— Сейчас не время для игр, — ворчит мачеха, обращаясь ко мне, словно это я виновата. Когда она поворачивается спиной, я показываю ей язык. Майкл быстро делает то же самое.
— Не надо, — шепчу я одновременно испуганно и весело. — Из-за тебя нам попадет обоим.
С Шейлы станется даже не пустить меня на званый обед. Это сильно расстроило бы меня. Я с нетерпением ожидаю встречи с Питером и в то же время очень нервничаю. Что, если я ему разонравилась?
— Найджел, — холодно говорит мачеха, когда мы садимся в машину, — что на тебе за рубашка? Мы же решили, что ты будешь в бордовой.
Рубашку, которая сейчас на отце, ему подарила мама. Я это отчетливо помню. На его последний день рождения перед ее смертью.
— По-моему, он и в этой прекрасно выглядит, — слышу я свой голос будто со стороны.
Шейла сердито оборачивается:
— А тебе что за дело?
Затем она окидывает взглядом мой наряд. Я одета в розовый сарафан на бретельках, который сшила сама на уроках домоводства. На самом деле я этим даже горжусь — учительница сказала, что у меня «талант к шитью».
— Этот вырез чересчур откровенный, — заявляет мачеха. — А ты как думаешь, Найджел?
Отец делает мне гримасу: «Прости!» — в зеркало заднего вида. Мы оба знаем, что спорить бессмысленно.
— Идите и переоденьтесь, — приказывает она. — Оба.
Я сильно вытянулась с прошлого лета. Единственное другое платье, которое у меня есть, — глухое темно-синее с белым воротничком, но оно совсем девчачье. Мачеха обещала отцу свозить меня в магазин за новой летней одеждой, однако так и не сделала этого.
Но разве у меня есть выбор? Я выхожу, снова топаю наверх и надеваю это жалкое платье, чтобы сохранить мир.
Отец спускается в бордовой рубашке. Это самый нелюбимый цвет мамы.
В конце концов, задержавшись почти на полчаса, мы выезжаем.
Глава 28Джо
Когда я возвращаюсь к трейлерному парку, то так погружена в свои мысли, что не сразу осознаю — здесь что-то не так. Здоровенная машина стоит у ворот. Одна из громадин, что занимают всю дорогу целиком. Я слышу крики. Затем вижу, что ко мне бежит Тим. На секунду он кажется совсем мальчишкой. Беззащитным. Потом он вскидывает взгляд, и я вижу в его глазах жесткую решимость. Он хватает меня за руку.
— Пошли! Надо убираться отсюда. Чертов владелец приперся проверить свою собственность. Он собрался звонить в полицию. Быстрей!
Мы с Лакки мчимся за ним по узкой грунтовой тропе.
— Куда мы бежим? — задыхаюсь я.
— Я не знаю.
Мы продолжаем бежать, теперь уже трусцой, и я слегка перевожу дыхание. Тропа ведет под уклон. Внизу лежит море. Иногда встречаются неровные ступеньки — кто-то положил доски, чтобы легче было ходить. После дождя грязно. Я поскальзываюсь, но Тим подхватывает меня. Затем оступается он. Я ловлю его.
— И что теперь? — интересуюсь я. Мы на пляже. Лакки носится вокруг, то и дело зарываясь носом в песок и пытаясь раскапывать камни.
Я оглядываюсь на тропинку, по которой мы прибежали. Кажется, за нами не гонятся.
— Брось это, Лакки! — резко говорит Тим. — Нет времени играть.
Мы кочуем вдоль побережья три дня, спим под кустами и ищем пропитание. Мои ноги болят, ступни покрылись волдырями, а ногти на ногах отросли так сильно, что упираются в мыски кроссовок. Мы видели указатель на Пензанс, но мне не хочется туда возвращаться. Затем мы видим еще один указатель — «Мышиная нора».
Мне нравится это название. Мышиная нора — это место, где можно спрятаться. Мы оба бредем в молчании. Даже Лакки уже не забегает вперед, а плетется рядом с нами. Подошвы горят от ходьбы по прибрежным камням. Обувь — это та штука, которую труднее всего заменить бездомному. Кто знает, когда я смогу найти другую пару.
Подумать только — я считала, что у нас все наладилось. Что мы даже сможем там перезимовать. Но людям вроде меня никогда по-настоящему не устроиться в жизни. Давно пора это усвоить.
— Почти пришли. — Тим карабкается на огромный камень, покрытый водорослями и ракушками. Он протягивает мне руку, помогая забраться за ним. — Похоже на бухту.
Все, что я вижу, — несколько старых лодок, стоящих в прибрежной грязи. «Надежда-2» — написано белыми буквами на борту одной. Я не могу не задуматься — что же случилось с «Надеждой-1». Рядом сидит рыбак и чинит сеть. Он смотрит на нас, а потом снова принимается за работу.
— Смотри! — Тим взволнованно сжимает мою руку. Прямо перед нами на дорожке валяется пакет чипсов. Я внезапно понимаю, как сильно хочу есть. Тим наклоняется, но тут раздается пронзительный крик, мелькает белое. Здоровенный баклан схватил их первым.
— Долбаные ворюги! — В глазах Тима настоящие слезы.
— Да ладно. — Я сдерживаю разочарование. Совсем как тогда в Бристоле, когда та женщина меня опередила. Но теперь я должна быть сильной ради этого мальчишки. — Мы найдем еще что-нибудь поесть.
