По иронии судьбы, режиссер фильма Карен Шахназаров пробовал и меня на главную роль, но, видно, Игорь лучше вписался в компанию Петра Щербакова и Александра Панкратова-Черного.
На Ленинградском телевидении получилось наоборот.
Я никогда не мечтал стать ведущим телевизионной программы, но если пригласили — почему бы и не попробовать. К тому же передача музыкальная, а это уже было интересно. Кроме того, выступление на телевидении давало нам новые возможности.
На собеседование мы приехали с Фомой. Коля — гений коммуникативности, здесь ему нет равных. Вот кто истинный двигатель торговли.
Фома начинал, я подхватывал. Мы были молодые, обаятельные и очень наглые. Штурм и натиск — это был наш девиз. Перед нашим дуэтом трудно было устоять.
Мы сразу предложили свою, свободную манеру ведения передачи, что вызвало одобрение собравшихся. Не дав им опомниться, я тут же сел за рояль, и мы спели несколько песен «Секрета», предложив все передачи заканчивать выступлением нашей группы. Это телевизионщикам понравилось еще больше, не надо каждый раз искать, что показать в финале. Меня утвердили в роли ведущего.
Весной 1984 года вышел первый выпуск программы «Кружатся диски». Он был одобрен руководством студии. Мы загорелись.
Программа стала выходить ежемесячно. К каждой передаче мы должны были написать новую песню, записать ее в Доме радио и снять к ней видеоролик.
Для съемок выбирали самые невероятные места. «Ленинградское время» снимали в метро ночью, так как метрополитен — стратегический объект. «Именины у Кристины» проходили в интерьере кафе-«стекляшки» в Колпине. В кафе посадили массовку. Клара Михайловна придумала, что Кристины будут разных возрастов. Сначала мы поздравляли девочку, потом девушку, в конце — пожилую женщину.
Для песни «Старый ковбой» где-то нашли очень выразительного старика-конюха псевдоамериканского вида.
Сюжет песни «Ведьма» снимали на руинах Константиновского дворца в Стрельне, отреставрированного теперь для Президента. Жена Заблудовского Ада, вся в белых прозрачных одеждах, изображала героиню. Мы с наклеенными носами — злых духов. В общем, ужас, не характерный для нас. Песня не вошла ни в один альбом, а потом и забылась.
Теперь, как в институте, мы были вынуждены писать не только о любви, но и откликаться на актуальные события.
В 1984 году впервые за много лет «Зенит» стал чемпионом страны. И хотя мы с Фомой отнеслись к этому спокойно, но оперативно поддержали ликование зенитовского фаната Заблудовского.
На мелодию песни Чака Берри «Johnny В. Good» написали свои слова:
Приятель, ты попал в беду, потерян сон.
Такое впечатление, что ты влюблен. Зимой тебя не привлекает биатлон, А летом не заманишь поиграть в бадминтон.
Ты носишь постоянно бело-синий бадлон.
Ты и ночью, и днем говоришь об одном: Зенит — чемпион!..
Команда «Зенита» долгое время использовала нашу песню как свой домашний гимн.
Съемки «Зенита-чемпиона» заняли несколько дней. Сначала на закрытом стадионе, облачившись в зенитовскую форму, мы бегали по полю с мячом, что само по себе выглядело смешно. Ироничность происходящего усиливал огненно-рыжий парик до плеч у Мурашова (единственное, что удалось найти на его голову), который прикрывал лысый череп служащего Советской армии.
Вторую часть сюжета снимали на площади Восстания, в створе Невского проспекта. Была зима. Милиция все вокруг перегородила. Мы с гитарами изображали игру, Мурашов с барабанами сидел прямо на трамвайных путях.
Передача «Кружатся диски» была посвящена новинкам популярной музыки. Отечественной музыки, естественно, было больше, зарубежной — меньше, но она все же была. На Западе уже вовсю снимали клипы, кое-что попадало и на Ленинградское телевидение.
Иногда удавалось показать не только запись какого-то концертного выступления, но и специально снять для нашей программы выступление Майка Науменко, Бориса Гребенщикова, Виктора Цоя, Петра Мамонова, Кости Кинчева. А группа «Браво» с юной Жанной Агузаровой впервые появилась на телевидении именно в передаче «Кружатся диски».
Даже Алла Пугачева дала мне короткое интервью.
Она заинтересовалась песнями Виктора Резникова, который уже был популярен в Ленинграде. Музыка Резникова очень выделялась на фоне заунывного советского однообразия, в ней были скорее американские гармонии. Виктор Резников был очень самобытным композитором.
Пугачева пела несколько его песен, помню только «Телефонную книгу», «Бумажного змея» и «Примету».
В те годы Алла Борисовна была истинно творческой личностью, выбирала интересные стихи, писала хорошую музыку, замечательно пела. Чего стоят «Эти летние дожди» на слова Семена Кирсанова.
Я, естественно, волновался перед встречей, тем более у меня не было никакого журналистского опыта. Но все прошло как по маслу.
Мы приехали в Приморский парк победы к ресторану «Восток». Был день, ресторан закрыт. По террасе ресторана, где обычно выступали цыгане, ходила Пугачева и пела:
В эту примету
Верю. И в волны монету
Я, махнув рукой,
Брошу далеко, Чтобы к морю нам с тобой Вернуться через год…
У нас было несколько минут для съемки. Я спрашивал Пугачеву только о Викторе Резникове.
