— Оззи, сделаешь себе еще одну татуировку, повешу тебя за яйца.
В тот же вечер я попросил наколоть слово «thanks» на правой ладони. Тогда мне показалось, что это классная мысль. Знаете, сколько раз за свою жизнь вы говорите «спасибо»? Наверное, десятки тысяч. А мне было достаточно поднять правую руку. Но Шарон не оценила мое изобретение по достоинству. Когда на следующий день она увидела мою ладонь — я держал руку под столом, пока женушка не попросила подать соль — и тотчас потащила меня к пластическому хирургу, чтобы он удалил татуировку. Однако врач сказал, что нужно отрезать пол руки, чтобы избавиться от нее и татуировка осталась.
Когда мы прощались, Шарон поблагодарила его за то, что нашел для нас время. Я же просто поднял ладонь.
В другой раз мы были в Альбукерке, середина зимы, сильный мороз, вокруг снег и лед. Я был пьян, накачан коксом и решил подняться на воздушном трамвайчике в горах Сандия на расположенный тремя тысячами метров выше ресторан и смотровую площадку. Но вагончик поломался и завис неподвижно на полпути.
— Что нужно сделать, если мы застряли? — спрашиваю парня за приборами, потому что болтаемся уже целую вечность.
— На крыше есть аварийный выход — говорит он и показывает на люк.
— Но как туда влезть? — не унимаюсь я.
— За вашей спиной висит лестница. Достаточно ее разложить. Это просто.
— Люк закрыт?
— Нет.
Зря он мне это сказал. Как только я узнал о существовании лестницы и незапертого люка, меня потянуло на приключения. И вот я раскладываю лестницу, начинаю подниматься к потолку. Парень начинает кипешить.
— Эй! Что вы себе позволяете? Это запрещено! Немедленно спускайтесь!
Но это меня только раззадорило еще больше. Открываю люк, чувствую, как в лицо ударяет ледяной ветер, и вылезаю на крышу. В это время парень и все присутствующие в вагончике верещат и умоляют меня спуститься. И только я поднялся на ноги, как вагончик трогается. Я чуть не поскользнулся и не разбился на скалах. Стараюсь держать равновесие, руки распростёрты, будто стою на доске для серфинга. Начинаю петь «Good Vibrations». И так доезжаю до самой вершины.
Самое смешное то, что я боюсь высоты. У меня начинается головокружение, когда поднимаюсь по ступенькам. Когда на следующий день увидел вагончик с земли — был трезв как стёклышко — я чуть не блеванул. Даже сегодня, от одной только мысли об этом, у меня мурашки по спине.
Мои безумные выходки всегда заканчивались очередным скандалом с Шарон. Однажды меня так занесло, что я схватил бутылку водки и запустил в неё. Но, как только снаряд вылетел из моей руки, до меня доходит, что бутылка попадёт ей прямо в голову. «Твою мать! — думаю я. — Только что убил свою жену!» Слава Богу, бутылка просвистела в миллиметрах от её головы. Вонзилась горлышком в стену и торчала оттуда как произведение современного искусства.
Имейте в виду, Шарон всегда находила способ как отомстить. Например, молотком разбивала мои золотые диски. Я в отместку заявил, что в тот вечер не выйду на сцену. Однажды, даже побрился наголо, только чтобы сорвать концерт. Я был с бодуна, опустошён и зол, подумал: «Да пошли они! Да пошли они все в жопу!» Но Шарон оказалась хитрее. Посмотрела на меня и говорит:
— Ничего, мы подберём тебе парик.
Затащила меня и двух техников в лавку с приколами, в которой на витрине висел парик Леди Годивы[70]. Он пролежал там, наверное, лет пятьсот, в нем лежали дохлые мухи, пыль, перхоть и Бог знает, что ещё. Когда я напялил его, все обссыкались от смеха. Но, в конце концов, оказалось, что это было круто. Я прикрепил к парику капсулы, наполненные кровью. Посреди концерта притворялся, что рву на себе волосы и кровь заливала мое лицо. Эффект был ошеломительным. Но после инцидента с летучей мышью все думали, что это происходит на самом деле. Во время одного концерта телка из первого ряда чуть не грохнулась в обморок.
Она верещала, тыкала в меня пальцем, плакала и орала:
— Люди правду говорят! Он — псих!
— Послушай, дорогой! — обращается ко мне Шарон через несколько месяцев после тура «Bark at the Moon», когда узнала о том, что беременна Келли. — Я слышала о таком славном местечке в Палм Спрингс, ты мог бы там отдохнуть перед следующими гастролями. Это отель, где каждый день проводят занятия и научат тебя пить как джентльмена.
— Правда? — спрашиваю, а в моей голове уже вертится мысль: «Ну конечно! Я неправильно бухал. Наверно, поэтому у меня такие жуткие бодуны. Я должен научиться пить как Джеймс Бонд!». — Как называется это место?
— Центр Бетти Форд. Может, слышал?
— Не-а.
— Его недавно открыли. Центром руководит жена бывшего президента. Я думаю, там тебе понравится.
— Звучит заманчиво — говорю. — Запиши меня.
— В общем, я тебя уже записала — отвечает Шарон. — Поедешь туда через неделю после родов.
