Она делает паузу. Ее лицо мрачнеет.
— Преступление, которое называется «убийство».
Другой присяжный, мужчина с длинными бакенбардами, кивает.
— Вы можете как-то доказать, что действительно искренне верили в то, что вы Джо, бездомная продавщица журналов? Вместо попыток убедить нас, что страдаете от разнообразных психических состояний?
Зачем она спрашивает, когда я уже все объяснила?
— Как я уже говорила, я даже не помню, что была Джо. — Мои руки нервно сжимаются. — Но это правда. Даю вам слово.
— Ваше слово, — повторяет обвинительница. Затем поворачивается к присяжным. — Миссис Холлс, которая уже признала, что убила своего мужа, — хочет, чтобы мы поверили ей на слово.
Раздается нервное хихиканье.
— И вы также хотите, чтобы мы поверили вам на слово, что вы не знали о том, что Джош жив.
— Конечно, не знала! — выкрикиваю я. — Я действительно думала, что он утонул.
Поверенная смотрит в свои записи.
— Это правда, что вы жили на улице с августа и до конца декабря прошлого года?
— Я не помню.
— Принимается. Вас арестовали в Плимуте. Насколько хорошо вы знаете этот город?
— Я не знаю. Почти никак. Я имею в виду — я помню, как мы всей семьей ездили отдыхать на юго-запад, когда я была ребенком. До того, как умерла моя мать.
Я на миг закрываю глаза. Камеры видеонаблюдения, несомненно, показали, что я приехала туда на автобусе. Возможно ли, что в глубине души я сохранила положительную связь с этим местом?
— Несмотря на то, что́ вы только что сказали, присяжным может оказаться затруднительно понять, как вы «стали» Джо. Почему именно ее вы выбрали для перевоплощения? Почему, скажем, не знаменитость вроде герцогини Сассекской или Мэрилин Монро?
Снова хихиканье со стороны присяжных. Тем не менее она попала в точку.
С чего начать? Это сложно. Но беседы с психологом помогли мне это понять, и я должна попытаться.
— Я не уверена точно. Возможно, потому, что я не знаю никаких знаменитостей. Но я познакомилась с Джо до… до смерти Роджера. С той самой минуты, как ее встретила, я отчасти завидовала ей. Мне нравилось, что она может идти куда захочет. В то время мне ошибочно казалось, что на нее не давит груз забот. Теперь я вижу, что смущала ее чересчур покровительственным отношением. Как можно понять жизнь другого человека, если не живешь ею?
Но я намеренно не упоминаю, как думала, что уж у нее-то нет времени на тревоги о чем-то вроде трещин на тротуаре; и что мне понравилось ее умение ругаться, как матрос. Есть вещи, о которых лучше не говорить в суде.
Присяжные слушают будто завороженные. Такое ощущение, что я веду с ними приватный разговор.
— Я многое узнала о ее судьбе. Она рассказывала мне, что побывала в тюрьме и каково это. Рассказала, как жила в детских домах, где никак не могла привыкнуть и часто убегала. Ее детей отобрала служба опеки, и она потеряла с ними связь. Мне снились кошмары, когда она рассказала о своей уличной подруге, которой перерезал горло бродяга, накачанный метом. Мне передался ее страх, что на улице ты никогда не будешь в безопасности. Наверно, все это отложилось в моей голове.
— А как вы объясните такой подозрительный момент: вы изменили внешность, чтобы стать на нее похожей.
— Я не помню, как брила голову, — возможно, это потому, что я подхватила вшей и она чесалась.
Барбара садится. Наступает короткое молчание, прежде чем представительница прокурора его нарушает.
— Очень хороший рассказ, миссис Холлс. Скажите, а правда ли, что вы когда-то пытались найти для Джо жилье в городе?
Барбара выглядит обеспокоенной. Сторона обвинения, предупреждала она меня, может показаться милой. А затем они используют то, что ты говоришь, чтобы ударить в самое уязвимое место. Но я могу сказать только правду.
Мой голос хриплый и сухой.
— Когда я состояла в комитете помощи бездомным, мы обсуждали это с городским советом. А временно я хотела поселить ее в нашем летнем домике, но муж не позволил. Он сказал, что это «опасно» и что она может убить нас в наших постелях, насколько я помню.
В зале повисает тишина. Ирония ситуации не ускользает ни от кого.
— Вы знали, что полиция допрашивала ее по поводу недавней серии краж со взломом?
— Нет. — Я начинаю нервничать. — Если бы знала, не пригласила бы ее в наш дом.
— А вы действительно пригласили ее в свой дом, я правильно понимаю? — Голос прокурорской поверенной становится резче.
— Ну, да. Дождь лил как из ведра, и она промокла до нитки. Так что я дала ей сухую одежду.
— И что же ваш муж сказал по этому поводу?
— Его не было дома.
— А потом вы ему сообщили?
— Нет.
— Можете ли вы сказать, что были наивной? Слишком впечатлительной, может быть?
— Нет. Я просто старалась быть порядочным человеком.
— Можете ли вы сказать, что были лгуньей?
