— Ну, уж точно не их брат Брэнуэлл, — быстро ответила я. Я не пыталась сострить. Просто сказала первое, что пришло в голову. Но мой ответ произвел на Роджера впечатление.
— Да уж точно, — согласился он.
Затем он затянулся трубкой, откинулся на спинку стула и выпустил дым маленькими колечками. Мне нравился запах его табака. И я наслаждалась, что Роджер держался расслабленно в моем присутствии. Я к такому не привыкла. В Хайбридже сотрудники делали вид, что мы «нормальные», но я знала, что в глубине души они так не думают. Казалось, что они всегда начеку на случай, если кто-нибудь из нас вдруг снова взбесится и выкинет что-то безумное.
— Ох, Брэнуэлл, — повторил Роджер, возвращая меня в настоящее. — Тот еще фрукт. Сложный характер, неуживчивый. Как вы думаете, каким образом он повлиял на творчество Эмили?
— Возможно, она писала, чтобы выбросить его из головы, — выпалила я. Занятия ремеслом в Хайбридже помогали мне сделать то же самое. Концентрация на мелочах позволяла забыть о главном. Мысли об этом меня изводили, что и вылилось в скоропалительный ответ. Но Роджер, казалось, остался невозмутим.
— Вы так думаете? — Он нахмурился, но без неодобрения; скорее его заинтересовала моя точка зрения.
— Возможно. — Я постаралась поскорее сменить тему разговора: — А вы давно здесь преподаете?
Он повернулся и посмотрел мне в лицо. Я тут же подумала, не прозвучало ли это слишком фамильярно. Но я не хотела, чтобы он проявил любопытство к моим личным обстоятельствам, как моя соседка по комнате.
— Нет. — Он выпустил еще одну струйку дыма. — Я новенький. Вроде вас.
Потом он посмотрел на меня так, словно собирался что-то сказать, но передумал.
— Вот вам тема для следующего сочинения. Я хочу, чтобы вы поразмыслили: стала бы Мэри Энн Эванс столь знаменитой, если бы писала под своим настоящим именем?
У меня побежали мурашки по телу. При поступлении в университет я добилась официальной смены фамилии. Боялась, что кто-то узнает ее по газетам. Корнелиус отговаривал меня от этого решения, убеждая, что частью процесса моего выздоровления является «признание» того, что произошло. Но к тому времени мне уже исполнилось восемнадцать, и я имела право сделать, как хотела. Мэри Энн Эванс было тридцать семь, когда она взяла псевдоним Джордж Элиот.
— Хорошо, — сказала я, собирая свои книги.
Обычно после занятий я шла прямиком в библиотеку, но разговор так сильно растревожил меня, что я села на автобус до города Рединг. Для меня все еще была в новинку возможность поехать куда-то. В прошлом году в Хайбридже тем из нас, кто готовился покинуть его стены, разрешали самостоятельно посещать местный городок. Но он был гораздо меньше Рединга, и теперь, направляясь к торговому центру, я растерялась. Почувствовала себя подавленной. Испуганной. Какая-то женщина сердито зыркнула на меня за то, что я наступила ей на ногу. Ее злые глаза напомнили мне Шейлу. Ее руку, взметнувшуюся к моему лицу в тот последний день…
Дрожа всем телом, я зашла в маленькую кофейню, где сосредоточилась на своем дыхании — используя технику, которой обучила меня Джулия. «Вдохни животом. Задержи дыхание на семь секунд. Выдыхай часть воздуха в течение двух. Задержи еще на пять. Выдохни остаток».
У меня все получалось прекрасно, пока мой взгляд не упал на номер «Дэйли мэйл», вероятно оставленный на столе предыдущим посетителем.
Заголовок бросился мне в глаза. «Семья погибла в ужасной катастрофе по вине пьяного водителя-подростка».
Во рту появился горький привкус желчи. Я оттолкнула газету подальше. Но жертвы все еще улыбались с фотографий — уже в моей голове. Я поднялась, чтобы уйти — к счастью, не успела ничего заказать, — но, как только встала, заметила знакомую фигуру, входящую в кофейню. Я опустила голову в надежде, что Роджер меня не заметит, но было слишком поздно.
— О, Элли! — тепло удивился он. — Вторая встреча за день. Какая радость!
Я решила, что он просто из вежливости. В те дни я ничего не знала о флирте.
— Вы ведь не уходите, правда? Мне бы не помешала компания. — Он легко коснулся моего плеча. Этот физический жест застал меня врасплох, и я отступила на шаг. — Не желаете ли выпить со мной кофе?
— Извините, — сказала я, возвращаясь мыслями к газете. — Мне нужно подышать свежим воздухом.
— Вы выглядите слегка изможденной. Хорошо себя чувствуете? Давайте я вас выведу отсюда.
Он предложил немного прогуляться вдоль реки. Я смотрела прямо перед собой на тропу-бечевник, не зная, что сказать.
Я ожидала, что Роджер заговорит о работе. Возможно, он желал бы обсудить творчество Джорджа Элиота. Но вместо этого он поинтересовался, нравится ли мне в Рединге и много ли у меня друзей в университете.
