Глава 29Элли
Вскоре я потеряла счет дням, проведенным в Хайбридже. Но, должно быть, прошло довольно много времени с тех пор, как я запустила книгой в Корнелиуса, потому что на его голове больше нет отметины.
Ранам требуется время, чтобы зажить. Но иногда они остаются в нашей душе. Одно было ясно наверняка — со мной что-то не в порядке. Я слышала, что все так говорили.
Я вернулась в прежнюю комнату, хотя ко мне поселили новую соседку. Никто не сказал, что случилось с первой. Так уж там было заведено. Народ появлялся и исчезал. Я могла бы спросить, но по-прежнему не хотела разговаривать. По крайней мере, с людьми. Иногда по ночам, когда другая девочка спала, я практиковалась произносить слова вслух. Хотела убедиться, что все еще умею это делать. Но язык не слушался, словно прилип к нёбу. Я представляла его куском льда, который мама показывала мне в книге, прежде чем заболела. «Это сталактит, — объясняла она. — Легко запоминается, как считалочка. Сталактит всегда висит, сталагмит всегда торчит». От этого воспоминания стало больно.
Шли месяцы. Были случаи, которые я не хочу вспоминать и потому выбросила их из головы. Но один день в Хайбридже запомнился особо.
— Доброе утро, Элли! — бодро поздоровался Корнелиус, когда настала моя очередь встречаться с ним после завтрака, который, как обычно, я едва поковыряла. В кабинете было холодно. Землю снаружи покрывал иней.
Не обращая на него внимания, я уставилась на паутину, свисающую с потолочной балки. Я не видела ее хозяина — возможно, ему удалось сбежать. Или «ей». Мне тоже хотелось, но если бы у меня получилось — куда идти?
— На потолке столько всего интересного, да?
Почему он не может просто замолчать? Я тут же опустила взгляд под ноги.
— О, и на полу тоже. А ты знаешь, что теплые полы изобрели римляне? — Через стол он подтолкнул ко мне картинку. На ней был дом, точно такой, как та римская вилла, куда много лет назад возил меня отец. До рождения Майкла.
— Ты видишь здесь что-то знакомое?
Я сразу поняла, что это уловка. Он хотел, чтобы я поделилась с ним воспоминаниями о тех днях. До того, как все случилось.
Я взяла картинку в руки. Она была на глянцевой бумаге, словно вырезана из журнала. Очень аккуратно я сложила ее вдвое. Затем разорвала по сгибу. Корнелиус ничего не сказал. Я взяла один из кусочков и тоже сложила пополам. Казалось очень важным добиться, чтобы обе стороны были одинакового размера. Тогда все будет как надо. Этот кусочек я тоже разорвала надвое.
Я чувствовала, что Корнелиус наблюдает за мной. Знала о зеленой тревожной кнопке за его спиной. Была не прочь вернуться в изолятор. Сопение новой соседки по комнате ужасно раздражало.
— Ты ведь ездила туда с отцом, верно, Элли? Тогда ты была счастлива?
Я взяла оставшийся большой кусок и скомкала его в шарик. Подбросила в воздух. Поймала. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Ритм успокаивал.
— Как бы ты все изменила, если бы могла вернуться в тот день с отцом, Элли?
Я наблюдала, как комок бумаги падает в ладони. И нарочно дала ему шлепнуться на пол. Он был таким легким, что приземлился беззвучно. Я хотела бы, чтобы это был кирпич, чтобы он загрохотал. Что угодно, лишь бы заглушить мучительный шум в голове.
— Как ты думаешь, что бы ты ему сказала?
И я метнулась к окну с решеткой.
Бац-бац-бац! Моя голова заколотилась о металл.
— Прекрати! — слышала я сзади голос Корнелиуса. — Ты покалечишься!
Вот и хорошо.
Наверно, он опять нажал на зеленую кнопку, потому что множество рук обхватили меня и потащили прочь. Я чувствовала, как кровь стекает по лицу. У нее был странный, ни на что не похожий вкус.
— В санблок ее! — приказал Корнелиус.
Медсестра меня подлатала. По ее словам, повезло, что не пришлось накладывать швы. А затем меня отправили в изолятор. Наконец-то. Я улеглась на матрас, который в целях безопасности лежал прямо на полу. Они дали мне снотворное. Я с жадностью проглотила таблетки, отчаянно желая поскорее погрузиться во тьму.
Глава 30Джо
Американка («Зовите меня Мэри-Лу, дорогая») пытается угостить меня стаканом сидра, пока мы ждем.
— Нам нравится местный сидр, правда, Дуг? — обращается она к мужу, который по большей части молчит. Как по мне, он не слишком рад, что жена заботится о бродягах. Такое случается с парами. Обычно один хочет творить добро, а другой смотрит на тебя, как на убийцу.
— Я не особо люблю алкоголь, — говорю я.
— О, вот как?
Я замечаю, как она окидывает меня взглядом, вероятно думая, что все люди вроде нас горькие пьяницы.
— А что будет пить ваш сын?
Я могла бы сказать, что он мне не сын, но тогда пришлось бы слишком много объяснять.
— Я выпью пива, — говорит Тим.
— Нет, не выпьешь, — быстро вмешиваюсь я. — Ты еще слишком молод.
Он хмурится, но Мэри-Лу и ее муж одобрительно кивают.
— Мы тоже следим за нашими мальчиками. Как насчет лимонада, дорогой?
