Мы как-то поставили ему вазу полную спичек.
— Остроумно, — грустно прокомментировал Додин.
Галендееву было проще, он оттягивался на собственных занятиях, прикуривая одну от другой сигареты «Север» по 14 копеек пачка (гадость неимоверная, но почему-то не влияла на его голос).
Заядлый курильщик легко уживался в Валерии Николаевиче с самым яростным борцом с курением среди нас. За сигарету можно было схлопотать незачет по сценической речи.
У Галендеева была удивительная способность вынюхивать табачный дым и неожиданно появляться в самых непредвиденных обстоятельствах.
Однажды Коля Павлов ехал в электричке за город. Поезд еще не тронулся, и Коля вышел в тамбур покурить, вдруг слышит:
— Брось сигарету!
В соседней электричке с «Севером» в зубах стоял Галендеев.
Мы благоговели перед нашими педагогами, обожали их, хотя и по-разному. Аркадий Иосифович проводил с нами больше времени, он был весь — наш, и мы любили его как родного дедушку.
25 декабря 1981 года курс поздравлял мастера с шестидесятилетием. Первая, торжественная часть исполнялась под музыку Первого концерта Петра Чайковского:
Аркадий Осич, родной, Мы вас поздравить спешим От всей огромной страны И от души, от всей души. Как же вы хороши!
Как всегда, вы и бодры, и свежи.
И вам сегодня можно пить,
ведь вы приехали в трамвае, А не на машине.
Ваш юбилей в этот час
Мы отмечаем, друзья.
Ведь не отметить его
Нельзя-нельзя, никак нельзя.
Потому что вас
Знает весь город, знает вас вся страна, И братская семья соцстран, и страны Запада, где чуждый строй,
И даже — Третий мир.
Вторая часть звучала под музыку «Хава-Нагила»:
Аркадий Осич, Аркадий Осич, Аркадий Осич — Лучший педагог!
Аркадий Осич, Аркадий Осич, Аркадий Осич Лучше всяких Гог.
Лучше, чем Брук с Барро,
Лучше Гротовского — Словом, Аркадий Ощ — В мире лучше всех…
Для нас Кацман был именно таким.
Додин и Галендеев были еще молоды, поэтому, сознательно или нет, держали дистанцию и с Аркадием Иосифовичем, и с нами. Импульсивный Кацман казался еще экзальтированнее рядом с уверенным в себе, спокойным Додиным.
Для Льва Абрамовича наш курс был огромной частью его жизни, и он посвящал нам очень много времени, но кроме нас у него имелись и другие интересы. Он всегда торопился, поэтому мы часто общались на ходу. Но даже на ходу Додин был полностью твой — открытый, доброжелательный, чуткий.
Мы понимали, что Лев Абрамович со своим трагическим мироощущением мог существовать только во вселенском масштабе. Театр для Льва Абрамовича был прежде всего кафедрой, где нужно говорить о Вечном, хотя Додину никто не мог отказать в чувстве юмора.
Мы интуитивно чувствовали масштаб личности своего мастера, на его тридцатисемилетие мы пели:
Время летит, остановки не жди. Вот за спиною уж часть пути. Но для безумцев с пожаром в груди, Для тех, кто ищет всю жизнь, чтоб найти, — Все впереди!
Пусть разгорается с годами, Нас озаряя, это пламя, Пусть это пламя, как звезда, Сквозь непогоду и года, Словно пожар, горит всегда.
Многие лета тревожно пройдут, Подвигом веры ваш труд назовут. Полные боли спектакли, без лжи, Горят огнем вашей юной души, Как мятежи!
Спектакль, полный боли, без лжи Лев Абрамович сделал уже с нами.
ГЛАВА 3
Кацман и Додин неоднозначно относились к нашему с Димой Рубиным тандему. С одной стороны, им нравилось, что мы делали на зачинах. Аркадий Иосифович однажды даже воспользовался услугами Димы, попросив его сочинить поздравление для его старинного друга. Судя по приподнятому настроению после юбилея, номер имел успех. Но с другой стороны, они очень ревностно относились к нашим занятиям каждый раз, когда те выходили за рамки интересов курса.
На Диму Рубина я обратил внимание уже на вступительных экзаменах. Он очень выделялся в толпе абитуриентов. Тогда все нервничали, что-то из себя изображали, а он был естественным, спокойным и обстоятельным.
В августе мы вдвоем поехали в Ригу — нас пригласил к себе в гости парень, не прошедший по конкурсу. Звали парня странно — Аба. Имя это было не латышское, а еврейское. Аба был очень настойчив, расхваливал Ригу. Мы без него знали, что это почти Запад, хотя никто из нас там не был. К тому же после экзаменов хотелось расслабиться. И мы рискнули.
Оказалось, Аба жил в коммуналке с родителями, которым и без нас забот хватало. Но Мейер Моисеевич и Юдифь Адольфовна нам очень обрадовались и с криком:
— Абкины друзья приехали! — принялись кормить нас фаршмагом и гефилте фиш.
Мы не могли выдержать такого радушия. Уходили рано утром и весь день мотались по Старому городу, так как вкусить по-крупному западную жизнь денег не было. Зато была куча времени для общения. Мы сразу поняли, что встретились неслучайно.
