— Ну что, пошли? — спрашивает Джош, возвращая меня в настоящее и к нашей задаче.
— А то! — Я ловлю себя на том, что нахваталась странных американских словечек из мультиков, которые мы с ним постоянно смотрим по телевизору.
Я несу коробку с едой под мышкой и веду Джоша правой рукой. Он пытается вырываться.
— Я уже большой! Я сам могу ходить, буля!
— Конечно, ты самостоятельный парень, — вру я, — просто поддержи меня, чтобы я не споткнулась.
Я говорю это лишь для того, чтобы он не убежал. Джош проходит стадию независимости, все желает делать сам. Теперь же он охотно соглашается, и мы дружно шагаем к церкви, чтобы внести наш вклад в еженедельно пополняемый продовольственный фонд.
Я постоянно поражаюсь, какие разные люди к нам обращаются. Некоторые явно бродяги, судя по одежде. Мы пытаемся найти им жилье, но многие говорят, что «обойдутся». Часто, как я слишком хорошо знаю, — это означает, что они боятся заполнять официальные документы, которые могут раскрыть их прошлое.
Затем идут смущенные родители с детьми в колясках или младенцами на руках, которые с виду вполне способны покупать самостоятельно все необходимое — таких можно встретить в супермаркете в очереди на кассе. Но как говорит наш координатор — в наши дни бедность проявляется во всех формах и масштабах.
Когда я впервые предложила свою помощь, то была вполне откровенна касательно своего прошлого. Мне не нужны перешептывания за спиной. Моя добровольная работа — это напоминание о другой стороне жизни, которую я мельком видела на улицах. Время от времени я замечаю сцены — вроде женщины, бешено шурующей в мусорных баках в поисках выброшенных бутербродов или корочек от пиццы, — которые пробуждают смутные воспоминания. Но все это очень зыбко. Наверно, я никогда не узнаю, какие из них реальны, а какие я вообразила, выслушивая свидетелей, выступавших на моем суде. Иногда по ночам, когда я ворочаюсь в своей теплой постели, мне чудится, что стены и крыша давят на меня, и возникает странное желание снова оказаться в дороге.
— Я прошла через то же, что и вы, — говорю я этим людям. Они не верят, пока я не упоминаю подробности. Тогда что-то мелькает в их глазах. Они видят, что когда-то я была одной из них, и позволяют помочь. Это может быть экстренный ночлег, или горячее питье и еда, прежде чем они снова отправятся в путь, снаряженные чем-нибудь вроде туристического термоковрика для сна.
Я постоянно высматриваю повсюду Джо, мое альтер эго. Иногда мне мерещится, что я вижу ее в очереди за продуктами, но это было бы слишком большим совпадением. Надеюсь, с ней все в порядке. Мне снятся кошмары, что на нее кто-то напал. Мне хочется думать, что ее поселили где-то в тепле и сухости. Но может, она сама этого не захотела бы. Опасно вкладывать свои надежды и желания в других людей. Я теперь все об этом знаю.
— Когда отнесем еду, пойдем купаться? — спрашивает Джош, бегущий рядом со мной.
Это еще одно, ради чего мне пришлось собирать волю в кулак. Когда живешь у моря, очень важно уметь плавать.
— Хорошо, — говорю я. — Но может, ты захочешь побыть немного в зале. Там есть ярмарка «Принеси-и-купи», и там могут быть паровозики.
Джош без ума от паровых машин. Мое маленькое бунгало набито его игрушками, в том числе и железными дорогами.
— А там есть какие-нибудь твои столики?
— Конечно!
Я не забросила свои мозаики, разве что вместо битого стекла и керамики для столешниц теперь использую ракушки. Джош любит мне помогать. Вырученные средства идут в продовольственный фонд. Для меня это вроде целебной медитации. Кстати, мать Алистера, с которой я поддерживаю связь, говорит, что он публикует в Интернете стихи, под своим уличным именем Тим Уайт. Я пообещала заказать книжку, когда она выйдет.
Церковный зал переполнен. Мы с Джошем относим нашу коробку в уголок продовольственного фонда, а затем осматриваем лотки.
— Держи меня за руку! — напоминаю я, но внук тянет меня к прилавку.
— Смотри, буля!
На самом деле это не столько торговое место, сколько лежащая на полу большая школьная доска. Перед нами затейливая карта Эксетера, дополненная изображением очень красивого вокзала и железнодорожного пути, ведущего через природный ландшафт к морю.
— Не трогай, — предупреждаю я внука. — Это нарисовано мелом. Ты можешь нечаянно стереть.
— Все в порядке, — говорит чей-то голос. — Я могу нарисовать заново. И мне нравится, когда подходят дети. Хочешь сам попробовать, сынок?
Мне знаком этот бархатный голос. Вздрогнув, я поднимаю взгляд. Пристально всматриваюсь в ярко-голубые глаза и загорелое, обветренное лицо.
Что-то шевелится в памяти.
— Джо? — Он выглядит потрясенным.
— Простите, — говорю я. — Мы знакомы?
— Ну конечно, — бормочет он. — В газетах писали, что ты забыла, кто ты такая.
По моей спине пробегают мурашки беспокойства.
— Я не понимаю.
— Я Стив. Мы когда-то были… друзьями. Тогда я знал тебя как Джо, — добавляет он.
К счастью, Джош схватил желтый мелок и рисует второе солнце.
