ения проф. Белелюбского. Не рискованно ли положиться в вопросе уральского мрамора только на торопливое испытание лаборатории Инженерного училища, еще авторитета не заработавшего по своей молодости? Другой вопрос: можно ли сделать заказ по маленьким кусочкам, присланным в Москву в виде образца? Эти кусочки, разумеется, перлы в среде остальной массы. Можно ли, далее, решать столь коренной вопрос во всем вашем сооружении заочно! Как-никак, а нужно будет съездить на Урал и всего естественнее, конечно, вам. Это у вас отнимет недели 3: этот срок в данное время в отношении Музея не имеет никакого значения. Остальные ваши работы – побочные, которым ваше трехнедельное отсутствие если и принесет некоторое замедление, – туда им и дорога. Заказчики вас малую толику потеребят, побранят, а потом все-таки успокоятся. Работы все равно будут, хотя и крошечку позднее, окончены.
Проодиночествовавши вчерашний крайне жаркий и душный день, вечером я пошел на стройку полюбоваться белым мрамором при лунном освещении. Луна высоко поднималась над храмом Спасителя и серебрила нашу и без того белую от камня площадь. Кругом Музея было пусто и тихо по случаю праздника; итальянцы ушли гулять по городу, разбрелись и «египтяне» от своего гранита. Походивши между камней этой московской Каррары, как нашу площадь теперь величают, я вызвал сторожа и поднялся на стройку. Вид открывшийся оттуда был такой особенный, что этот мрамор, гранит, кирпич в поэтическом беспорядке покрывавшие площадь, эта луна, отражавшаяся и на золотом куполе храма и бросавшая полосы серебристого света на камень Музея – меня живо перенесли в такой же лунный вечер, проведенный мною два года назад, летом в портике Altes Museum и Национальной картинной галерее Берлина. Тогда, сидя на каменных ступеньках тамошних портиков, я любовался дивной картиной окружавших монументальных сооружений и массою камня, собранного здесь около строившегося собора, и мечтал о нашем предприятии. И как тогда, два года назад, так и вчера мне было очень хорошо, я чувствовал себя глубоко, беспримерно счастливым.
Завтра исполнится два года после чудного, феерически-волшебного праздника закладки Музея. Вспомните наше тогдашнее состояние в нынешний день, наши бесчисленные хлопоты, тысячу дел, которые оставалось доделать, и нашу дружескую беседу у вас в доме, затянувшуюся далеко заполночь, когда я, возвращаясь домой и не найдя извозчика на Девичьем Поле, с восторгом уселся вместе с кучером конно-желез[ной] дороги, развозившим на платформе песок по линии и так спокойно доехал до самого Тверского бульвара. Сердечно обнимаю вас ныне, когда вы с гордостью можете смотреть на сделанное в эти два года: вы сделали для вашего исторического создания, которое пронесет ваше имя в отдаленные роды потомства, пока все, что было в вашей власти как архитектора. Никто другой большего исполнить не мог бы – в данных условиях. Не задержи вас камень, фасадная стена и бока блистали бы теперь на значительную высоту своею вековечною броней, и вы с нашим верным союзником Иваном Ивановичем Рербергом не изобретали бы способов, как бы протянуть дело и сделать его возможно меньше, пока не появится у вас камень в достаточном количестве и пока не войдут в свою роль Лист и Захаров.
С глубоким чувством вспоминаю ныне Юрия Степановича, совсем юношей носившегося в те незабвенные дни по всей Москве из-за дел Музея и закладки. Не знаете ли, когда он будет в Москве? Как будто вы говорили мне, что около 17 августа он приедет в Москву. Я буду у вас в воскресенье, если вы не удерете на охоту. С Курского вокзала я спрошу тогда вас телефоном.
Обдумывая Вашу идею новой обработки Центрального зала, я нахожу ее превосходной и по совершенной самостоятельности. В этой композиции он будет исключительно вашим, тогда как храмовидная форма в 2 нефа была бы все же более или менее удачным подражанием древним христианским базиликам или, за исключением ниши, греческим древним храмам. Постановка статуи императора Александра III в храме, хотя бы и языческом, мне всегда претила; внутреннее чувство этим возмущалось и в конце концов, и от современников наших и после нашей смерти это навлекло бы на всех нас упрек в лести и как бы незнании приличия. Теперь центральный зал будет только залом, с античными деталями, – статуя императора будет стоять в зале, но не в храме. Я бы из прежней схемы удержал только хоры по задней стене, над входом. Их балюстраду можно бы обработать в греческом стиле. Хоры нужны для случаев торжественных песнопении. Самое молебствие в день открытия Музея будет, если не в Cour Vitrée, то в этой зале – и пение естественно должно нестись сверху, с хор; певцы, хотя бы оперные, должны быть помещены выше публики. Поле для живописи и без задней стороны необычайно обширно.
