Свет погас. Застрекотал знакомо проектор.
Мы сидели рядом. Я по ходу действия немного комментировал фильм и украдкой следил, как Чарли реагирует на увиденное…
На экране морская пехота перешла в контратаку.
— Прекрасно! Чудесно! Превосходно! Невероятно! — Чаплин не переставал восклицать, подпрыгивая в кресле.
Но вот развернулись события последних дней обороны. От Севастополя остались руины. Тонули корабли, догорали последние здания. У разбитых орудий умирали матросы…
Чаплин приумолк, затих, опустил голову и в руках его появился платок. На экране последние дни обороны Севастополя. Огромные взрывы тяжелых снарядов от пушки «Большая Дора» на Северной стороне. Закопченный от дыма, пробитый осколками памятник «Затопленным кораблям». У подножия плещется море — Черное море. Конец. Зажегся свет.
Чарли Чаплин повернулся к нам, намереваясь что-то сказать, и мы увидели, что его влажные глаза потухли.
— Я так потрясен, так взволнован, что не могу говорить! — сказал он тихо.
Наступила тишина. Все это время Чаплин сидел, положив седую голову на руки. Прошло несколько минут. Потом он встрепенулся:
— Друзья, я хотел пригласить вас к себе домой, но сегодня постный день. Не правда ли, смешно? В Америке постные дни!.. Абсурд! — он рассмеялся и пригласил нас поехать с ним в ночной клуб кинозвезд «Браун Дерби» — «Коричневая шляпа».
Огромный ресторан был почти пуст. За одним из столиков сидел уже знакомый нам Пол Уайтмэн с дамой. Мы поздоровались.
— Вы уже знакомы? — удивился Чаплин.
— Да. Нас познакомил Грегори Ратов.
Не успели мы расположиться за столом, как потянулись любители автографов. Я повернулся в зал и глазам своим не поверил — зал был переполнен.
Охотники за автографами, видимо, раздражали Чаплина. Вскоре он не выдержал, вскочил на стул и посмотрел туда, откуда наплывала река поклонников. Через несколько секунд паломничество прекратилось. То ли кто-то оберегал его от чрезмерного внимания поклонников, то ли они сами поняли, что нужно и меру знать — я так и не понял.
Усаживаясь поудобнее в кресло, Чаплин сказал:
— На мальчишеской бирже в Нью-Йорке за один автограф Ширли Темпл — героини детских фильмов — дают три моих автографа. Не правда ли, это смешно? — Он рассмеялся, но глаза были грустными, как тогда, в просмотровом зале.
Мы спросили, что он сейчас делает, что собирается снимать.
— Вы знаете французскую сказку о Синей Бороде? Я сейчас думаю над сценарием о Синей Бороде… Это будет сказка о Синей Бороде на американский манер… Вы знаете, все сказки повторяются… У каждого народа есть похожие сказки… Только в каждой стране и в каждое время в одной и той же сказке по-разному расставляются акценты — это, кстати, и характеризует нравы и время — акценты… Как вы думаете, почему Синяя Борода убивал своих жен?
Посыпались ответы:
— Ну, он просто персонаж сказки ужасов — наивный Франкенштейн своего времени…
— Нет, он не злодей — он просто проверял честность своих жен и разочаровывался в них…
— Да нет — ему просто очень быстро надоедали его жены — ему хотелось новых…
Чаплин рассмеялся:
— Вот видите, сколько версий…
Он помолчал.
— Он убивает их из-за денег. Это моя версия. Я ведь хочу сделать современную сказку… и непременно американскую…
Эта «американская» сказка, выйдя на экраны, называлась «Месье Верду» — Чаплину так и не дали «расставить акценты» на американской действительности.
— Мне очень хочется поехать в Советский Союз. Скажите, в какое время года лучше всего это сделать?
— Приезжайте сразу же, как кончится война. Это будет самым лучшим временем года в нашей стране…
На прощание он нарисовал на обороте фотографии моей мамы, которую я всегда ношу с собой, маленький шарж на себя — усы, котелок, трость, стоптанные башмаки и грустные черные глаза. Это было удивительно похоже на те афиши, с которых начиналась наша встреча в далеком Саратове двадцатых годов…
И сказал:
— Когда вернетесь в Россию — телеграфируйте, что живы! Я буду ждать вашу телеграмму…
На улице Чаплина ждала сдерживаемая полицией толпа шумных, восторженных американцев, которые четвертое десятилетие не уставали приветствовать своего любимого актера и режиссера.
Он грустно попрощался с нами:
— До встречи в Москве, мои дорогие!…
Он быстро вошел в раскрытую дверку своего «роллс-ройса», помахал нам рукой, и черный лакированный кар умчал его по ночному бульвару Сансет.
…Через три месяца в Москве в Гнездниковом переулке мне вручат крошечный бланк телеграммы — ответ на нашу телеграмму в Голливуд: «Благодарю за вашу телеграмму, которую я очень ценю, желаю долгого счастья. Чарли Чаплин».
