аря чистоте намерений и высоко поставленной цели – дать Университету и нашему юношеству новое, идеально-изящное учреждение. В этом все честолюбие, вся награда, все наивысшее удовлетворение, пред которым всякое другое возмездие исключается из души совсем, как тлен, как вздор, как суета. В самом деле, не для чина же тайного советника или какой-нибудь звезды предпринята вся эта совершенно добровольная и большая работа. Тайными советниками и звездоносцами ведь сплошь и рядом делают людей, просидевших спокойно несколько стульев в канцеляриях за неголоволомными бумагами трафаретных форм. У профессора же и могут быть, и должны быть иные цели для честолюбия, – цели альтруистического добра, высшего просвещения, внесения чистых образов и идей в среду современного и грядущего юношества.
Илл.18. В доме Цветаевых
15 июня, понедельник
В числе щекотливых вопросов, следовавших к докладу великому князю, находился вопрос об отношении к Московской думе по делу о Колымажном дворе. Купивши эту площадь у Министерства] внутр[енних] дел за очень дешевую цену ввиду предполагавшейся постройки здесь Реального училища имени императора Александра II в память 25-летия его царствования, не исполнивши этого обещания затем много лет и лишь в минувшем или 1896 году нашедши денежные средства путем займа для выстройки здесь здания Промышленного училища того же царственного наименования, Дума встретила противодействие этого делу в великом князе, который, по положению своему московского генерал-губернатора, нашел присутствие Промышленного училища с его высокой вытянутой трубой, его фабричками и другими техническими учебно-вспомогательными учреждениями (каковы кузнечная, слесарная и т. п.) на этой площади, рядом со скверами храма Христа Спасителя совершенно неудобным. Об этом он сделал доклад государю, указав лучшее место для такого училища на Миусской, большой, пустой площади, где Промышленное училище может развиваться без всякой помехи Площадь же Колымажного двора великий князь предназначил для Музея изящных искусств имени Александра III Дума, увидевши в этом глумление над памятью Александра II, решила не допускать этого. Началась борьба «муниципалитета» с «администрацией» Слушал хлестаковски-легкомысленные речи о том, зачем мы называем Музей именем Александра III, а не Александра II (как будто это зависит от нас, а не от частной и личной инициативы первого дарителя на здание Музея Варв[ары] Андр[еевны] Алексеевой, изложившей эту просьбу о наименовании, лежа на смертном одре своим душеприказчикам М. С. Нагаткину и К. А. Казначееву менее месяца спустя после кончины императора Александра III) Некрасов, Зверев и я упорно вели линию тихого, терпеливого, вполне корректного ходатайства перед Думою и, слыша, что Герье стремится провести мысль о постройке позади Музея училища и народной аудитории, обдумывали средства отделаться от этого занятия площади, которое грозило задержать наше сооружение во всей его полноте.
18 июня, четверг
Было бы странно надеяться на успех повсюду и нелепо впадать в уныние при каждой новой неудаче. Путь создания новых общественных учреждений, при всей высоте их цели и несомненной полезности их, не триумфальный путь, раз материальная сторона их основывается на подачках, на пожертвованиях частных лиц. Нигде люди не являются на глаз своими худшими свойствами, как в вопросах денежных. Тут и обыкновенно хороший, благомыслящий человек, умно говорящий, умно держащий себя с другими вдруг съеживается, ощетинивается, начинает увиливать, лгать, так что й не узнаешь в нем прежнего образа.
20 июня, суббота
Как ни много было разочарований в людях и возлагавшихся на них надеждах, но успех дела Музея перед открытием Комитета и в первые дни его существования превзошли все ожидания. Ко дню открытия дело стало крепким и большим и в глазах великого князя, который до той поры вел себя в разговорах и со мной, и с другими как-то нерешительно, сдержанно, особенно наведенный на сомнения графиней П. С. Уваровой, которая долго не верила в осуществимость наших планов. Но жертва за жертвой, посыпавшиеся быстро и с разных сторон, подняли его уверенность. Он стал решительнее, откровеннее, заговаривая о Музее на приемах с нами так долго, что и свита его, и публика, собирающаяся по утрам на его приемы, обыкновенно шутила: «Теперь пошел к его высочеству Музей изящ[ных] искусств, можно и покурить, и отдохнуть часик-другой; раньше великий князь его не отпустит». Накануне 27 апреля все приглашения были разосланы, заседание подготовлено; открытие Комитета назначено было у великого князя. На это торжество приглашены были от Университета, кроме Попечителя округа, ректор, декан историко-филологического факультета и профессор Миллер. Решено было придать открытию Комитета строго деловой характер, ограничившись лишь «членами-учредителями». В состав «членов-учредителей» Комитета вошли представители Университета, видные питомцы Московского университета, художники, капиталисты и знатоки музейной практики в Москве. Из дам вступили графиня Прасковья Сергеевна Уварова, княгиня Зинаида Николаевна Юсупова-графиня Сумарокова-Эльстон и дочь покойного профессора Захарьина Александра Григорьевна Подгорецкая. Характера краткой деловитости хотел великий князь и от ведения дел в заседании. Ю. С. Нечаев-Мальцов приготовил было ответную речь по случаю назначения его товарищем августейшего председателя Комитета. Но великий князь отклонил это под тем предлогом, что Нечаев-Мальцов намерен был благодарить его «Что вы тут, у меня, за парламент хотите устроить! Какие тут ответные речи? Мы соберемся, выслушаем, в каком положении находится дело, какие у нас материальные средства изберем бюро Комитета – вот и все. Нет, нет, Юрий Степанович, вы мне речи не говорите. Будем работать и так…»