В конечном итоге, Келли родилась 28 октября 1984 года. Появилась на свет не без приключений, мягко говоря. Как-то необдуманно Шарон отказалась от эпидуральной анестезии, но как только начались схватки, заорала:
— Я передумала! Давайте анестезиолога!
И если она орала, значит, боль была нестерпимой, потому что моя жена умеет переносить боль, определенно намного лучше, чем я. Но медсестра не желала это слушать:
— Миссис Осборн! — говорит она. — Вы осознаёте, что в странах третьего мира некоторые женщины всегда рожают без «эпидуралки»?
Она допустила большую ошибку, сказав это. Шарон села на кровати и рявкнула:
— Слушай, ты, тупоголовая! Это тебе, блядь, не страна третьего мира, а значит, сейчас же зови мне анестезиолога, твою мать!
Через час с криками родилась Келли, и эти крики не смолкают до сих пор, благослави её Бог. Келли — наша кровинушка. Наверное, поэтому я так забочусь о ней. Мне было совсем непросто оставить мою очаровательную малышку с Шарон и медсестрами всего через несколько часов после её рождения, но я знал, что должен научиться пить разумно. «В любом случае — думал я — вернусь домой из Палм Спрингс другим человеком». На следующий день утром сел в самолет, выдул три бутылки шампанского в первом классе, через двенадцать часов приземлился в аэропорту Лос-Анжелеса, проблевался, махнул несколько дорожек кокса, а потом вырубился в лимузине, который довез меня в Центр Бетти Форд. Я надеялся там отдохнуть и расслабиться, потому что чертовски устал.
Я ничего не слышал про центры реабилитации и конечно не знал, что Бетти Форд, супруга президента Джеральда Форда, сама когда-то была алкоголичкой. На гастролях редко удавалось посмотреть телевизор или полистать газеты, поэтому я понятия не имел о том, что еду в известную клинику, которую в прессе окрестили «Лагерь Бетти». В голове уже рисовал картинку, как увижу отель — эдакий оазис посреди калифорнийской пустыни, сверкающий бассейн с водой, поле для гольфа и табуны аппетитных девушек в бикини. Парни, одетые а-ля Хью Хэфнер в бархатных смокингах с бабочками, стоят, опершись на барную стойку под открытым небом, а женщина средних лет голосом дрессировщицы Barbara Woodhouse[71] скажет: «Хорошо, джентльмены, повторяйте за мной. Взять оливку, помешать ею мартини, поднять стакан, держа пальцы вот так. Правильно, хорошо, хорошо. А теперь, один глоток, сосчитайте до трех, второй глоток. Медленнее, не торопитесь.»
И про себя думал: вот он, лучший отпуск в моей жизни! На поверку оказалось, что это — скорее больница, а не отель. По правде говоря, прилегающая территория производила впечатление: свежие газоны, повсюду высокие пальмы и рукотворные озера, а на горизонте — силуэты огромных коричневых гор, как будто с другой планеты.
Вхожу, а за дверью меня встречает лично Бетти Форд — женщина невысокого роста в свитере поло, огромной прической и, на первый взгляд, напрочь лишённая чувства юмора.
— Добро пожаловать, мистер Осборн! — начинает она. — Я миссис Форд. Несколько дней назад я говорила с вашей женой Шарон.
— Послушай, Бетти, ты не против, если мы оставим формальности на потом? Трубы горят! У меня был тяжелый перелет. Где у вас тут бар?
— Извините, что?
— Бар. Наверняка, где-то поблизости.
— Мистер Осборн, вы знаете, где вы находитесь?
— Ну… Да…
— Значит, вам надлежало бы знать, что здесь нет… бара.
— В таком случае, как же вы учите людей пить культурно?
— Я так думаю, мистер Осборн, что ваша супруга слегка ввела вас в заблуждение. Мы здесь не учим никого, как нужно пить.
— Ага. Ну, тогда я должен остановиться где-нибудь в другом месте.
— Боюсь, мистер Осборн, что это невозможно. Ваша жена… Как бы это сказать? Была довольно настойчива в этом смысле.
Трудно описать мое разочарование. Ну и скукотища! Уже через час мне показалось, что я сижу здесь тысячу лет. За всё время пребывания в центре я больше всего не любил говорить о своем пьянстве перед незнакомыми людьми во время групповой терапии. Хотя, довелось услышать несколько отпадных историй. Один тип был стоматологом в Лос-Анжелесе. Как только жена узнала о том, что её муж пьет, начала следить за ним двадцать четыре часа в сутки. Тогда он слил жидкость из бачка омывателя в своем BMW, наполнил его джин-тоником, отсоединил пластиковые трубки от контактов и завел их через отверстия для вентиляции в салон. Когда хотел выпить, садился в машину, вкладывал трубку в рот, включал дворники и промывал джин-тоником себе горлышко. Всё работало отлично до тех пор, пока однажды по дороге на работу он надолго застрял в пробке и нажрался как свинья, а потом случайно высверлил пациенту дыру в башке.
Говорю вам, изобретательность алкоголиков не знает границ. Жаль только, не служит благим целям. Попробуйте сказать алкоголику: «Послушай, получишь рюмашку при условии, что ты излечишься от рака» — и через пять минут болезнь исчезнет бесследно.
Кроме групповых занятий, были индивидуальные беседы с терапевтом. Как оказалось, трудно обсуждать на трезвую голову всё то, что было во мне не так. Взять хотя бы дислекс