Снаружи густой туман стелется над диким кустарником. Куда подевался пацан? Неужели бросил меня? Я стою в нерешительности. Что же теперь делать? В таком месте сгинуть навсегда — пара пустяков.
Внезапно справа от меня мелькает силуэт. У меня перехватывает дыхание. Я прижимаюсь спиной к стене. Затем узнаю маленькую фигурку с встрепанными волосами. Тим приближается, пыхтя, его глаза сияют.
— Я тут осмотрел окрестности, — выдыхает он. — Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. — Его взволнованное лицо до боли напоминает мне кого-то знакомого. Но я никак не могу его вспомнить. Или ее.
Он хватает меня за руку:
— Пошли!
Мы идем через поле, перелезаем ворота с висячим замком. Я обдираю руку, она кровоточит.
— Ты в порядке?
— Нормально, — пожимаю я плечами, хотя мне больно.
— Вот мы и на месте! — Тим делает размашистый жест, словно представляет меня кому-то. — Круто, правда? А самое классное — здесь больше никого нет.
Я смотрю на выцветшую вывеску перед собой. «Трейлерный парк Мирамар. Частная собственность».
Неподалеку небольшой офис, напоминающий бунгало, с табличкой на двери. «Закрыто до семнадцатого марта».
Мы идем к трейлеру, который дальше всего от дороги, рядом с лесом. За деревьями поблескивает море.
— Можно там скрыться, если вдруг придется бежать, — поясняет Тим. Он снимает футболку, заворачивает в нее камень и разбивает окно. — Давай, подсади-ка меня.
Он вваливается в трейлер головой вперед и открывает мне дверь изнутри.
— Добро пожаловать! — Его глаза радостно блестят.
— Ух ты! — говорю я, оглядываясь по сторонам. Весьма неплохо. Здесь есть нормальный стол со скамьей и кровать. В зеркало я даже не заглядываю. Какая разница, как ты выглядишь? Есть более важные вещи, о которых стоит беспокоиться, — например, где поспать и как добыть пищу. От этой мысли у меня сводит желудок, и он негодующе урчит.
— Нам нужно что-нибудь поесть, — говорит Тим.
— И где мы возьмем еду? — интересуюсь я. — Из супермаркета закажем? Я и забыла, что у них бесплатная доставка для таких, как мы.
Я бы посмеялась над собственной шуткой, если бы не была так измотана. События вчерашнего дня меня доконали.
Тим раздосадован:
— Разве ты не заметила в окно полки внутри конторы? У них там куча консервов. Наверно, впаривают постояльцам втридорога. Все, что нужно сделать, — это разбить еще одно окно. Здесь есть плита. Может, и газ остался в баллоне.
Он поворачивает ручку, и конфорка шипит. Похоже, он прав. Но воды в кранах нет.
Я тяжело оседаю на край кровати.
— Ты точно в порядке? — Голос парнишки на удивление заботливый. — Ты потираешь ладони чаще, чем обычно.
Неужели я так делаю?
— Прекрати кудахтать. Я просто хочу пить, вот и все, — отмахиваюсь я.
Он роется в кухонном шкафчике.
— Вот! На, пей.
Это пыльная, наполовину пустая бутыль лимонада. Я послушно пью, несмотря на то что содержимое давно выдохлось.
— А теперь ложись. И не двигайся. Я вернусь так скоро, как только смогу.
Пока он ходит, я успеваю вздремнуть. Во сне отчаянно молочу кулаками по стеклянной двери. Но потом понимаю, что это не выход, а вход…
Я резко подскакиваю, когда дверь трейлера открывается. Слышу гавканье. Вдруг это сторожевая собака? Прежде чем я соображаю, что делаю, моя рука выхватывает нож из кухонного ящика.
— Черт побери! Это всего лишь я! — восклицает Тим, входя внутрь с охапкой консервных банок, за ним бежит маленький белый терьер с грязной шерстью. — Опусти эту штуку, ладно? Не заставляй меня нервничать.
Животное тут же начинает трепать меня за штанину, и я чуть не роняю нож.
— Это что еще за хрень? — спрашиваю я.
— Пес.
— Я не слепая. Что он здесь делает?
— Просто пошел за мной. — Тим усаживается на корточки и гладит пса. Тот сразу же начинает обнюхивать его задницу.
— Фу, прекрати сейчас же!
— Бедняжка. Заблудился, наверное. А может, кто-то бросил его здесь. Смотри. Он без ошейника.
Теперь собака дергает меня за шнурки. Я шагаю назад.
— Мы не сможем прокормить еще один рот.
— Сможем. Смотри, целая куча всего. — Тим расставляет банки на столе. — И собачьи консервы прихватил тоже. Они, кстати, на вкус вполне ничего.
К моему горлу подкатывает тошнота.
— Ты что, их ел?
Тим пожимает плечами:
— Раз или два. Иногда приходится хватать что под руку подвернется.
За все время бродяжничества до такого я еще не докатилась.
Тим выворачивает карманы. На стол падает всякая мелочовка.
— Вот, я принес тебе пластыри, антисептический крем и все такое для руки.
Я колеблюсь. Воровство — дело серьезное.
— А если кто-то увидит, что мы вломились?
— Здесь закрыто на зиму.
— Да, но допустим, они вернутся, чтобы проверить?
— Хватит волноваться, мамаша. — У него это слово выходит очень тепло. — Я удивлю тебя кое-чем еще. Просто посиди тут. Закрой глаза и жди сюрприза́. Видишь? Опять в рифму.
