Илл.16. Строится музей
Перешли к боковому фасаду. Увидев окна лишь в первом этаже, император спросил, как же будет освещаться 2-ой этаж? Указание на верхнее освещение повлекло за собою вопрос государя, видели ли мы новый, только что на днях открытый Русский музей Александра III в Петербурге, в Михайловском дворце, где устроено такое освещение через потолки в двух больших залах. Освещение там решительно идеальное, лучше которого и желать нельзя – и нам нужно всячески стремиться устроить у себя такое же. Ответ, что как это освещение, так и весь музей устроены превосходно и что в его залах совершенно забываешься, будто ходишь по одному из лучших музеев Зап[адной] Европы, императору очень понравился: «Я, – сказал он, – бывал там и в дурную, пасмурную погоду – и тогда света в нем совершенно довольно для картин». Второй вопрос его был о том, пойдет ли и до какого места каменная облицовка по этим фасадам. Великий князь указал на первый выступ, которым камень будет здесь оканчиваться. Мне, в объяснение этого, пришлось сказать, что боковые фасады выходят в тесные переулки и что за первым выступом остальная часть стены их не будет видна для идущих ни со стороны Румянцевского музея, ни от храма Спасителя, а потому там камень был бы бесполезен. Дальше Государь просил показать ему световые фонари на крыше. От боковых фасадов передвинулся к разрезу здания. Здесь понравилась ему лестница, сделанная Клейном по образцу лестницы Эрмитажа с устранением ее крутизны и с постановкою характерных скамеек на площадках. Государь обратил внимание на круглый зал, находящийся в центре здания, и спросил об его назначении. Определенного характера этот зал доселе не имел и между собою мы его называли Ruhmeshalle (круглый зал) и предназначали его для статуи императора Александра III, для статуй и бюстов царственных покровителей и крупных жертвователей. Но в последние дни у Влад[имира] Константиновича] Истомина возникла мысль воспользоваться этим местом под статуи и бюсты из мрамора и бронзы славнейших деятелей русской науки, литературы и искусства. Это может быть как бы Пантеоном русской славы в области высшей культуры. Здесь же вокруг статуи императора Александра III будут бюсты ныне царствующего государя, государынь Александры Федоровны и Марии Федоровны, великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны, при которых это учреждение создавалось. Я доложил об этой мысли государю: он признал эту мысль очень симпатичной, в обсуждении ее принял участие великий князь, по-видимому, уже знакомый с этим проектом. Государь, обращаясь ко мне, заметил: «Но ведь вы, надеюсь, не станете спешить с этим? Это дело требует осторожности в выборе материала». Я должен был сказать, что в настоящее время главная забота о месте для такого учреждения, а организация его не может быть делом произволения одного человека и тем менее моим. Вопрос это обширный и разнообразный, в нем со временем должны принять участие Академия наук, Академия художеств и факультеты Университетов. Согласившись с этим, государь перешел к рисунку перспективы лестницы, сделанному, по общему отзыву художников, очень эффектно. Государь спросил: «Чем будет она отделана?» Я доложил, что «мечтаем о мраморе». – «Мечтаете, – заметил великий князь, – но чего это будет стоить? Довольно с вас и стукка, искусственного мрамора». Архитектор на это высказал уверенность, что гранит на ступени лестницы во всяком случае найти будет можно. Я же отвечал великому князю, что нужно мечтать выше, чтобы действительность поднимать дальше обыденного уровня. Государь внимательно слушал этот разговор, завязавшийся около него, и улыбался.
Осмотр больших рисунков был этим закончен, все повернулись к биллиарду, на котором были разложены чертежи плана внутренних помещений здания. Император пожелал начать рассмотрение с 1-го этажа и с такою же подробностью. Облокотясь на сукно биллиарда, дальнейший осмотр он производил в наклоненном положении. Сначала был подробно пройден 1-й этаж, причем император интересовался каждым залом, каждым кабинетом, расспрашивая об их назначении. При рассмотрении помещения для Египетского отдела, было доложено о трудах и жертвах на это Ю. С. Нечаева-Мальцова, закупающего большую коллекцию по Египту в Каире. Пройдя обе половины 1-го этажа, из коих одна предназначается для учебно-вспомогательных учреждений – библиотеки, читальни, аудитории, здесь же проектирован и Антикварий. Последнее название заинтересовало государя, который спросил, какие предметы войдут в это отделение, и узнав, что здесь поместятся Нумизм[атический] кабинет, мелкие предметы древностей быта, статуэтки из мрамора и бронзы, он заметил: «Этот зал у вас наполнится скоро». – Перейдя на другую сторону плана, в зал Эгинетов, он, наклонившись над надписью и не прочитав ее за отдаленностью, спросил о названии и назначении. Когда в объяснение этого чисто специального наименования пришлось назвать «Эгинские мраморы», Государь восклицанием «А!» прервал меня и спросил, как отсюда пройти далее, к началу лестницы, во 2-й этаж.