И тут я вижу кровь. У Тима рана на щеке, рядом со шрамом.
— Этот ублюдок поцарапал меня.
— Надо как-то обработать. Он может быть заразным.
— А у тебя с собой сраная аптечка, да?
— Очень смешно. — Я указываю на вывеску паба чуть дальше по дороге. — Там должен быть туалет. Промой с мылом.
Мы нерешительно заходим внутрь, пытаясь делать вид, что мы здесь свои. В углу пылает камин. Мои грязные ноги оставляют следы на красивом ковре. Вдруг на меня наорут за это? Тим направляется к двери с табличкой «Туалеты».
Ко мне подходит человек с подносом, уставленным стаканами. Я жду, что он прикажет убираться вон. Так обычно происходит. Но он, напротив, наклоняется и гладит Лакки.
— У нас вон с той стороны бара специальная зона для тех, кто приходит с собаками. Хочешь печенья?
— Да, пожалуйста, — говорю я.
Он смеется, словно я сказала что-то смешное. Затем засовывает руку в карман и достает оттуда собачье лакомство в форме косточки. Лаки проглатывает его в мгновение ока. Я бы тоже так сделала, если бы кто-то дал мне печенье.
От запаха еды сводит желудок. Я стараюсь не думать об этом и, пока жду Тима, разглядываю на стенах фотографии рыбаков и лодок. На одной массивная рыбина, которую какой-то парень «вытянул» еще в тысяча восемьсот семьдесят первом году.
— Тут действительно круто, верно? — говорит мне женщина с американским акцентом, который я однажды слышала в тюрьме.
Я киваю, не желая вступать в разговор.
— Вы ожидаете заказ?
Я отрицательно качаю головой.
— Не хочу лезть не в свое дело, но мы с мужем только что видели, как птица на улице выхватила у вас жареную картошку. Я читала про укусы чаек. Они могут быть очень опасны. С вашим сыном все в порядке?
В этот момент возвращается Тим. Рассеченная щека все еще кровоточит. Лакки поскуливает, словно чует, что что-то не так.
— Хорошая собачка, — воркует женщина. Потом она смотрит на щеку Тима. — Кажется, у меня кое-что для вас найдется. — Она открывает очень красивую сумочку с золотой застежкой. — А, вот они где! Антисептические салфетки. Я всегда беру их с собой, когда мы едем в отпуск.
— Спасибо. — У Тима на глазах вновь выступают слезы. Я начинаю понимать, что он может их «включать» и «выключать». — У меня ведь сегодня день рождения…
Он не говорил мне ни о каком дне рождения.
— Мы с мамой ведем кочевую жизнь и уже целую вечность ничего не ели…
Я понимаю, что его «день рождения» — это часть представления. Он ее «разводит». Этот парень очень хитер!
— Ах вы, бедняжки. Слушай, может, ты позволишь нам оплатить тебе еду в качестве подарка?
— Ух ты! Это было бы здорово, да, мама?
Я с энтузиазмом киваю. Я готова правую руку отдать за съестное.
— Отлично! — Женщина выглядит так, словно это мы сделали ей одолжение, а не наоборот. — Знаете, меня потрясло, как много людей в Британии нуждаются в помощи. Мы такого даже не ожидали. Вот, держите меню. Заказывайте что хотите. Возьмите сосисок и своему милому песику. Как его зовут?
— Лакки, — говорю я. — Но мы не нуждаемся в благотворительности, спасибо.
Я пытаюсь утащить Тима прочь, но он вырывается:
— Мама, ну, пожалуйста!
Женщина касается моей руки. Я вздрагиваю, как от ожога. Она видит мою реакцию и отступает на шаг.
— Простите, если я вас обидела, — произносит она. — Мои собственные дети далеко, и я по ним скучаю. Разрешите мне помочь вам и вашему мальчику. Давайте назовем это подарком от одной матери другой.
Можно ли ей доверять?
Разум говорит: «нет». Я верила людям в прошлом, и видите, как все обернулось. Но желудок пуст. Тим тоже голоден.
Наверное, надо рискнуть.
Первоцвет (Primula vulgaris)
Символ безопасности и защиты. В давние времена букет первоцвета ставили у порога, чтобы побудить волшебный народ благословить дом и его обитателей.
12.50. 17 августа 1984 года
— Элли! Элли! Давай играть во «Что я вижу»!
— Нет, — коротко отвечаю я. Поток машин еле движется, я беспокоюсь и от этого раздражаюсь еще сильнее. Мы опаздываем. Вдруг Питер подумает, что я не приеду, и вернется домой?
— Не будь такой трудной, Элли! — шипит мачеха с переднего сиденья. — Поиграй с братом!
— Не хочу.
Майкл расстроен. Я тут же упрекаю себя.
— Прости, — говорю я, поглаживая его руку. Он бросает на меня обиженный взгляд.
— Высоко сижу, далеко гляжу, — начинаю я, — вижу кое-что на букву С!
Мы недолго играем, высматривая собак и светофоры. Это напоминает, как мы с отцом развлекались раньше, до появления Шейлы.
— Папа, — говорю я, — может, теперь ты ему что-то загадаешь? — Я наклоняюсь вперед, постукивая его по спине.
— Не трогай отца, когда он за рулем! — рявкает Шейла. — Он может врезаться.
— Прекрасно, — огрызаюсь я в ответ. — Значит, игры закончены.