— А что дает ирония, с которой вы иногда к себе относитесь?
— Не дает возноситься слишком высоко, во-первых, а во-вторых, наши песни наивны и петь их серьезно будет смешно, поэтому естественно чувство иронии где-то к музыке, где-то к словам, где-то к стилю…
Наши сторонники защищали нас яростно:
— В песнях «Секрета» есть психологизм, есть лиризм, есть драма.
— Почему нас кто-то должен воспитывать? Их музыка — это музыка досуга, веселая, немного дурашливая, достаточно музыкальная. Это мироощущение молодого человека, ему радостно жить. И когда я их слушаю, просто радуюсь жизни. Почему группа должна быть пастырем?
Какая-то женщина сказала:
— У меня ощущение, что стреляют из пушки по воздушным шарикам.
И Фома закричал:
— Ура! Мы — воздушные шарики!
Как-то, когда мы в очередной раз мечтали о славе, я сказал:
— Нам надо стать самыми крутыми!
— Нет, — возразил Фома. — Мы и так самые крутые, просто надо об этом всем рассказать.
На «Ринге» мы сделали это. Мы доказали, что «Секрет» — это не картонные мальчики, что мы занимаемся музыкой обдуманно и даже можем отстоять свою точку зрения. Когда в конце передачи мы, по обыкновению, сели, обнявшись, и запели:
Пусть нас ждут холода, огонь и вода, Мы живы порой надеждой одной, Что если беда, то легче, когда Ты рядом со мной, я рядом с тобой. Как будто пустяк, Но пусть будет так всегда… —
большинство было уже на нашей стороне.
После передачи было ощущение абсолютной победы.
А потом на телевидение стали приходить письма. Письма шли тысячами. Какое-то время телевизионщики письма хранили, надеясь, что мы их заберем. Но после «Музыкального ринга» наша популярность резко пошла вверх, у нас не было отбоя от приглашений, и мы постоянно были на гастролях.
Некоторые письма забирал мой папа, бывая на телецентре по своим делам. Он даже составил из них
что-то вроде книги отзывов, отдав предпочтение оригинальности высказываний.
У нас в семье была такая забава — зачитывать друзьям и знакомым фрагменты из этих посланий. Я так часто это делал, что фактически запомнил их наизусть.
…Мне ваша музыка есть затмение ума. Ваши поклонники глупы, неопытны. Вы ухватились за них, но это временно. Богу все видно! Поймите это и беритесь за музыку неба, леса, поля, моря. Собак, кошек и обезьян заменять не надо. Встаньте на борьбу со злом, которое вы пропагандируете. Спасайте ваши души от зла! За Леонтьева — считаю талант его неприкосновен. Алла поделочная, хитра, стяжательная…
…Вы что показываете? Квартеты, подобные вашему буги-вуги и прочее, расшатали всю дисциплину в нашей стране. Что вы себе позволяете? На вас же смотрят люди! Эти МАКСИМЫ НЕ БУДУТ НИКОМУ ПОДЧИНЯТЬСЯ!!! И черт меня дернул после Иосифа Кобзона услышать эту мразь и галиматью
Здравствуйте, дети. Пишет вам пенсионерка Всеволожского района Кулагина Анна Петровна. В настоящее время нахожусь убитая горем — подлостью Проскуриной Тамарой Ивановной, учительницей 14-й школы, которой одолжила 200 рублей. Из них 100 рублей одолжила сама, а еще 100 — эти деньги заняла у знакомых. 30 рублей у Федотова Степана Ильича, ул. Большевиков, 44, кв. 6, и 70 рублей у Гулько Раисы, ул. Рентгена, д.4, кв. 45, и доверила Проскуриной на один год. А она не отдает. А еще говорила, что член партии, а оказалось — нет. Убитая горем. Но ваша музыка, песни меня развеселили. Будь проклята Проскурина Тамара Ивановна, учительница 14-й школы. Я на какое-то время и на ночь остаюсь успокоенная после вашего задорного пения. Спасибо вам, дети.
Конечно, были и обычные хорошие, и не очень хвалебные отзывы о программе, но я запомнил лишь это.
«Секрет» гастролировал в Таллине, когда мне позвонили из Москвы. Треск на линии ужасный, можно разобрать только отдельные слова.
— …Хррр… авствуйте… сим!… киностудия Горького… хррр… Бабеля… хррр… Закат и Одесские расе… хррр… Журбина, а либретто Асара Эппеля, режи… хррр… вам приехать на пробы… на роль… хррр… Крика.
В общем, я понял, что надо ехать в Москву на пробы в музыкальном фильме по Бабелю. Роль, судя по всему, Бени Крика.
Артистом я не работал уже несколько лет и за это время сыграл всего одну роль. Но какую!
Мы выступали во Владивостоке, первое отделение — «Секрет», второе — «Веселые ребята». У них как раз накатила вторая волна популярности, солировали Алексей Глызин и Александр Буйнов.
В один из дней валяемся мы днем на пляже и ко мне подходит художественный руководитель «Веселых» Павел Слободкин:
— Выручай, у Буйнова экзамены в Москве, в институте культуры, ему нужно уехать. У меня безвыходное положение. Выйдешь несколько раз вместо него?
— То есть как это вместо него? — до меня не сразу дошел смысл сказанного.
Слободкин стал мне растолковывать:
— У нас все равно фонограмма, а в цирке (концерты проходили в здании городского цирка), ты же понимаешь, тебя никто не узнает, по фактуре вы похожи. Это же не бесплатно.