— Я не помню того времени, — шепчу я, отводя художника в сторону, чтобы мы могли говорить более откровенно. Одна из моих подруг по благотворительному комитету замечает, что мы беседуем, и все понимает правильно, подает Джошу новые мелки.
Незнакомец смотрит на меня так, словно хочет убедиться, что я говорю правду.
— Значит, ты не помнишь, как мы расстались?
Теперь меня охватывает глубокое смущение.
— Нет.
— Ладно, это не имеет значения, — говорит он, отворачиваясь.
— Имеет! — неожиданно вырывается у меня. Я не знаю, зачем это сказала. Как по мне, я никогда в жизни не видела этого человека. Но в нем есть что-то очень притягательное, что влечет меня к нему. И насколько я понимаю, он чувствует то же самое.
— Я хочу, чтобы ты мне рассказал, — говорю я. — Как мы с тобой познакомились и что… что мы делали.
— Ты уверена? — спрашивает он.
Нет. Да.
— Погоди минутку, пожалуйста, — прошу я.
Я прошу подругу недолго последить за Джошем. Затем возвращаюсь в уголок к Стиву, все равно не спуская глаз с внука.
— Рассказывай мне все, — тихо говорю я.
Я слушаю, иногда не зная, куда девать глаза, особенно когда доходит до того, что мы были, как он выразился, «близки». Он тоже краснеет.
— Я хочу, чтобы ты знала, — говорит он. — Я не сторонник связей на одну ночь. Я действительно любил тебя, Джо.
— Элли, — мягко поправляю я его. — И я чувствую кое-что к тебе, здесь. — Я касаюсь своей груди. — Я только не могу вспомнить тебя вот тут. — Я дотрагиваюсь до своей головы.
Он кивает:
— Кто знает, каков любой из нас в глубине души? Когда я прочитал в газете, что ты убила мужа, то почувствовал в этом что-то очень неправильное. Ты просто не выглядела способной на такое. Ты человек другого сорта.
— Я тоже так думала, — вздыхаю я.
— Я хочу сказать еще кое-что, — добавляет он.
Я замираю. Это звучит не очень хорошо.
— Ты сказала, что рвешь со мной, потому что я скучный.
— Я так сказала?
Я не многое знаю о Стиве, но, судя по тому, что он сейчас мне рассказал, как он бросил бухгалтерию ради уличного искусства, — вижу, что он совсем не скучный.
— Я считаю, — задумчиво произносит он, — что ты сказала это только для того, чтобы оттолкнуть меня.
— Зачем мне это делать?
— Вскоре после того, как ты ушла, я наткнулся в газете на большую статью о тебе. Там была твоя фотография с мужем Роджером. Тебя искали. Я догадался, что ты боялась, как бы я тебя не сдал.
— А ты бы сдал?
— Да, думаю, что мне бы пришлось.
— Хорошо. — Я киваю. — Это правильный ответ.
Кажется, у него упал камень с души.
— А ты, похоже, действительно прошла огонь, воду и медные трубы, верно? Но я очень горжусь тобой — что ты выбралась невредимой с другой стороны. — Он смущенно смотрит на меня. — И выглядишь великолепно, если позволишь заметить. Когда я тебя в последний раз видел, ты была бритоголовой. У тебя потрясающая линия скул, так что это тебя ничуть не портило.
Я не привыкла к таким комплиментам. Не знаю, как на них реагировать. Вместо прежних прямых волос мышиного цвета у меня теперь модная «эльфийская стрижка». Эми говорит, что мне идет. Парикмахер предложил покрасить меня в темно-каштановый цвет. Я пока думаю.
— Кстати, — добавляет он. — Я больше не на улице. Я нашел работу в благотворительной организации — продвигать занятия искусством в тюрьме.
Звучит интересно. Я хотела бы узнать побольше, но подходит моя подруга, держащая за руку Джоша.
— Буля, я проголодался! — говорит внук, дергая меня за руку.
— Прости, — говорю я Стиву. — Нам пора идти.
— Подожди. — Он удерживает меня за рукав. Я вспоминаю Питера и паникую. Я не повторю такую ошибку дважды. Джош всегда будет на первом месте. Я никогда не отвернусь от него, как это произошло с Майклом.
— Я просто хотел спросить, не желаете ли вы с внуком принять участие в мероприятии, которое мы организуем. Называется «Рисуют все». Чтобы люди всех возрастов могли проявить художественную сторону.
Я задумываюсь в нерешительности. Джош скачет на одной ножке:
— Я люблю рисовать! И у були тоже хорошо получается!
Стив улыбается:
— Я знаю, что она умеет. — Затем он переводит взгляд на меня. — Это будет в следующий вторник. Мы проводим его тут, в этом зале. Надеюсь, увидимся!
— Здоровски! — говорит Джош, продолжая скакать. — А мы зайдем на пляж по пути домой, буль?
Я не могу удержаться и оглядываюсь, когда мы выходим. Стив улыбается. У меня теплеет внутри. Я посылаю ему короткую улыбку и отворачиваюсь, сосредоточившись на Джоше. Маленькая рука внука доверчиво сжимает мои пальцы.
В ларьке возле пляжа мы покупаем пирожки. Мы веселимся, бегаем туда-сюда по песку, строим замки и прыгаем — босиком — через мелкие волны, накатывающие на берег. Но когда мы идем домой через наш приморский городок, трещины на тротуаре кажутся еще более зловещими, чем раньше.