автомат на предохранитель я почему-то не завел и старался пренебрегать ею даже в ущерб собственной безопасности. Бывало, секунды хватит, чтобы перекошенная мертвая харя вдруг появится из подъезда или кустов, в паре метров от тебя, и секунды, потраченные на перевод автомата в режим автоматического огня, могут аукнуться весьма нелицеприятными последствиями.
Бешеных в салоне не было, о чем ярко свидетельствовало отсутствие привычного уже тошнотворного запаха гниющей плоти, но что-то большое, невероятной силы и, по-видимому, и опасное зачем-то проникло в здание, и не факт, что успело его покинуть. Сначала в голове мелькнула мысль, поискать автосалон с не такими явными признаками опасности, но транспортеры стояли совсем рядом, приветливо посверкивая белыми отполированными боками. Руку протяни, и они твои. Халява плиз, ну какой же русский человек от такого откажется? Правильно, никакой, и я в их рядах.
– Идем? – поинтересовался лейтенант.
– Входим, – махнул я рукой. – Бог не выдаст, свинья не съест.
– Слушай, – вдруг перешел на полушепот мой новый напарник, – вот мы с тобой, два дурня отважных, идем машины отжимать. Ну найдем мы ключи, ну даже зеведем, возможно, а бензин, дизель точнее?..
– Процедуру отбора бензина у бесхозных средств передвижения проходили, – попытался отшутиться я, тем временем внимательно прислушиваясь к каждому шороху. Тишина вокруг, неприятная, тяжелая. Такая еще бывает в миг затишья, когда черные, свинцовые тучи уже стремительно заволокли небо, а ливень еще не хлынул. Так было и сейчас. Хрустнуло под ногами разбитое стекло, щелкнул затвор, где-то ударило от ветра открытую кем-то форточку, а вот это самое интересное – следы. Странные следы, непонятные, будто зверь прошел. Человек оставляет четкие следы, обувь там или босые ноги, но след идет за следом. Шатуны, когда не атакуют, идут ноги приволакивая, оставляя в пыли и грязи длинные размашистые росчерки, а тут лапа не лапа, нога не нога, а если и нога, то размера пятидесятого, не меньше.
– Вижу, – прошептал Петр, видя мой интерес к следам на полу. – Зверюга здоровая. Метра четыре в длину. Капитан говорил о жрунах, так не они ли?
– Вполне, – кивнул я. – Только что ему тут делать? Мертвяками не пахнет, значит, логова у него тут быть не может. Забрести на интерес, так какой у мутанта интерес тут завелся? Ни пожрать, ни попить, ничего, что его волновать может?
– Судя по удару в стекло, – поджал губы лейтенант, – интерес у него был, так что не расслабляйся.
Помещение автосалона разделено на две части. Первая была выставочная, и потому обнесенная стеклом на всеобщее обозрение зевак и потенциальных покупателей, прекрасно просматривалась как с улицы, так и изнутри, а вот вторая была исключительно для персонала. Четыре двери подряд вели в кабинеты менеджеров, раздевалки и кухни, и, возможно, архивы. Никогда особо не было интересно в той старой жизни, что скрывается за этими невзрачными воротцами, а вот теперь любопытно было до ломоты в зубах. Может, там бумаги, ключи и документы от автомобилей, личные вещи продавцов салона, а может быть, смерть. Быстрая, хитрая, изворотливая или, наоборот, тупая и смердящая, но от этого не более гуманная, чем ствол дробовика, засунутый в задницу.
– Двери, – кивнул я в сторону хозчасти. – Надо проверить.
Осторожно, шаг за шагом, мы начали продвигаться внутрь помещения, готовые в любой момент начать пальбу. Шаг за шагом, вздох за вздохом, кровь в висках забухала, отдаваясь напряжением в голову. Первая дверь – пусто. Полки, заваленные папками, пара давно уже отключенных компьютеров, вешалка для одежды и пластиковый стаканчик с кофе. Пыль.
– Дальше, – Петр кивнул головой, пинком ботинка распахнул дверь и, вскинув автомат, так и застыл, будто соляной столб. Ни выстрелов, ни шума, просто шок и непонимание в глазах лейтенанта. Сделав шаг вперед, я аккуратно заглянул за угол и остолбенел. Внутри, на полу, расположились двое. Один из них, девочка лет семи, в стареньком испачканном платье, уверенно двигала фигуры одной рукой, в другой держа шоколадный батончик. Пригоршня похожих сладостей лежала горкой в дальнем углу. Шок, конечно, шок. Маленькая девочка внутри автосалона, посреди апокалипсиса кушала шоколад и играла в шахматы, но не это было самое удивительное. Крайне примечателен был ее соперник. Массивная, грязно-серая фигура с бугристой спиной и шишковатыми лапами, нависала над доской словно утес, в задумчивости переставляя фигуры неуместно тонкими пальцами, заканчивающимися впечатляющих размеров когтями. Искаженная до неузнаваемости морда существа была донельзя похожа на человеческую.
Секунды столбняка начали растягиваться в минуты. Не хватало воздуха, света. Во рту пересохло, и сердце медленно и размеренно бухало, да так, что, наверное, было слышно на улице. Наконец существо отвлеклось от доски и повернуло морду в нашу сторону, уставившись внимательным оценивающим взглядом. Из оцепенения меня вырвал звонкий детский смех.