В общем, уговорил. Почему бы не похулиганить.
Послушал их фонограмму и — вперед!
Сначала я выходил с «Секретом», в антракте у меня брали автографы, а потом я надевал костюм артиста Буйнова, взлохмачивал волосы (у него тогда была пышная шевелюра), надевал очки (он тогда носил очки), выходил с «Веселыми ребятами» и вставал к синтезатору. Никто не видел, что я там нажимаю, а я ничего и не играл. «Пел» про автомобили, которые все заполонили и, конечно, про тетю, у которой дядя на работе. После концерта у меня снова брали автографы, но теперь уже как у Буйнова.
Через пару дней я даже начал получать удовольствие от этого маскарада, который мне ничем не грозил — абсолютная безответственность.
Неожиданный звонок со студии разбудил во мне драматического артиста. Конечно, я хотел сниматься, тем более в музыкальном фильме, да еще по Исааку Бабелю. Выучил какой-то монолог Бени Крика и поехал пробоваться в Москву.
Когда я прочел монолог, в павильоне повисла тишина.
— Мы вас собирались снимать в роли Левки, младшего брата Бени, — объяснил режиссер Владимир Алеников.
На Беню уже было две кандидатуры — Вилли Токарев и Николай Караченцов.
Я прочел сценарий фильма «Биндюжник и король» и понял, что роль Левки мне совершенно не подходит. Но сценарий зацепил. Асар Эппель и Владимир Алеников скомпилировали ранние «Одесские рассказы» и знаменитый «Закат». Беня в результате объединил в себе и романтического разбойника, и откровенного негодяя.
Уезжать домой ни с чем страшно не хотелось.
Но случилось чудо — благодаря моей ошибке я все-таки получил роль Бени.
Левку, младшего брата, сыграл Андрей Ургант, который на самом деле на четыре года меня старше.
Когда Урганту исполнилось пятьдесят, ему подарили сувенирный буклет с фотографиями. На одной из них — папа Андрея Лев Максович Милиндер, молодой мужчина с гривой черных волос, а перед ним маленький мальчик, тоже с черными волосами. Все, включая юбиляра, были уверены, что мальчик это маленький Андрюша. На самом деле это был я. Знаю точно, так как фотографировал мой папа в Доме отдыха Щелыково. Точно такая же фотография хранится у меня в семейном архиве. Так что наше родство в фильме не случайно.
Левка идеально лег на органику Андрея. Он был и смешон, и трогателен в роли великовозрастного дурака.
Алеников пригласил на фильм замечательных артистов. На роль Менделя Крика — Армена Джигарханяна, который исполнял эту роль в спектакле «Закат» в Театре имени Маяковского.
Маму, Нехаму, играла Раиса Недашковская, сестру Двойру — Татьяна Васильева, ее жениха, мсье Боярского — Роман Карцев, Арье Лейба — Зиновий Гердт, конюха Никифора — Евгений Евстигнеев, Мокеевну — Инна Ульянова, Маруську — Ирина Розанова.
В первый съемочный день на Киностудии имени Горького снимали сватовство Боярского. В сцене был занят практически весь звездный состав.
Когда стали репетировать эпизод, где Никифор входит в дверь, режиссер попросил Евгения Александровича сначала опереться об один косяк, потом о другой и уже после этого войти.
— Как вы хотите, чтобы я оперся? — поинтересовался Евгений Александрович и тут же показал семь вариантов один убедительнее другого.
Казалось бы, мелочь, но я увидел, какое это волшебство — работа мастера.
Закончили поздно. Мы с Ургантом еще в костюмах стоим в туалете у писсуаров и рассуждаем, что после такого дня хорошо бы выпить. Однако где в это время найти? В гостинице буфет и ресторан закрыты, магазины тем более. Только у таксистов. Но в Москве надо знать у каких.
Тут из кабинки выходит Зиновий Ефимович Гердт уже при дубленке:
— Если вы, молодые люди, быстро переоденетесь и разгримируетесь, то сможете выпить у меня дома, заодно и поужинать.
Мы совершенно растерялись от этого предложения, ведь еще вчера Гердт даже не подозревал о нашем существовании.
Мы мигом собрались, предвкушая невероятное. И были абсолютно правы.
С телефона-автомата Зиновий Ефимович позвонил жене и предупредил, что будет не один.
Когда мы приехали, нас уже ждала жареная картошка, квашеная капуста и другие домашние радости. Видно, ночные посиделки у Гердта были обычным явлением. Хозяин вытащил бутылку «Столичной» (как он назвал ее, «Ноль десять»), экспортный вариант с ручкой, и мы приступили.
Сначала вчетвером, с Татьяной Александровной. Потом втроем. Выпили весь литр. Вскоре мы звали Гердта дядей Зямой. Он пил наравне с нами, молодыми бугаями, и все время рассказывал.
Все знали: рассказчик Гердт — блестящий, а когда это все под водочку, не спеша! В какие только ситуации он не попадал! С каким юмором все это описывал! Но больше всего меня поразило, что во всех историях он был не главным героем. Он рассказывал не о себе, любимом, а о других.
Покидали кухню под утро, хотя видно было: у Зиновия Ефимовича еще было что рассказать.
Я часто вспоминаю его истории. Не могу отказать себе в удовольствии, кое-что процитирую.
Поскольку купить машину в Совке было делом непростым, Гердт купил экспортный вариант «Жигулей» в Швеции. У автомобиля была масса преимуществ перед советской моделью и лишь один недостаток — руль справа.