Помню один ответ. Начинающим музыкантам Алла Борисовна много помогала, и на вопрос о Викторе она сказала в камеру с усталым вздохом:
— Ну, что, Виктор Резников, настал твой черед. Больше ничего не помню.
Зато помню, что тогда я первый раз увидел Володю Густова. Он работал у Аллы Борисовны и стал частью нашего сюжета. Володя сидел под деревом и что-то подбирал на гитаре.
Я не догадывался, что через десять лет судьба вновь сведет нас, и Густов станет моим гитаристом. Но в тот момент мне было не до Володи.
Позже Пугачева создала свой рок-театр, приглашала к себе неформалов, и многие были рады пойти ей под крыло.
В поисках рок-н-ролльщиков Алла Борисовна пришла и на концерт «Секрета». Мы играли в каком-то ДК. Пугачева появилась в конце программы, и специально для нее мы повторили почти все песни. Но видимо, не пришлись ей по вкусу. Она даже не зашла за кулисы. Скоро мы узнали, что она подружилась с Костей Кинчевым.
С Костей нас познакомил Андрей Заблудовский, когда Кинчева знали как Панфилова, и он был начинающим рокером.
Первый альбом Костя записал вместе с Заблудовским и Мурашовым. Альбом назывался «Нервная ночь», а сессионный коллектив скрылся под названием «Доктор Кинчев и группа «Стиль». В группе были Кинчев, Андрей, Леша и кто-то еще.
Мы встречались у Заблудовского дома. Ада и тогдашняя жена Панфилова Аня были близкими подругами. Встречи были случайными до тех пор, пока Ада не решила устроить маскарад в свой день рождения.
Мне всегда казалось глупым наряжаться по такому поводу, поэтому я пришел в обычном костюме, надев лишь цилиндр и маску.
Моя текущая жена Ира как человек ответственный выдумала себе настоящий костюм.
Фома пришел в тельняшке, в туфлях на каблуках и в колготках, на которых было написано то ли «мацай меня», то ли, наоборот, «не мацай меня» — в общем, рыбачка Соня.
Но всех переплюнул Костя, он разукрасил себя, как индеец перед смертельной схваткой. Группой поддержки оказалось еще несколько гостей — в серьгах и с ирокезами.
Несмотря на маскарад, сначала праздник шел пристойно. Мы спокойно выпивали за столом в гостиной.
Неожиданно к нам присоединилась бабушка Андрея Милиция Андреевна. Она была очень старенькая, плохо видела и редко выходила из своей комнаты. Ворошиловский стрелок, ветеран хора большевиков, бабушка до конца жизни не растеряла революционный дух и преданность коммунистической партии. На ее комоде стояли два бюстика — Ленина и Горького. Отвечая на телефонные звонки, Милиция Андреевна всегда называла себя:
— Нечай у аппарата.
И когда Заблудовскому звонили поклонницы, услышав это, школьницы кричали в трубку:
— Нечай, говно качай. — Они искренне радовались своей шутке.
Но бабушка, к счастью, плохо слышала.
Милиция Андреевна решила присоединиться к празднику и подняла бокал за прекрасную советскую молодежь и комсомол, то есть за нас.
Это было очень трогательно. Однако приход старой большевички подействовал на нас странным образом. Когда ее с трудом увели, «прекрасная молодежь» стала крутить самокрутки.
Я впервые попробовал марихуану. Она была не лучшего качества, но мне стало очень хорошо. Правда, я тут же потерял интерес ко всему, кроме Костиной жены. Остаток вечера я танцевал только с ней, очень веселился и даже где-то ее прижал, за что был подвергнут деструкции со стороны собственной жены. Ира не хотела понимать, что это был не я, а другой человек, напившийся и накурившийся. Выяснял ли отношения с женой Костя, не знаю, но вскоре они развелись.
Может быть, эта история повлияла, а может быть, просто мы с Кинчевым были слишком разные, но отношения у нас не сложились. И разговаривать, и спорить нам было не о чем.
Наша жизнерадостность не входила в круг его интересов, он, видимо, никогда и не считал нас рокерами, как и мы никогда не могли понять, зачем нагонять столько ужаса.
Это было не только наше мнение. Во время очередного застолья, когда Костя взял гитару, его маленький сын предупредил:
— У папы песни страшные.
Как-то «Секрет» и «Алиса» выступали в одной передаче на Центральном телевидении, а после записи мы вместе с Кинчевым шли до автобуса. Я по наивности спросил:
— Костя, ты же умный человек, зачем ты поешь такие страшные песни?
Кинчев задумался:
— Да, надо браться за ум.
Тогда трудно было предположить, что искания приведут его в православие. Для меня вера, тем более православная, всегда была синонимом милосердия и любви. Какое отношение это имеет к тому, что делает на сцене Кинчев, — мне непонятно. Но люди любят ярлыки, ярлык для них гораздо важнее сути. И вот парадокс: Кинчев — лицо русского православия. Бедное православие!
В съемках чужой музыки для «Дисков» я не участвовал. Чужую музыку я только комментировал. Сначала у передачи был автор, который писал реплики так называемых обвязок. Мне давали сценарий, и мы вместе с Фомой переделывали этот текст под живую речь.