От таких личных вопросов я почувствовала себя неловко. Допустима ли подобная фамильярность? Но это же университет, напомнила я себе. Реальный мир, в котором я признана взрослой. И все же, когда наши руки случайно соприкоснулись, я снова отодвинулась от него, как и раньше. Если он и обиделся, то не подал виду.
Мы поговорили об Оксфорде, где он сперва был студентом, а потом остался в магистратуре и докторантуре.
— Это была привилегированная жизнь, — сказал он. — А я не такого происхождения, чтобы обедать в старинных залах и заставлять скаутов — так там называют уборщиков — прибираться в моей комнате каждый день.
Я вспомнила Хайбридж с его готическими башенками и персоналом, который убирал за нами. Роджер кинул на меня взгляд.
— А вы мне что-нибудь о себе расскажете?
Я выложила ему ту же подчищенную версию правды, что и соседке по комнате.
— Моя мать умерла молодой, и меня отправили в школу-интернат.
— Вот как? — Роджер удивленно поднял брови. Они были густыми и черными. Мужественными. Он немного напоминал моего отца. — Вам там нравилось?
— Там я научилась быть независимой, — ответила я совершенно честно.
— А ваш отец женился снова?
Мои руки сжались в кулаки.
— Его больше нет рядом со мной, — сказала я.
Это было не то, о чем он спросил, однако, похоже, сработало.
— О, я сочувствую…
— Не стоит, — быстро перебила я. — В этом нет необходимости.
Он попытался продолжить светскую беседу, но на все вопросы я отвечала односложно, только «да» или «нет», как вела себя с Корнелиусом, когда впервые с ним встретилась. Я ошиблась, согласившись на эту прогулку, твердила я себе. Чем скорее я сбегу, тем лучше.
— Послушайте, пожалуйста. — Он положил ладонь на мое плечо. Я отступила на шаг. Он прикусил губу. На секунду он стал похож на маленького ребенка. — Я не хотел совать нос не в свое дело. Я спросил только потому, что моя собственная мать умерла, когда мне было одиннадцать, и мой отец снова женился. Мачеха ревновала к его прошлому, и я покинул дом сразу, как только смог.
Я его недооценила. А я ведь всегда ненавидела, когда люди недооценивали меня, верно? Я тут же почувствовала угрызения совести.
— Простите, — сказала я.
Он пожал плечами.
— Такова жизнь. Но это отчасти сбило меня с пути. Вынудило принять несколько неверных решений.
Его откровенность — вопреки тому, что мы едва знали друг друга, — заставила меня остаться. Я не понимала, должна чувствовать себя польщенной или шокированной. В конце концов, он был преподавателем, а я всего лишь первокурсницей.
К тому времени мы уже дошли до его желтого спортивного автомобиля с открытым верхом.
— Хотите я вас подброшу?
— Нет, спасибо.
— Как знаете. — Я видела, что он обиделся. Мне хотелось объяснить, что я не думала его таким образом отшить, но тогда я выглядела бы полной идиоткой. — Ну что же, значит, увидимся на следующем семинаре.
Я все еще чувствовала себя потрясенной, когда ехала домой. Отчасти это было связано с газетным заголовком о той несчастной семье. Но причиной моего страха — или возбуждения? — была и прогулка с Роджером. Я никак не могла понять, нравится мне его общество или нет. И из-за этого чувствовала себя не в своей тарелке.
После того как вылезла из автобуса у кампуса, я направилась на кафедру английской литературы и оставила в почтовом ящике Роджера записку, в которой объясняла, что хочу выбрать другой предмет. Викторианский период больше не мое, казалось мне после всего этого. Вместо него я решила заняться литературой раннего двадцатого века, которую преподавал коллега Роджера.
Когда я вернулась в общежитие, соседка по комнате заваривала чай в нашем маленьком кухонном уголке в прихожей.
— А ты темная лошадка! — воскликнула она.
Мое сердце бешено заколотилось. Она узнала, что я сделала! Каким-то образом правда просочилась наружу. Мне придется бросить универ. Вот и вся цена обещаниям Корнелиуса и Джулии о «новой жизни».
— Девочка из комнаты напротив видела тебя в городе с красавчиком-лектором, Роджером Холлсом. Ты с ним встречаешься?
Нахлынуло облегчение, хотя и потребовалось время, чтобы успокоиться.
— Нет, никоим образом, — твердо ответила я. — Мы лишь случайно столкнулись в кафе.
— То есть это точно не было свидание?
— А ты почему интересуешься?
— Просто желаю тебе добра, вот и все. Я слышала, что он женат.
Я сделала вид, что меня это не волнует, и ответила небрежным тоном:
— Он же мой преподаватель. Я на него не запала.
— Ну ладно. — Судя по голосу, она мне не поверила. — Но говорят, он тот еще ловелас. Просто будь осторожна.
Роджер женат? В глубине души я чувствовала разочарование, причину которого не могла себе объяснить. Но это не означало, что он обманщик. Возможно, в городе он просто пытался проявить дружелюбие. Его общество, несмотря на мои первоначальные сомнения, являлось приятной заменой обычному одиночеству.
Я начала жалеть о решении бросить его лекции. Кроме того, даже если соседка по комнате права — все в порядке. Я никогда не заведу романтических отношений с женатым мужчиной, только платонические.
— Ты опять гулять? — поинтересовалась соседка.