2 июля, четверг
Музеи изящных искусств еще не завоевали в нашей высшей администрации подобающего уважения. На наших глазах разваливалось, ветшало и становилось невозможно тесным здание Румянцевского музея в Москве. Ходатайства управления этого учреждения перед мин[истерст]вами народного просвещения и финансов представляют очень длинный и очень скорбный лист ламентаций, с одной стороны, и бездушных отказов мин[истерст]ва финансов, с другой. И это тянулось с 60-х годов, причем было не исполнено даже повеление императора Александра II о приведении здания этого Музея в безопасный вид в пожарном отношении. Сколько министров финансов сменилось с тех пор, характеры этих людей были различны; но все они в своих стереотипно-однообразных отказах Румянцевскому музею проявили трогательное единодушие. Недаром поэтому кн. Волконский осенью 1895 г., встретившись со мною в Париже и разговорившись о Рум[янцевском] музее, с улыбкой говорил мне, что этому учреждению принято как-то отказывать Довели Румянцевский музей до падения потолков, проваливания полов, отхода и отклонения под гору стен, до опасного разрушения всех печей, так что в минувшем году пришлось некоторые отделения совсем закрыть для публики, составить о невозможном состоянии здания официальный протокол и препроводить его министрам финансов и народного просвещения. Небольшие милости со стороны высшего финансового управления ожидает, судя по опыту, и судьба нашего Музея…
Илл.19. Детали архитектурного замысла Клейна и Цветаева
…Жертвы на Музей до сих пор сыплются обильно; но, за исключением мосоловского назначения в 100 т.р., все они пойдут на сооружение здания, которое обойдется, говорят, свыше миллиона руб. А столь обширное сооружение, его изящество внутри и снаружи, многочисленность, сложность и богатство его разнообразных коллекций потребует большего специального, особо умелого ухода. Для этого потребуется большой штат низшей прислуги, человек от 15 до 20; это вызовет необходимость в особом штате чинов, – хранителей, библиотекарей, смотрителя здания и т. д. В число будущих расходов надобно внести отопление, освещение некоторых частей здания, ремонт. Надобно воспитать особую любовь к этому учреждению в хранителях Трескине и Романове, чтобы положить начало школе администрации этого Музея. Без любви же, без увлечения все дело иначе сойдет на простую, формальную службу, с отбыванием лишь неизбежных обязанностей и получением жалования.
4 июля, суббота
Ранним утром получена следующая телеграмма из Москвы: «Пророчество ваше сбылось. Просветительная деятельность восторжествовала. Вся площадь отдана Московскому университету. Нечаев-Мальцов, Зверев, Клейн». Спустя часа три пришла оттуда же другая телеграмма: «Земля вся отдана под Музей». Этими двумя радостными известиями закончилась история приобретения площади Колымажного двора под Музей изящных искусств длившаяся два с половиной года. Она пережила много фазисов. Мое ходатайство было в заседании 20 февраля 1896 г. отклонено возбуждение нового ходатайства об отводе на Колымажном дворе 900 кв. саж. под здание Музея, который предполагалось поставить отступя на 12–15 саж. от улицы Волхонки, обратив этот участок в сквер. Заднюю часть площади просили мы оставить незастроенной, на случай будущих расширений здания Музея в эту сторону.
8 июля, среда
Теперь совершенно выяснился вопрос о закладке Музея. Она будет производиться в присутствии государя, особ царствующей фамилии и двора. Церемония назначена на 17 августа, на другой день после открытия памятника Александра III в Кремле. Теперь настают заботы о подготовке праздника закладки. Дело предстоит много. Надобно поехать в Москву, вопреки советам здешнего врача и увещаниям жены, опасающейся вреда от тамошних неизбежных хлопот и волнений. Раз площадь нам отдали всю теперь можно бы продвинуть здание на 20 саженей, если не более. И сквер, и эстетическая сторона фасада от этого бы только выиграли. Большое свободное пространство даст в будущем возможность возникновения боковых корпусов, которые впоследствии станут служить или новым отделам Музея или расширению прежних.
15 июля, вторник
Пришел великий, давно жданный день вступления на Колымажный двор в роли хозяев этого чудного места. Что скрывать? Когда в 10-м часу утра я шел из Университета по Моховой и Волхонке подгоняла меня какая-то посторонняя сила. Площадь за вчерашний вечер и нынешнее утро совсем преобразилась въезжали и выезжали массы подвод с кирпичом, бутом, бревнами, досками, тесом. На углу к храму Спасителя поставлена была легкая палаточка для архитектора и чертежей. Когда все встало передо мною слезы застлали мне эту незабвенную картину. Расцеловались мы с Клейном, поздравил я его с началом великого дела – и, пока он со своими помощниками разбивали площадь под сквер и здание, я пошел в храм Спасителя помолиться перед начатием земляных работ. К пяти часам все подготовительные работы кончились.