Вернувшись светлым коридором с окнами в стеклянный дворик, мы по другому картону поднялись вверх. Круглый центральный зал, предназначаемый отныне к переделке в овальный, здесь обратил внимание государя прежде всего, причем Клейном указан был задний большой двор, дающий легкую возможность выдвинуть этот зал, удлинить его и совершенно изменить его «конфигурацию».
Император затем пожелал, чтобы я вел его по залам «в историческом порядке». При этом были осмотрены планы зал Олимпии, Парфенона, Праксителя, Лисиппа и другие современные им. При имени последнего художника он спросил: «А где же зал Фидия?» Указание на помещение Парфенона, как единственного памятника, по которому мы можем судить о скульптурах Фидия и его ближайшей школы, удовлетворило государя. Разъяснения пожелал он и для названия зала «эллинистический», спросив, какое время и какие памятники искусства будут здесь представлены. Когда затем дошли до «Римского» зала, государь задал вопрос, будет ли здесь представлено и начало христианства. Это послужило для великого князя поводом сказать, что для этого отдела у нас есть собрание, равного которому нет нигде. Это очень заинтересовало государя. Я, по обращении ко мне великого князя, должен был охарактеризовать художника Ф. П. Реймана, уже 10-й год работающего в римских Катакомбах, при страшных условиях темноты, сырости и полного одиночества на целые версты кругом, иногда в 5 этажей в глубь их. Эта судьба отечественного живописца тронула его величество, и когда я сказал, что он «прославляет русское имя за границей» и что «по воскресеньям, когда он возвращается в Рим отдохнуть, его студия служит как бы международным пунктом, где сходятся ученые, художники и путешественники всех стран, чтобы, не спускаясь в опасные для здоровья Катакомбы, полюбоваться его прославленными по Риму картонами», государь пожелал знать его имя. – Рейман. – Русский? – Даже православный, Федор Петрович Рейман, живший прежде в Петербурге. Император сказал, что он желает видеть его работы. Я доложил, что представить его величеству эту коллекцию составляет предмет и нашей мечты и что этого мы надеемся достичь, если будем живы, года через 2–3, когда работы в Катакомбах будут окончены в пределах избранного круга первых веков христианства. Государь спросил, почему мы остановились на 5-м веке в этих копиях. – Далее следует в Катакомбах уже византийская живопись, а Рейман делает снимки только с тех росписей, которые делаются еще классическими приемами. Государь снова повторил желание видеть эти работы. Перешли после того к отделам средних веков; здесь я доложил о даре Ю. С. Нечаевым-Мальцовым копии мозаичного фриза из собора св. Марка в Венеции, как при докладе о работах Реймана пришлось назвать кн. Юсупова графа Сумарокова-Эльстона, в настоящее время поддерживающего художника материальным пособием. Когда дошла очередь до залы эпохи Возрождения, его заинтересовали вопросы, с какого времени мы начнем памятники искусств этого времени и займут ли итальянские художники здесь главное место. – Затем следовали вопросы великого князя и государя Клейну о передвижных стенах, проектируемых им для нескольких зал, системы Монье. Клейн очень ясно описал их устройство и удобства при организации отделений в больших залах-коридорах.
Этим обзор планов Музея закончился. Государь пожелал узнать, какие у нас коллекции и откуда они составляются. По лежавшим пред ним чертежам планов я должен был указывать, какие залы и кабинеты или уже совсем заполнены или же значительно богаты. При этом великий князь вставил замечание, что все наши коллекции собраны на жертвы частных лиц. Продолжая его речь, я доложил, что даже в самое последнее время поступило предложение наполнить скульптурами целых два больших зала, зал Парфенона и эпохи Возрождения от одной и той же семьи Захарьиных. Государь спросил при этом, о каких Захарьиных идет речь, не о семье ли врача и профессора Захарьина. Великий князь, попенявший мне, почему я не известил его об этом раньше, был рад, что и они отозвались на устройство Музея, так как было известно, что покойный Григорий Антонович намерен был, хотя бы и не в близком будущем, прийти с материальною помощью Музею.
Последний вопрос государя был о средствах, о суммах Музея. Когда я ответил, что до сих пор у нас имеется до 200000 руб., великий князь сказал: «Теперь уже можно считать, что мы имеем 400000 руб.», так как со стороны министра финансов поступило заявление о согласии его на ассигнование Музею 200000 руб. из суммы Государственного казначейства. Я счел долгом принести при этом глубочайшую признательность государю за эту высокую милость, которая весьма важна и как материальная сила при сооружении здания, но она получает в наших глазах еще большее значение как знак санкции его величеством всех наших стараний по этому делу, теперь не станут уже называть Музей мечтой, утопией, химерой отдельных лиц; отныне он уже получает реальную силу. На это государь сказал: «Как же не помочь такому симпатичному делу».