ТУМАН В ПРОЛИВЕ ЛАПЕРУЗА
Сан-Франциско — Владивосток,
апрель — май 1943 года
Но лишь на миг к моей стране от вашей
Опущен мост…
Остались позади сотни километров, которые мы «накрутили» по дорогам американских Соединенных Штатов, остались позади Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес, Голливуд, Сан-Франциско — невероятный калейдоскоп впечатлений, встреч и знакомств…
Впереди Тихий океан, который мы пересекали на огромном, самом большом тогда в Союзе пароходе «Трансбалт». «Трансбалт» был гордостью Совторгфлота. Однажды на линии Ленинград — Владивосток в сильный шторм корабль надломился посередине на гигантской волне, чудом добрался до ближайшего порта и после ремонта снова вступил в строй и включился в конвой. Теперь на «Трасбалте» мы, четыре кинохроникера, заканчивали нашу «огненную кругосветку». Впереди Владивосток.
В моем кофре с пленкой, завернутая в старые голливудские афиши, лежала небольшая позолоченная статуэтка, которую мне вручил для передачи режиссерам Варламову и Копалину наш консул в Голливуде М. Мукасей. Это был первый советский «Оскар», незадолго до этого присужденный американской киноакадемией документальному фильму «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой». «Оскар» был наградой невиданной для советского кинематографа, и я во что бы то ни стало должен был доставить его по назначению.
…«Трансбалт», оставляя черную ленту дыма, все дальше уходил на запад.
Тихий океан встретил нас тишиной. Ни облачка на небе. Нашу махину ритмично покачивают длинные глянцевые волны.
Изголодавшись по съемкам, мы в первые же дни набросились на экипаж и за неделю сняли очерк о рейсе «Трансбалта». Больше снимать было нечего — со всех сторон нас окружал океан…
Сводки Совинформбюро подстегивали наше нетерпение — хотелось как можно скорее добраться до родной земли, скорее вернуться на фронт и не опоздать к освобождению Севастополя. Гитлеровцы сидят на азово-черноморском побережье и зубами держатся за половину Новороссийска. Как там ребята — Дима, Костя, Федор?..
Когда Тихий океан был уже позади, до Владивостока нам оставалось одно серьезное испытание — пролив Лаперуза, который патрулировали японцы.
Мы поднялись на мостик в штурманскую рубку. Последние дни капитан Субботин не покидал своего поста, и спать ему почти не приходилось.
— А! Привет! Добро пожаловать! Проходите вот сюда. Ну, что? Как дела?
Капитан был в прекрасном настроении, встретил нас доброй улыбкой и, взглянув утомленными от бессонных ночей глазами, сказал:
— Упрямый вы народ — киношники! Хвалю! Сам такой! Хороший риск во много оправдывает себя! Ваше присутствие на «Трансбалте» тому пример! Даже на фронте и то меньше риска, чем на борту. Да, да! Ну а где же главный ваш ко мне вопрос?
— Ах да! Когда пролив Лаперуза? — спохватились мы.
— Завтра, друзья! В конце дня! Сам жду не дождусь, видите, все время торчу на мостике, и признаюсь — очень волнуюсь. Вы же знаете, чем забиты трюмы нашего шипа, какими «станками»? Обстановка, прямо скажу, сложная и сверхопасная. Как бы не выкинули чего наши островные соседи… Вот если пройдем Лаперуза спокойно — считайте себя дома.
— А что, разве есть основания для беспокойства? Вы чего-то опасаетесь? — спросил Вася.
— Пока нет. А там видно будет. Кругом японцы, хотя мы и не замечаем их…
— Он очень мелкий и узкий — этот ваш Лаперуз? — не унимался Василий.
— Всего сорок три километра и усеян множеством подводных рифов. Требует большой осторожности, а в тумане вообще непроходим.
— Лаперуза, Лаперуза, какая японская фамилия у этого француза! — как бы рифмуя, пропел себе под нос Вася.
На этот экспромт капитан тут же с энциклопедической точностью дал поучительную справку:
— Французский мореплаватель восемнадцатого века Жан-Франсуа Лаперуз в тысяча семьсот восемьдесят третьем году возглавил на кораблях «Буссоль» и «Астролябия» кругосветное плавание: Брест — мыс Горн — остров Пасхи — Гавайи — залив Монтерей — Северная Америка — Филиппины — Япония — Камчатка — порт Джексон. Выйдя дальше по направлению Новой Каледонии, экспедиция пропала без вести… И только в тысяча восемьсот двадцать шестом году ирландец Диллон обнаружил остатки экспедиции на острове Веникоро в группе Санта-Крус. Здесь потерпели крушение оба корабля. Лаперуз ошибся только в одном — он считал, что Сахалин полуостров, а не остров. Но это исправил наш соотечественник Невельский. Вот, товарищ дорогой, какая это японская фамилия.
Долго тянулся день. Еще дальше ночь — и новый, последний в Тихом океане день…
— Земля! Земля! — кто-то крикнул с мостика.
— Даже не верится — неужели скоро конец пути?
— Наконец-то!..
Этот возглас переполошил всех, а нас особенно — так давно мы не были на родине. Я смотрел до слез, но горизонт был чист.
— Где же она? Не видать! Кто там орал? «Земля»! «Земля»! — ворчал, как всегда, нетерпеливый Вася.
Но всем было ясно — она вот-вот вырастет из-под воды…
А что, если эта прозрачная тучка на горизонте превратится в землю?
Я нисколько не буду удивлен — это и есть земля!