Неподалеку отсюда, на той стороне Оки, в именьи Поленова, живет И. П. Хрущов. Он навестил меня на днях, как здешнего сторожила, вчера вместе с здешним доктором мы отдавали ему визит. Иван Петрович зорко следит за отчетами по Музею и говорит, что в Петербурге в мире министерства народного просвещения и придворном удивлены тем, сколько души влагаете вы в это дело и как вы отдались одновременно изучению истории искусств, при массе других занятий ваших и при стольких разъездах. Присутствовавший при этом разговоре Поленов сказал: «Я очарован Юрием Степановичем; для искусства столько делающего теперь нет другого лица в России». На этой неделе он хотел приехать ко мне, чтобы серьезно побеседовать о росписи Египетского и Греческих зал. Этюды у него готовы для Египта и Афин. Надо будет узнать его экономические расчеты. Об этой беседе я вам тотчас же отпишу.
Был у меня В. Д. Поленов для беседы об украшении Музея картинами. Он передал, что у него была об этом серьезная речь с В. М. Васнецовым и результатом их разговора получилось согласие Виктора Михайловича встать рядом с Поленовым во главе этого дела, если Вам будет угодно им поручить его. Главная тяжесть организационной работы падет на Поленова, который готов заняться и подбором необходимых и полезных сил для этого сложного предприятия. Само собою разумеется, что центральною силою будете Вы сами; с Вами прежде всего Поленов и Васнецов будут иметь суждение о задачах, характере и количестве предполагаемых картин Музея. Вам раньше всего будут представлять этюды задуманных изображений, с Вами станут они совещаться о необходимости или желательности тех или иных мероприятий. По представлению Поленова, залы Музея должны будут получить главным образом ландшафтные картины, соответственно своему назначению каждый зал. Для себя он желал бы взять Египет, Палестину и Афины с важнейшими местами Греции. Видами Палестины он предлагает украсить стену зала, непосредственно следующего за Римским, зала древнехристианского и средневекового. Эти ландшафты местностей, где учил и жил Спаситель, он исполнит сам – с особенной любовью, и нечего прибавлять, с особенным мастерством. И это будут единственные в мире картины в ярких красках и первостепенного художника! Для исполнения касательно Египта, Палестины, Греции и Италии он считает необходимой поездку с 2–3 помощниками, сроком на 3 месяца.
Материальное обеспечение этой экспедиции он полагает самое умеренное, он и его товарищи пройдут этот путь, как серьезные и бережливые ученые и художники в их специальных странствиях. В Греции он был раз, в Египте и Палестине был два раза – и поэтому тамошние расходы он знает по опыту «Расписывать Музей, украшаемый мраморами и гранитом, – говорит он, – по фотографиям или гравюрам или повторяя подобные картины Берлинского музея невозможно. Необходимы для такого небывалого в России учреждения картины оригинальные и написанные под непосредственными впечатлениями». Зная Поленова со студенческих лет (мы были вместе с ним в Петербургском университете) как человека очень серьезного, я верю, что он исполнит эту задачу серьезно. Экспедиция его не должна стоить дорого. На всякий случай я попрошу написать мне его соображения на этот счет и письмо его перешлю вам. С Васнецова он не надеется получить ландшафтной картины, т. к. Виктор Михайлович ландшафтов не пишет; но зато он рассчитывает иметь от него для Музея картину «Древний иконописец» из цикла картин по истории искусств. По словам Поленова, могут быть полезны Музею: брат Васнецова Аполлинарий, ученики Поленова Коровин и Головин, которые будут работать под его прямым руководством, Серов, Репин и др.
От Репина он думал бы попросить в заключение изображений по истории искусств, – картину русского кустаря. Поленов, стоя за оригинальность и свежесть сюжетов и за их исполнение, характерное и колоритное, не находит нужным заполнять живописными изображениями сплошные фризы, как это сделано в Берлине. На его взгляд лучше на зрителя будут действовать отдельные картины и картинки. Моменты из истории художественного труда в мире он полагал бы изобразить отдельными сценами по стенам наших двух колоссальных зал-дворов, крытых стеклом, начавши эту серию с древнейших, доисторических времен и закончив русским кустарем. Эти отдельные картины он думал бы исполнить одновременно силами нескольких наших художников, подбор которых, при Вашем участии, они с Васнецовым сделать готовы. Само собою разумеется, что Семирадский, если ему суждено выздороветь. Пошли ему Господь сил. Предложенная им картина «Возвращение Траяна, или Марка Аврелия из похода на север» в Римском зале будет, конечно, великолепна, и обещавший свой труд П. В. Жуковский будет работать самостоятельно. Поленов оставался у нас долго и обыкновенно скромный, уклончивый, молчаливый, он тут разошелся: говорил горячо и много, так, что жена едва могла узнать его. По его словам другого такого случая показать нашим художникам свои силы и поработать сообща и для одного, такого видного, места нет в настоящее время и не предвидится в будущем на долгое время. Поэтому, – говорил он, – наши лучшие художники все отнесутся к задаче Музея с величайшей готовностью и Юрий Степанович соединит их вокруг себя всех – и дело это составит эпоху в истории нашей бедствующей заказами живописи. На первой очереди будет вопрос об экспедиции Поленова с товарищами. В какой цифре определит стоимость ее сам Василий Дмитриевич, я узнаю на днях и отпишу Вам. Академия художеств разослала членам Совета записку о предстоящем избрании Вашем, сама судьба дает случай ответить художественному миру этой поленовской экспедицией на академический почет. Какое совпадение.