– Здравствуйте, дяди, – улыбнулась девочка и приветливо помахала нам рукой с зажатым в кулаке шоколадом. – А мы тут с Басурманом в шахматы играем.
– Каким еще басурманом, милая? – поинтересовался я, пытаясь понять, как ловчее угробить тварь и не задеть ребенка.
– Да вот он, вы не видите, что ли, – рассмеялся ребенок. – Басурман меня спас от злых зомби.
– Жрун, – в замешательстве промямлил я. – Жрет и охотится, охотится и жрет.
– Оставайся здесь и не дури, – кивнул я Петру и, протянув ему свой автомат, шагнул в комнату. Вроде бы не надо было этого делать, вскинуть автомат и в два ствола снести гадине череп свинцовым дождем, ан нет, опять мое шестое чувство будто заставило сделать, толкнуло в спину и прошептало: иди, Константин, все хорошо будет.
Жрун оторвал лапу от фигуры и напрягся, готовый в любой момент сорваться с места. Я остановился и развел руки вверх ладонями.
– Бе-зо-ру-жен, – по слогам произнес я, внимательно наблюдая за реакцией мутанта.
– Басурманушка, все хорошо, – вскочив, девочка обежала доску, уставленную набором фигур в два цвета, и обняла толстую, извитую мускулами шею мутанта. – Дяди хорошие, видишь, не стреляют.
– Ты понимаешь меня? – произнес я, обращаясь к зверю. – Ты слышишь меня?
– Он говорить не может, – пояснила девочка, – я пыталась. Хрипит только, а вот да или нет может показать. Мы с ним так договорились. Если да, то руку вверх поднять, если нет, то опустить. Да вы не бойтесь его, дядя, он добрый. Он меня от зомби спас, вбежал в комнату и расшвырял их по сторонам, потом мы сюда пришли. Тут безопасно и еда есть.
– Петя, – обернулся я к лейтенанту, серьезно «повисшему» в дверях. – У тебя же связь с Гориным есть? Свяжись. Обстоятельства сильно изменились.
Пока лейтенант бегал на улицу и пытался найти точку с более или менее устойчивой связью, я сидел в комнате напротив жруна и девочки и пытался понять, как же мне себя вести дальше.
– Ты понимаешь меня?
Лапа ползет вверх. Уверенно так ползет.
Что бы ему еще такого задать, чтоб ответил односложно. Длинного монолога от мутанта явно не добиться.
– Ты хочешь причинить вред?
Лапа опускается. Уже легче. Черт, сумятица в голове.
– Ты боишься меня?
Снова лапа вверх.
– Я не причиню тебе вреда. Я безоружен. Ты ведь спас девочку, верно?
– Верно, – вновь подал голос ребенок. – А меня Вика зовут.
– Очень приятно, Вика, – улыбнулся я. – А меня Константин. Почему ты называешь его Басурманом?
– Его так зовут, – кивнула Вика.
– А откуда ты узнала? Он же не говорит?
– Да жетон у него на шее. Там и написано.
Чертов раздолбай, ну как можно такое просмотреть. Действиетльно, на шее жруна висела тонкая цепочка, на которой болтался парный смертник, две жестяные пластинки с выбитым именем и, как правило, группой крови. Носят у нас обычно такие военные, один обычно на шее болтается, а второй зашнуровывают в ботинок, а то мало ли как умрешь. Так бывало, люди нарывались, что потом только по кускам собирать да в пакет складывать. Сам, конечно, не плавал, не знаю, а вот мужики рассказывали, когда с кем-то из приятелей за кружкой пива в пабе… Что это я, совсем в ностальгию впал. Нет больше ни приятелей, ни вечеров пятничных, ни доброго ирландского напитка, а есть только я, маленькая чумазая девочка и здоровенный разумный мутант со смертниками на груди.
– Можно я взгляну, – осторожно поинтересовался я, внимательно следя за реакцией существа. Если сейчас что-то не так пойдет, промелькнуло у меня в голове, то все, хана вам, Константин. Автомат мой у Петра, а летеха небось на столбе сидит и с Тимуром общается. Впрочем, что уж, снявши голову, по волосам не плачут. Ух ты, облегчение, лапа ползет вверх.
Сделав несколько шагов вперед, я наконец почти вплотную приблизился к жруну, что дало мне возможность как следует его рассмотреть. Мощный, обвитый мускулами торс, здоровенная шея, толстенная костяная пластина на лбу и челюсти, будто для того и предназначенные, чтобы стальную арматуру перекусывать. Лицо действительно человечье, но измененное, отвратно и неаккуратно, как у оплавившегося оловянного солдатика, но не со звериной мордой, ни с чем другим его спутать невозможно.
На смертнике чьей-то неумелой рукой было выбито «Басурманов А. В. Вторая положительная».
– Господи. – В глазах потемнело, в висках забухало так, что казалось, сейчас лопнет голова.
– Что с вами, дядя Константин, – услышал я будто в тумане.
– Константин, твою мать, – это уже Петр.
Шум, рык, чувствую, как чьи-то крепкие руки подхватывают меня, и шепчу:
– Господи всемогущий, какой же нелюдь мог сотворить такое. – Вот тебе и раз. В жизни верующим не был, а сейчас вспомнил.
– Понимаешь, значит, – Горин расхаживал по комнате из угла в угол, то и дело косясь то на Басурмана, тихо сидящего в углу, то на меня, больше похожего по цвету на лист бумаги, чем на человека.