Настя зашла в квартиру, разделась и без сил упала на кровать, она до сих пор еще чувствовала сильную слабость и головокружение.
Да, беременность и роды хорошенько прошлись по ее внешности и отрицательно сказались на здоровье. Ее грудь, прежде высокая и красивая, теперь висела двумя высохшими мешочками, ее несколько раз разрезали, чтобы откачать гной, и теперь она больше походила на поле битвы, чем на бюст. Шрамы от операций, растяжки, кровавые, до сих пор не заживающие рубцы, нет, видеть такую грудь Настя больше не хотела, и поэтому все время носила специальный бюстгальтер, в котором каждые шесть часов меняла прокладки для груди с очередной порцией ранозаживляющей мази.
После экстренного кесарева сечения живот выглядел вполне прилично, если не считать огромного операционного рубца, который, как утверждали врачи, со временем станет почти незаметным.
А вот нижняя часть тела… здесь Настю поджидали сюрприз за сюрпризом: огромные, налитые кровью геморроидальные узлы сильно болели и не давали возможности ни сесть, ни лечь, каждый поход в туалет «по большому» превращался в пытку, поэтому Настя начала страдать от запоров.
Мочевой пузырь тоже вел себя отвратительно, «радуя» Настю постоянными воспалениями и тянущими болями.
Но и это было не самое страшное, самое ужасное было в том, что Настя не знала, как ей поступить с дочерью, и думала об этом целыми сутками.
С одной стороны, отказаться от тяжело больного инвалида – это правильное решение, какой смыл гробить свою жизнь на ребенка, который даже ничего не понимает и все равно скоро умрет?
С другой стороны, это же ее дочь, и как она ее оставит, маленькую, крохотную и беззащитную?
Настя начинала плакать, она не могла принять решение, от которого зависела вся ее жизнь.
– Сейчас я поеду в детскую больницу, возьму ее на руки и сразу же все пойму! – Настя решила, что решение придет само, как только она увидит своего ребенка.
Настя приняла душ, переоделась и поехала в детскую больницу, где лежала ее девочка.
– Мне надо с тобой поговорить, прежде чем ты ее увидишь. – Настя была вызвана на разговор заведующей отделением интенсивной терапии в детской больнице. – Ты же ее еще ни разу не видела, верно?
– Верно. – Настя села на краешек стула.
В небольшом кабинете все стены были увешаны плакатами с красивыми крошками и их счастливыми родителями: вот чудо – малыш на руках у мамы, а папа их обнимает. Вот мама и прекрасная девочка, у которой на лысой головке красуется бантик. Вот чудо-сынок и его счастливый молодой отец.
Среди всей этой рекламной красоты не было неизлечимо больных детей, рано постаревших от горя матерей-одиночек, не было израненной и обвисшей груди в двадцать два года, не было геморроя и гнойных выделений из влагалища.
Чем дольше Настя смотрела на всю эту красоту и «ми-ми-ми», тем больше ощущала себя уродом на фоне всей этой ликующей красоты материнства.
– Я должна тебе рассказать о всех проблемах, с которыми ты обязательно столкнешься, если решишь забрать девочку домой. Думаю, что ты, Настя, уже и сама все почитала в Интернете, но я должна предупредить.
В ответ Настя с трудом оторвала свой взгляд от рекламных плакатов и молча кивнула.
– Болезнь Канавара – это неизлечимая генетическая патология. Сейчас твоя девочка видит, но к двум годам, если доживет, ослепнет. У нее задержка в развитии, судороги, она не сможет ходить, сидеть, говорить и ничего не понимает.
Настя закрыла лицо руками.
– Но если постоянно проводить поддерживающую терапию, дочка доживет лет до десяти, это максимум. Но на постоянную терапию нужны большие деньги, есть ли у тебя такая возможность? Твой муж работает?
– У меня нет мужа, – прошептала Настя.
– Но и еще есть шанс, что, быть может, кто-то придумает лекарство от этой болезни… У нас есть штатный психолог, она обязана с тобой поговорить, пока ты не увидишь дочь. Пойдем, я тебя провожу к ней.
Настя кивнула, встала со стула и, как робот, пошла следом за врачом в кабинет психолога.
Им оказалась молодая девушка, наверное, тоже только после института, она с интересом посмотрела на серую, бледную, с завязанными в пучок волосами Настю и предложила ей сесть.
Некоторое время в кабинете была тишина, штатный психолог изучала карту Настиной дочери, а потом она заговорила:
– Веришь ли ты, Настя, в бога?
Настя отрицательно покачала головой:
– Нет, не верю.
– А зря, – сказала психолог и постучала по столу тщательно отманикюренными пальчиками. – Тебе надо зайти в церковь, у нас при больнице недавно открыли церковь, и помолиться. Бог сохранил жизнь твоему ребенку, значит, на тебе лежит великая миссия матери – быть с ним рядом. Бог очень щедр и…
– Боже, какая чушь, – не выдержала Настя, – если бог так велик, зачем он вообще дал мне возможность родить генетического урода? Зачем так мучил меня и продолжает мучить девочку? Почему умирают дети? Где он, твой бог? – Настя тоже перешла на «ты».
