Прямо как в те дни, когда я помогала ей накручивать волосы на бигуди! Я бережно взяла кисточку, покрытую розовой пудрой, и провела по полоске на каждой ее скуле.
— Очень хорошо! — похвалила она, любуясь своим отражением в маленьком черном зеркальце, которое носила с собой повсюду.
— Я прочитала, как это правильно делать, в модном журнале для девочек! — гордо похвасталась я.
— И сама научилась? — Она потрепала меня по руке. — Ты становишься настоящей юной леди, не так ли? — Затем ее голос помрачнел. — Я очень горжусь тобой. Ты не упала духом в трудной ситуации. Но только помни: не позволяй моей дочурке тобой помыкать. Скоро ты совсем повзрослеешь и сможешь жить своей собственной жизнью.
От ее слов у меня комок подступил к горлу. Я поспешила обнять ее. И чуть не рассказала о пилюлях, которые подсыпала в чайник, — я все еще чувствовала себя паршиво из-за этого, — но тут подошла сиделка и сказала, что наступило время ужина. Так рано! Было всего пять часов вечера.
— Приходи еще, хорошо? — Костлявые пальцы бабушки Гринуэй схватили меня за запястье. Я не подала виду, что мне больно. — Шейла выдумывает, что у меня мозги набекрень, но это чушь. Она просто хочет, чтобы я не путалась у нее под ногами.
Затем она заплакала. Я в ужасе смотрела на нее, не зная, как утешить. Я снова попыталась обнять ее, но она лишь зарыдала еще сильнее.
— Наверно, тебе лучше уйти, дорогая, — сказала сиделка немного погодя.
Я чувствовала себя ужасно, покидая бабушку. В голосе моей старой подруги звучало неподдельное отчаяние. Это казалось ужасно неправильным, что она должна оставаться там. Как могла Шейла вот так запросто взять и избавиться от собственной матери?
Я шла домой, погруженная в мысли, и по-прежнему старалась избегать трещин на тротуаре, когда кто-то меня окликнул.
— Элли?
Это оказался Питер Гордон. Мы все так же учились в одном классе, и он сидел рядом со мной на уроках истории, хотя мы почти не разговаривали. Несмотря на то что мы играли вместе в начальной школе, я чувствовала себя слишком неловко, чтобы по-приятельски болтать с ним теперь, когда мы стали старше. У нас наступила стадия, когда мальчики и девочки смущаются, общаясь с противоположным полом, но в то же время испытывают определенное взаимное притяжение. Питер вырос высоким и стройным мальчиком, с копной темных блестящих волос. Им восхищались — он состоял во всех спортивных командах, включая теннис и легкую атлетику, куда непросто попасть.
— Я не видел тебя в ремесленном кружке сегодня. Ты не ходила? — спросил он.
— Нет. — Я замялась. — Только никому не говори. Я не хочу, чтобы мачеха знала, куда я пошла вместо него.
Он вскинул брови.
— Не скажу, конечно. — Затем он покраснел. — Ты… э-э… гуляла с кем-то?
Неужели он решил, что у меня есть парень? Одна или две девочки из моего класса уже «встречались», как они это называли, но никто никогда не проявлял интереса к свиданиям со мной. И честно говоря, я не знала, что делать, если проявят.
— Нет, — поспешно ответила я. — Я навещала одного человека, который нездоров. Но я знаю, что Шейла это не одобрит. Вот поэтому нужно, чтобы ты молчал.
Он улыбнулся.
— Честное слово.
Дальше мы шли в молчании, но неловкости больше не чувствовалось. Это было даже приятно — довериться ему.
— Что же, тогда увидимся завтра в школе, — сказал он, когда мы подошли к моему дому. Он жил на соседней улице.
— Ага, — кивнула я. А затем, поскольку не знала, что еще сказать, повторила за ним: — Увидимся.
Когда я вошла, отец был дома. Обычно он возвращался гораздо позже.
— Что-то случилось? — спросила я с замиранием сердца.
Шейла плакала.
— Ты оставила это на кухонном столе? — строго спросил отец.
Я уставилась на пузырек с таблетками в его руке. Тот самый, который Шейла каждое утро доставала из буфета.
— Нет. Конечно нет!
Отец вздохнул с облегчением.
— Ну, видишь, Шейла? Я же сказал тебе, что она не могла. Элли слишком ответственна для этого.
Жена моего отца уже перестала плакать — я знала, что это крокодиловы слезы. Теперь ее глаза пылали.
— И я не оставляла! Так кто же еще это мог быть?
Братишка спокойно играл на полу с паровозиком, как будто ничего не происходило.
— Да что стряслось? — спросила я.
Отец покачал головой.
— Я вернулся домой пораньше и застал Майкла с пузырьком таблеток в руках. Если бы ему удалось его открыть, он мог бы их наглотаться.
— И ты думаешь, что это я?
— Ты же сама знаешь, что это так, — прошипела Шейла.
Я едва тут же не рассказала отцу, как она забыла Майкла в ванной. Но что толку? Она стала бы все отрицать. Я бы ни в коем случае не оставила такие таблетки без присмотра.
В тот момент я ее по-настоящему ненавидела. Я взглянула на отца:
— А ты сам кому веришь?
Я поставила его в безвыходное положение и знала это.
— Я не знаю, — медленно проговорил он.
Шейла снова разразилась потоком слез.