Тим делает большой глоток — и еще один — прежде, чем приносят еду. Мы заказали стейки с жареной картошкой. Он ест жадно, низко опустив голову к тарелке, словно купается там, временами выныривая, чтобы глотнуть воздуха. Несмотря на то что мой желудок сводит от голода, мне приходится остановиться после нескольких кусочков. Мясо кажется жестковатым. Прошло так много времени с тех пор, как я ела нормальную еду вроде этой, что мои зубы — больше привычные к холодной консервированной фасоли — не в состоянии его прожевать.
— Что, уже наелись? — спрашивает Мэри-Лу так, словно я ее подвела.
— Простите, — говорю я. — Больше не лезет.
Тим наклоняется к моей тарелке и хватает мой стейк, даже не спросив, можно ли. Он заглатывает его так, как будто боится, что я вырву его обратно.
Что-то перекатывается у меня во рту. Я вытаскиваю зуб, который беспокоил меня в последнее время. Десна немного кровоточит, но не больно. Что же, не первая моя потеря и не последняя.
— Вот же несчастье. Тут поблизости есть дантист?
Я громко смеюсь.
— Что тут такого смешного? — спрашивает муж женщины.
— Мы годами не посещали дантиста, — поясняет Тим с набитым ртом.
— Это ужасно. — Мужчина смотрит на меня так, словно хочет сказать, что я плохая мать.
— Для этого нужно иметь постоянный адрес, не так ли? — продолжает Тим. Я бросаю на него взгляд: «Заткнись», но от еды, кажется, у него развязался язык. Я начинаю напевать от смущения.
— Не обращайте внимания на маму, — говорит Тим. — Она так делает, когда беспокоится.
Мэри-Лу понижает голос, говорит приглушенно:
— Дорогая, простите, что спрашиваю, но вам и вашему мальчику есть где сегодня переночевать?
— Конечно, мы как-нибудь… — начинаю я, но Тим перебивает:
— Мы сбежали от моего отца. Он часто бил нас, и мама сказала, что нужно уходить. Какое-то время мы жили в трейлере, но затем хозяин нас выгнал.
Этот парень умеет наплести. Весь фокус в том, чтобы смешивать правду с ложью. Всегда звучит лучше.
— Какой кошмар. — Лицо Дуга становится немного добрее. — И что вы собираетесь делать?
— Не знаю. Может, переночуем где-нибудь в поле.
Теперь Мэри-Лу с мужем отходят поговорить к стойке бара. Мне кажется, что она с ним спорит. Я делаю вид, что мне нужно в туалет, чтобы подслушать. Проходя мимо, улавливаю некоторые ее слова.
— Это могло случиться с кем угодно. Только подумай. Что, если бы на его месте оказался один из наших мальчиков? Разве ты не хотел бы, чтобы кто-то им помог?
Может, она даст нам немного денег. Вот было бы здорово!
Когда я возвращаюсь, они вновь сидят за столом.
— Послушайте! — говорит Мэри-Лу. Ее лицо сияет от удовольствия. — Мы поселились в отеле неподалеку и заплатим, чтобы вы остановились там же.
Тим вскидывается:
— Мы не такие!
— Ты о чем, дорогой? — Мэри-Лу кажется встревоженной.
— Все в порядке, — говорю я и успокаивающе кладу ему руку на плечо. Он ее скидывает. — Он просто испугался, что вы будете к нему приставать, — объясняю я.
Мэри-Лу и ее муж выглядят шокированными, словно им вдруг пообещали набить морду.
— Некоторые люди только притворяются добрыми, но им нужно кое-что другое, — бормочет Тим. У него отстраненный вид. Я вздрагиваю. И снова задумываюсь — через что же он прошел.
— Мы имели в виду, что снимем вам отдельный номер, — тихо говорит Мэри-Лу. — Чтобы вы смогли переночевать в тепле и сухости. Против этого ты ничего не имеешь? В отель пускают с собаками. Я видела там одну сегодня утром. Считай это еще одним подарком на день рождения.
— Ну ладно, — не сразу произносит Тим. Но теперь уже паникую я. Предположим, мы впустим в нашу жизнь этих благотворителей. Вдруг они надумают рассказать о нас полиции? Однако соблазн получить нормальную постель слишком велик… И возможно, если они действительно настолько нам сочувствуют, мы сможем получить от них что-то еще.
— Хорошо, — говорю я.
Это риск, на который стоит пойти.
13.10. 17 августа 1984 года
Мы все еще едем. В машине жарко и душно, хотя окна открыты. Пекло такое, что кожа потеет, а голова кружится. И хочется выместить на ком-то злость.
Майкл ерзает на заднем сиденье. Кажется, он думает, что это смешно — пинать меня. Не сильно, но достаточно, чтобы оставлять пыльные отметины на платье.
— Перестань, — говорю я, отодвигаясь так далеко, насколько позволяет пристегнутый ремень безопасности. В другое время я не обратила бы внимания, но сейчас хочу выглядеть хорошо ради Питера.
С тех пор как из его еженедельных писем я узнала, что он тоже придет на прием, — я считала дни до встречи. Другие девочки в школе будут ждать рассказов, как все прошло. Если мы не увидимся, придется придумывать, иначе они снова перестанут со мной дружить.
— Эй вы там, сзади, прекратите ссориться! — ворчит мачеха.
— Я тут ни при чем, — возражаю я. — Майкл пинал меня ногами.