— Обалдеть, — вяло говорю я.
— Дай мне несколько секунд, а потом выгляни в окно. Я обнаружил это за задней стенкой.
Мгновение спустя я слышу странный скрипящий звук. Глазам своим не верю. Парень нашел велосипед! Он выглядит довольно ржавым, но Тим крутит педали, не держась за руль, будто цирковой клоун, исполняющий трюки. Маленький белый пес скачет вокруг, бежит по пятам, тявкает от возбуждения.
Неожиданно для себя я не могу удержаться от смеха. Это такое облегчение после всего дерьма, выпавшего на мою долю.
Я сажусь на ступеньку и наблюдаю за ним. Черт побери! Он перелетает через руль. Но тут же поднимается, отряхивается и бежит обратно к трейлеру, а вертлявая собака несется за ним.
— Дай пять! — ухмыляется он, шлепая меня по ладони. — Ох, прости. Не больно? Ничто в жизни не может нас вышибить из седла, верно?
Затем он подхватывает пса, который моментально обслюнявливает ему лицо.
— Мы будем звать тебя Лакки [9], — ласково говорит он. — Тебе повезло встретить нас, а нам — что ты составил нам компанию.
Возможно, он и прав. Я вспоминаю сосульковолосую женщину в Бристоле и других, которых встречала на улицах с собаками. Люди всегда останавливаются, чтобы дать им что-то. Это может помочь нам встать на ноги.
Теплое чувство надежды закрадывается в сердце, где ему раньше не было места. Может, наконец-то удача повернулась ко мне лицом.
Глава 25Элли
Если бы я знала, что в четырнадцать лет моя жизнь изменится навсегда, я бы постаралась получить больше радости от отношений с Питером. Я все больше привыкала к новой школе. Не могу сказать, что я ее полюбила, но бабушка Гринуэй оказалась права. Еженедельные письма Питера — описания того, чем он занимается, перемежаемые забавными карандашными шаржами на его учителей, — принесли мне уважение среди других девочек, когда я «случайно» оставила их на виду в общежитии. Кто-то может сказать, что я была слишком юна, чтобы влюбляться, но, вспоминая все это сейчас, я вижу, как отчаянно нуждалась в этом чувстве, учитывая мою домашнюю жизнь.
Однако школа спасала. Одна из «крутых» компаний пригласила меня сидеть с ними в столовой. Больше того, когда нашей спортивной старосте сказали отобрать девочек из запаса для основной команды по нетболу, она выбрала меня. Больше всего мне нравилось играть в нападении. Я, согласно школьным характеристикам, «хорошо успевала по всем предметам», а по латыни и английскому числилась среди первых. Я даже вступила в кружок политологии, в котором обсуждались важные текущие темы. Мы все восхищались нашим премьер-министром Маргарет Тэтчер. Как же чудесно, соглашались мы, что нашей страной руководит женщина.
Я от природы была тощеньким ребенком, но слегка округлилась благодаря сытным пудингам. У меня наконец-то начались месячные — у одной из последних в моем классе — и появилась довольно заметная грудь, из-за чего я одновременно смущалась и гордилась.
— Попроси мать подобрать тебе правильный бюстгалтер, — сказала мне заведующая пансионом.
— Она не мать, а мачеха, — поправила я. — У нас никакого кровного родства.
Чем старше я становилась, тем важнее казалось показать окружающим, что Шейла мне не мать.
У всех остальных девочек в общежитии над кроватями висели календарики. Они вычеркивали крестиком каждый прошедший день. Дата окончания семестра обычно была обведена большим красным кругом и отмечена россыпью восклицательных знаков.
— А у тебя разве нет такого? — спросила меня девочка, чья кровать стояла рядом с моей.
— Нет, — коротко ответила я. У меня каникулы вызывали горько-сладкое чувство. Да, они означали, что я смогу поехать домой. Но там придется терпеть Шейлу.
Тем летом, когда пришло время паковать чемоданы, общежитие гудело, обсуждая, куда все поедут на каникулах. Отец уже написал, что «мы забронировали билеты в Дордонь во Франции» на третью неделю августа. Несмотря на то что Шейла тоже поедет с нами, я была взволнована. Даже нашла это место в своем большом географическом атласе и вычитала о нем как можно больше фактов из Британской энциклопедии.
А затем я получила другое письмо от отца. Оно было написано более сухо, не как обычно: «Мы с твоей матерью полагаем, что тебе будет полезно отдохнуть в летнем лагере при церковной молодежной организации в Уэльсе. Ты отправишься туда прямо из школы, а к нам присоединишься в августе, незадолго до нашей недельной поездки во Францию. Мы проследим, чтобы твой багаж доставили нам, так что тебе нет необходимости брать его с собой».
Я ударилась в слезы. Как он мог так поступить со мной? Но я понимала, что за всем этим стоит она. Я почти видела, как она нависает над ним, диктуя слова.
Как же я ненавидела этот лагерь! Каждый день шел дождь, я мерзла и мокла. Я была слишком стеснительной, чтобы набиваться к кому-то в друзья, но остальные истолковали это неправильно. «Это очень высокомерная девица», — услышала я, как сказал обо мне один мальчик. Единственными интересными занятиями было делать гравюры со старинных медных табличек в местной церкви да собирать ракушки на пляже. Самые красивые я приберегала для Майкла. Он любил такое. Хотя иногда, когда мы были вместе, я и чувствовала обиду, что его так явно ставят выше меня, — в разлуке я отчаянно по нему скучала.