— Нет!
— Ее тяжелое положение затронуло в вас какие-то струны?
— Да. Но это не было причиной…
— Это потому, что вы сами потеряли дом в молодости, когда юной девушкой вас изъяли из семьи и поместили в специализированный приют?
А я-то все гадала, когда же об этом зайдет речь.
— «Приют» — это устаревшее название, — парирую я. — Это была частная клиника.
— Как вам угодно. Там вас лечили от нервного срыва, насколько я понимаю.
— Да.
— Принимается. Впоследствии вы стали увлекаться волонтерской работой при тюрьме. Можете рассказать об этом подробней?
Почему она хочет это знать?
— Моя подруга по книжному клубу спросила, интересно ли это мне. Она вдохновила меня на вступление в местный Независимый наблюдательный совет — команду добровольцев, которая посещает тюрьмы, чтобы проверить, все ли там устроено, как следует.
Очередной раз, когда я не осознавала, что вскоре сама окажусь в подобном положении.
— Некоторые из нас — и я в том числе — помогали читать заключенным, которые не были достаточно грамотны. Я бросила это дело, когда родился Джош, чтобы проводить с ним больше времени.
— Почему вы вообще вызвались работать в тюрьме?
— Я считала своим долгом вернуть что-то обществу, а еще потому, что мне самой посчастливилось иметь дом и детей.
— Разве не может быть правдой, что столь обширный опыт на протяжении долгих лет помог вам сознательно и тщательно продумать ложную личность? Те люди, которые там находились, послужили вам материалом для изучения.
Так вот к чему она ведет.
— Нет. — Как заставить ее понять? — Они могли оставить след в моей душе, но я этого не осознавала.
— В душе. — Обвинительница повторяет это слово так, будто в него не верит. — Принимается. Скажите мне, Элли, — насколько важна для вас семья?
Ком в горле такой огромный, что мешает мне говорить.
— Очень важна, — выдавливаю я.
Перед глазами мелькает образ мамы. Ее нежная кожа, пахнущая розами. Я до сих пор помню, как она собирала со мной полевые цветы и рассказывала о незабудках.
14.20. 17 августа 1984 года
— Майкл! — кричу я снова, на этот раз громче.
Питер стоит позади меня.
— Не волнуйся, — говорит он. — Наверно, он вернулся в дом.
Точно! Я пускаюсь бегом.
— Подожди, — говорит Питер, догоняя меня. — Нам надо придумать, что мы им скажем.
Да какая разница! Я просто хочу поскорее найти брата.
Я бегу быстрее.
— Майкл! — кричу я, когда мы выскакиваем с лужайки и пересекаем внутренний дворик, где толпа взрослых с напитками бросает на нас неодобрительные взгляды, как будто мы ведем себя неподобающе.
Мне требуется время, чтобы найти отца и мачеху. Наконец я вижу их в одной из просторных гостиных. Шейла оживленно болтает с другой женщиной о том, что собирается вступить в местный гольф-клуб, потому что «социальная жизнь должна соответствовать определенным стандартам». Отец стоит рядом с ней, сжимая в руке бокал вина и глядя вдаль.
— Майкл с вами? — выдыхаю я, подбегая к ним.
— Элли, я тебе уже говорила: не перебивай меня, когда…
Она меняется в лице, когда до нее доходят мои слова.
— Что ты имеешь в виду? Я думала, ты с ним.
Я слышу голос Питера позади:
— Мы играли с ним в прятки, но он просто убежал.
Пока он объясняется, я замечаю, как Шейла оглядывает меня с головы до ног. Я слишком хорошо помню, что мое платье измято, а с того боку, которым Питер прижал меня к дереву, пока целовал, — зеленеет лишайник.
Мачеха хватает меня за предплечье, ее длинные красные ногти впиваются в мою обнаженную кожу.
— Покажи, где вы его видели в последний раз! — Она резко повышает голос до пронзительного визга: — Где, Элли? Где?!
Глава 59
Сегодня четвертый день моего суда. Я периодически отключаюсь от происходящего, но время от времени обращаю внимание на некоторые фигуры вроде вот этой хорошенькой женщины в цветастом платье. Это Хилари, мой тюремный психолог.
— ПТСР, то есть посттравматическое стрессовое расстройство, имеет три основных признака, — начинает она. Хилари говорит спокойным, ясным, авторитетным голосом, и я чувствую, что присяжные ее внимательно слушают. — Это избегание, навязчивые мысли и сверхбдительность. Одним из симптомов избегания является диссоциация. Такое состояние определенно не возникает по собственному желанию, поэтому нельзя утверждать, что это удобный «предлог» для убийства. Диссоциативное расстройство может возникнуть, когда человек сталкивается с тревожным или травмирующим переживанием, которое связано с прошлой психотравмой.
Важно понимать, что существует широкий спектр диссоциативных расстройств и состояний. Начиная с самых обычных и знакомых каждому — например, когда мы можем замечтаться во время разговора или не в состоянии вспомнить, как добрались до места назначения — даже если сами были за рулем.
Многие члены жюри присяжных согласно кивают.