Димка тоже любил битлов, немного играл на гитаре и писал стихи. Я же к тому времени имел в арсенале несколько мелодий, в том числе и одну со словами, которые уже на музыку сочинил мне папа. Музычка, правда, здорово смахивала на «Imagine» Леннона.
С высоты большой, друзья,
Кажется порою
Наша старая Земля голубой звездою.
Но наверно, где-то есть, Во Вселенной где-то есть Солнце голубое…
Наше совместное с Димой творчество началось фактически сразу, с подготовки ко дню первокурсника. На музыку песни Владимира Шаинского «Вместе весело шагать по просторам» мы сочинили свою историю, которую начинали девочки:
Опояшу я косичку белой ленточкой.
Я не школьница, я юная студенточка. Стены школы, только вы меня и видели. Раз — фигурка, два — фактурка, в ЛГИТМиК приняли.
Потом все вместе:
Мною школьная давно программа пройдена.
Я теперь учусь у Кацмана и Додина, Галендеев ставит речь мне благородную.
И снова девочки:
Дю-дю-дю и тю-тю-тю. И я — народная.
В свои первые студенческие каникулы мы с Рубиным поехали в Москву. Прошел слух, что в московском кинотеатре «Зарядье» показывают фильм о концертном турне по Австралии шведской группы ABBA. Пять дней, пока были в Москве, мы ежедневно ездили через весь город на единственный сеанс и смотрели на большом экране концерт настоящих западных звезд. Нам нравилось все: и сами музыканты, и их песни, — но больше всего нравилась атмосфера концертов. Артисты вели себя свободно и просто. Выходя к публике, они кричали:
— Хелло, Мелбурн! — И грациозно подпрыгивали.
Многотысячная разновозрастная толпа вскипала в ответ.
На каникулы курс получил задание: подготовиться к конкурсу авторской песни. Можно было сочинять в одиночестве, можно и в коллективе. Вдохновленные творчеством группы ABBA, мы написали четыре песни для конкурса.
Все они, привезенные из Москвы, были на чужой мотив. Одна на популярную мелодию «Наша служба и опасна, и трудна», другая на музыку группы Chingishan, третью я вообще забыл. Четвертая песня, самая длинная, называлась «Тренинг» на мотив романса Михаила Звездинского «Увяли розы»:
…Вот и окончились занятия,
И я уже хотел обнять тебя.
И наконец, хотел я высказать,
Все, что давно хотел сказать.
Но тут явился Игорь Иванов,
И ты свое надела кимоно,
В 26-ю убежала ты Себе растяжку укреплять.
Стою в сан-чине при грустной мине
И вновь мечтаю тебе душу открыть. Ты в киба-даче. Ах, мне удачи, Ах, мне удачи никогда не добыть. Но через час наш Игорь выдохся. И миг свободный все же выдался. Я за тобой бегу по лестнице, Я должен все тебе сказать. Но на пути Аркадий Йосифич Сказал: «Ну, что же вы здесь носитесь, Идите лучше в аудиторию На антресолях убирать».
На антресолях я убираю, А ты оделась и уходишь домой. А как же тренинг? Не понимаю! В тебе ошибся, Видно, я, ой-е-е-й.
Я пыль сметаю,
С щеки стекает Моя мужская и скупая слеза.
И я все понял, твой жалкий тренинг Открыл сегодня на тебя мне глаза.
«Тренинг» имел настоящий успех и занял первое место на конкурсе авторской песни нашего курса.
Признание окрылило нас.
Зачины, праздники, юбилеи — наше умение было востребовано.
Ежедневная поденщина не давала расслабиться, но мы постоянно чувствовали потребность выйти за рамки злободневности и замахнуться на вечные темы.
Не помню, как так случилось, но, в отличие от институтской ежедневной обязаловки, когда куплеты мы сочиняли сообща, в нашем индивидуальном творчестве обязанности сразу разделились. Я стал писать музыку, Дима — тексты, хотя, конечно, каждый имел право вмешиваться в творчество другого.
Одна из первых наших песен называлась «Похороним тишину».
Похороним тишину.
И память почтим.
Похороним тишину
И памятный гимн
Над могилой громогласно споем.
И пасмурным днем Мы всплакнуть над ней не раз придем…
Другая песня, «Ты знал слово — «закон», очень понравилась моим родителям:
Я все вижу, как есть, Сахар обещаний тщетен. Чтоб знать славу и честь, Мы своей торгуем честью.
Чтоб быть собой не на треть, Чтоб свой голос иметь…
Но зачем нам голос,
Если в нас пропала гордость…
Припев:
Помни, что только тот право говорить имеет, Кто достиг тех высот, где его прервать не смеют. Много лет он дерзал, он дошел, добежал, Право вечных похвал он завоевал…
В общем, в головах у нас творился абсолютный сумбур, густой компот из Высоцкого, Окуджавы и «Машины времени».
Но вот однажды…
У одного французского шансонье я услышал песню «Маленькое счастье». Там были слова: «подари мне завтра маленькое счастье». Маленькое счастье меня зацепило, захотелось самому высказаться на эту тему. И я придумал мелодию — тара-тада-та.
Димке мелодия понравилась, оставалось придумать слова о своем маленьком счастье.