— Ты понятия не имеешь, как тяжела моя жизнь, Найджел! С этой девчонкой нет никакого сладу! Я стараюсь как лучше, но она меня не любит! Видишь, она даже не зовет меня мамой! С меня хватит!
— Мы обсудим это позже, — твердо сказал отец. Это был его обычный способ отложить трудный разговор на потом. В надежде, что к тому времени Шейла спустит пар.
Но позже, когда я приняла ванну и спустилась вниз, чтобы набрать себе на ночь стакан воды, я услышала через дверь гостиной их спор.
— Да брось, Найджел. Ты же не слепой. С тех пор как родился Майкл, от Элли одни проблемы. С этим пора что-то делать. Иначе бог весть что может случиться.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь, дорогая.
— Я преувеличиваю? Не смей так говорить! Твоя дочь — лгунья. Просто вспомни, что она наплела о моем телефонном звонке, а теперь еще эти таблетки. Ты же не думаешь, что я могла бросить их без присмотра? Она опасна для нашего сына. И я больше не могу жить с ней под одной крышей!
— Нет, Шейла… — голос отца звучал надломленно и тоскливо. — Прошу, не уходи…
Ага! Мне захотелось победно взметнуть кулаки в воздух. Конечно, я стану скучать по Майклу, но, по крайней мере, у меня снова будет папа!
— Ну, все зависит от тебя.
От этих слов мачехи я вздрогнула.
— Я знаю решение, которое будет лучшим для всех нас, как мне кажется, — продолжала Шейла. — И для Элли тоже.
— Ты о чем?
Голос отца звучал так тихо, что мне приходилось напрягаться, чтобы его расслышать.
— Я о том, что нужно отправить Элли в школу-интернат.
Что-что? Я не знала никого в округе, кто учился бы в подобной школе. Как им такое в голову могло прийти — отправить меня жить с чужими людьми?
— Я уверен, ты это не всерьез. Элли уже потеряла мать. Я не могу позволить ей потерять еще и меня.
— Никуда ты от нее не потеряешься. Существуют каникулы.
— Но я уже рассказывал тебе, как сам уехал в такую школу и отчаянно тосковал по дому. Я не могу так с ней поступить.
— И в результате ты получил хорошее образование, верно? У нее появится возможность выбиться в люди, которой у меня никогда не было.
— Образование — это еще не все в жизни, Шейла. И я люблю тебя такой, какая ты есть.
— Тогда поддержи меня в этом вопросе, ладно?
Я чувствовала, что отец колеблется.
— Но нам нужен каждый пенни из тех денег, что мы выручили от продажи вашего дома, чтобы оплачивать присмотр за твоей матерью. И никто не вправе тронуть трастовый фонд, созданный для Элли ее дедушкой.
Интересно, что такое «трастовый фонд», подумала я.
— Мы просто не сможем себе этого позволить, Шейла.
Я облегченно вздохнула.
Затем снова услышала слова Шейлы.
— Вообще-то, это не совсем верно. — Голос мачехи стал медовым, как у лисы. — Я все разузнала. Городской совет финансирует места для детей с отклонениями поведения. Я нашла школу-интернат, которая принимает несколько таких детей в год.
— Но у нее нет никаких отклонений!
— Тогда, наверно, ты слепой. Я понимаю, что она твой ребенок, Найджел, но давай посмотрим правде в глаза. В ней есть что-то ненормальное. Так считает и доктор на основе того, что я ему рассказывала об инциденте с ножом и о ее ревности к Майклу. Он с удовольствием выпишет рекомендацию. Все зависит от тебя, Найджел. Неужели ты не хочешь помочь дочери? Потому что если ты этого не сделаешь, то я умываю руки. Если честно, то я устала от вас обоих. Либо Элли поедет в школу-интернат и получит профессиональный присмотр, который ей необходим, либо я ухожу. И забираю Майкла.
Глава 20Джо
— Лучше поторопиться, — говорит Тим, поднявшись с песка и шагая по тропинке в гору. Мне приходится почти бежать, чтобы не отстать от него. — Скоро начнется прилив. Это опасно, имей в виду. — На его лице появляется мрачное выражение. — В прошлом месяце здесь утонули люди. Они сидели на пляже и фотографировали море на мобильники.
Я вспоминаю историю, услышанную от официантки. Может, речь о той же самой паре? Внезапно мое ощущение счастья сдувается, как проколотый воздушный шарик.
— Ты их видел? — шепчу я.
Он кивает:
— У них были крутые телефоны. Но дали за них сущую мелочь.
— Ты что, обобрал тела?
Он пожимает плечами. Теперь его голос звучит ровно. Так бывает, когда кто-то сделал что-то нехорошее, но не хочет признаться в этом даже самому себе.
— После этого их снова унесло. — Он опять пожимает плечами. — Не смотри на меня так. Телефоны все равно им уже без надобности, верно?
Я вспоминаю мародерство две тысячи одиннадцатого года в Лондоне. Но это еще хуже. Это как ограбить могилу.
Я не сразу раскусила парнишку. Подумала, что он хороший. Разве он не спас меня от ножа? Но он животное. Совсем как я.
Дальше мы идем в молчании.
— Прибавь шагу, — велит он, когда небо начинает темнеть. — Нужно отыскать место для ночлега. Найти кровать и лечь поспать, иначе нам несдобровать. Сечешь? Это стихи.