– Я думаю, эти вопросы надо задать священнику, – спокойно ответила психолог, – у нас при больнице теперь есть и свой священник, но я точно знаю, что это испытание тебе по силам. Не надо копить негатив, надо уметь прощать людей и находить прекрасное в любом событии и в любом дне.
Пошел словесный понос из «мудрых изречений» и аваторок из социальных сетей, Настя закрыла глаза и постаралась не слушать эту дуру, которая просто тупо отрабатывала свою зарплату, она несла такую чушь, что…
– Теперь я провожу тебя к священнику, и после разговора с ним…
– Я никуда больше не пойду! – заорала Настя, у которой сдали нервы. – Покажите мне мою дочь и оставьте меня в покое со своим бредом про бога, заек, лужаек!
– Хорошо, – поджала губы психолог, – но если бы ты прислушалась ко мне и научилась находить прекрасное в каждом дне…
– Заткнись, я тебя прошу, – прошептала Настя, повернувшись к психологу и встретившись с ней глазами.
В Настином взгляде было все: и предательство Андрея, и боль родов, и ужас предстоящей перспективы жизни с неизлечимо больным ребенком, и хотя они с психологом по возрасту были практически ровесницы, Настя была ее уже на жизнь старше.
Психолог поджала ярко накрашенные (видимо, позитивной помадой) губы и проводила Настю до палаты, где в кюветках лежали крохотные комочки.
– Вот твоя девочка! – пожилая медсестра подвела Настю к младенцу под номером три. – Она еще без имени, это нехорошо, надо ее назвать.
– Я… я… я только из больницы сегодня, мужа нет, так что регистрировать было некому, – начала оправдываться Настя, не находя в себе сил посмотреть на младенца. – Но я назову ее Варя…
Медсестра ушла, и Настя осталась один на один со своей дочерью, лежавшей в кювете, вся в трубках, она казалась еще более крохотной, чем была.
Девочка неожиданно открыла глаза и посмотрела на Настю.
– Доченька, – Настя заплакала в голос, – это я, твоя мама, я больше никуда не уйду, ты не бойся, мы теперь всегда будет вместе.
Она дотронулась до крошечной ручки Вари и продолжала бормотать:
– Я люблю тебя больше всего на свете, я… я… я… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась от страха и бессилия.
Как Настя и предполагала, решение пришло само, она твердо решила забрать дочку из больницы, потому что просто не могла поступить иначе.
Глава 3
Первый день дома Варя все время кричала, она плакала так сильно и с таким надрывом, что у нее личико становилось бордового цвета, а ручки и ножки сводило судорогой.
Настя металась с ней по комнате, пытаясь то укачать, то накормить, то поменять подгузник, но девочка не замолкала ни на минуту.
Когда вечером к ней заехала Ксения, Настя уже сама была на грани паники и готовая вот-вот расплакаться.
– Я привезла тебе специальную качалку. – Ксения зашла в квартиру, за ее спиной топтался мужчина в рабочей одежде синего цвета с огромной коробкой в руках.
Настя в растянутых трениках и грязной футболке, Варя весь день срыгивала, застыла в дверях.
– Сейчас он соберет эту качалку, Женя сказал, что у его друга дочь тоже очень капризничала, и мать спасалась только этой бандурой.
Ксения разделась в коридоре, а затем вошла в комнату и поморщилась, Варя не замолкала ни на минуту. Мужчина быстро собрал кровать-качалку, подключил ее к сети и ушел, практически убежал из-за непрекращающегося детского крика.
То ли от усталости, то ли качалка действительно была уникальной, но девочка еще немного поплакала и наконец заснула.
Настя без сил опустилась на диван.
– Спасибо, – пробормотала она, обращаясь к сестре, – ты меня спасла.
– Ерунда, – Ксения смотрела на спящую девочку с ужасом, – ты молодец, герой, и все такое, мать трубит о том, что мы забрали особого ребенка из больницы, потому что верит в бога, но скажи мне, ради этого же бога, зааачем????
– Что зачем? – переспросила Настя, хотя она прекрасно поняла вопрос.
Она поняла, что хотела узнать сестра, но не знала, что ей ответить.
– Зачем ты забрала этого неизлечимо больного ребенка домой? – Ксения скривилась от ужаса. – Я почитала про болезнь Канавара, она… она… этот ребенок ничего не соображает, она… она… она ослепнет, не будет двигаться, и все равно умрет. Так зачем???
– Ее зовут Варя. – Настя смахнула струящиеся по щекам слезы, она их даже не замечала, они просто сами лились нескончаемым потоком, – и я ее мама, я не могу бросить свою доченьку там.
Ксения схватилась за голову:
– Что ты творишь! Зная наших родителей, они только поговорят-поговорят, а помощи от них ты не жди. Мать наша, известная театральная актриса погорелого театра, не станет возиться с инвалидом, она будет рассказывать родне, как это высоко духовно выгребать говно из-под овоща! А отец настолько зациклен на себе и своем погоревшем бизнесе, что ему просто плевать на тебя! – Ксения уже почти кричала. – Очнись! Ты же ломаешь свою жизнь!
– Замолчи, – прошипела Настя, – ты сама скоро станешь мамой, я желаю тебе пройти то же, что прошла я! А потом я спрошу тебя, оставишь ли ты своего ребенка в больнице, если он родится не такой, как все!