– Леон?
– Леон… – Она закатила глазки, словно пробуя имя на вкус. – Хорошо. Годится. А я – Марта.
Они замолчали. Леон лихорадочно искал слова, но не находил. Наконец он сунул руку в карман и протянул ей конфету.
– Хочешь?
– Спасибо. – Она развернула фантик, захрустела леденцом. – Папа говорит, что мне нельзя есть сладкое. Но я его очень люблю. Вот. А ты местный?
– Да. Мы живем недалеко. Там. – Леон махнул рукой куда-то за спину, туда, где, как ему казалось, располагалась деревня.
– Здорово. – Она соскочила со стула и протянула ему руку. – Пойдем погуляем.
– Давай. – Леон коснулся ее руки с осторожностью. Будто она могла рассыпаться в его ладони.
Она выбралась из кибитки. Им навстречу шел, осторожно протискиваясь и стараясь не свернуть что-нибудь, давешний бородатый Снежный гигант.
– Папа! – крикнула Марта. – Это Леон. Мы погулять.
– Валяйте! – пробасил Снежный гигант и рассмеялся, будто зарокотал далекий гром.
– Это твой папа? – спросил Леон, когда они прошли мимо.
– Да. Приемный, – беззаботно кивнула Марта. – Он работает силачом. Ты уже видел семиголовую утку?
– Нет. Только обычную…
– Ну так пойдем, я тебе ее покажу. Она такая злющая, но мне дает себя погладить. Может, и тебе разрешит.
И она потащила его куда-то, уверенно лавируя между людьми, лавками, бродячими торговцами и артистами.
А потом вдруг кто-то закричал, громко и надсадно. Совсем не так, как кричат обычно зазывалы. По-другому.
И смолкло все вокруг. Людские головы будто по команде обернулись на звук. Толпа раздалась в стороны, и Леон увидел давешнего священника, которого они с отцом встретили по дороге. Тот стоял в центре, воздев руки к небу, его борода развевалась незримым ветром, черная ряса распахнулась, показывая немытое худое тело, увешанное железными веригами, изъязвленное следами от многочисленных проколов, от стальных колец пронзавших его плоть.
– Бетрезен! Бетрезен! – завопил священник. – Внемлите мне, люди! Ибо я глас Бетрезена Заточенного, проклятого и преданного. Внемлите мне, люди! И гордитесь! Пусть ваша гордость заставит вас слушать, ибо к вам обращается создатель мира! Радуйтесь, люди!
И он завертелся, поднимая пыль. Захохотал, как безумный.
– Бетрезен! Гордитесь, люди! Ибо вы есть дети Бетрезена! Так восстаньте же, чтобы освободить отца своего! Вспомните, откуда вы! Найдите в себе силу, чтобы признать это родство. Довольно быть скотом. Достаточно вы пресмыкались! Пусть гордость заставит вас вспомнить, кто дал вам жизнь на этой земле!
Вокруг священника кружилась, не оседая, пыль. И невидимый ветер рвал полы его рясы. Завывал, крутил пыльные вихрики. Люди слушали, как околдованные, завороженные.
– Бетрезен! Ваш отец! Предан, унижен, обречен на муки! Слышите, люди, он стучится к вам в души, стучится из огненного ада, страдающий, но все еще живой! Впустите его, люди! Впустите Бетрезена в свои души, иначе будете вы гореть в аду еще более страшном! Ведь не могут дети предавать отца своего. Впустите его люди, в кровь и плоть свою! Чтобы не стала она пеплом, чтобы налилась она жизнью, новой жизнью в Бетрезене! Слышите ли вы меня?!
Леон увидел, что священник вдруг остановился, повернул голову и немигающими глазами уставился на него, на Леона!!! Мальчишке хотелось бежать как можно скорее, бежать из этого страшного места! Но он не мог, прикованный к земле этим взглядом.
– Бетрезен, – выдохнул старик в рясе священника. – А ты хочешь служить Бетрезену? Хочешь служить отцу своему?
Его глаза приблизились, вжали мальчика в пыль. Уродливое лицо нависло над Леоном. Он хотел было крикнуть, что у него есть отец, его, родной, настоящий, но не мог! Будто язык прижгло раскаленным гвоздем!
– Впусти, впусти Бетрезена в свою душу, мальчик, впусти. Быстрее!
Мир вокруг почернел! Налился предгрозовой синевой, зарокотал! Стало нечем дышать, из-под ног у Леона ушла земля, он почувствовал, что валится куда-то вниз, туда, где полыхает вечный пламень и ждет кто-то, ждет, только и ждет, чтобы вцепиться! Но тоненькая, хрупкая ладошка ухватилась за его, Леона, руку и тянет, тянет, не дает упасть, рухнуть, исчезнуть. И он сам что было сил вцепился в эту ручку, такую тоненькую и вместе с тем, такую сильную.
– Хочешь конфетку, мальчик… – просипел священник, застилая собой черное небо.
Дыхание остановилось. Леон захрипел, давясь слюной. Но тут…
– Эй, еретик.
Леон упал на землю. Закашлялся. Из его глаз полились слезы. Мир снова вернулся, стал твердым, осязаемым, наполненным звуками и красками.
– Леон, Леон. – Марта тормошила его, дергала за одежду. – Что с тобой?!
Но мальчишка смотрел через ее плечо. Туда, где в круг вышел человек. И из-под лохмотьев пилигрима вдруг показались блестящие, словно пылающие на солнце доспехи.
– Эй, еретик. Тебя, кажется, заждался твой Бетрезен. Но сначала с тобой хотят побеседовать инквизиторы.
И священник закричал, а к нему со всех сторон кинулись пилигримы, на ходу сбрасывая одежду паломников.
Еретик поднял руки вверх, его ладони налились ярким, слепящим светом.
Вокруг закричали, и Леон, опомнившись, потащил взвизгнувшую Марту прочь от этого места.
Лавируя между мечущихся в ужасе людей, он бежал туда, где, по его мнению, осталась телега. Там должен быть отец! Единственный, самый надежный, тот, с кем ничего не страшно.
Но Марта вдруг остановилась, потянула его в другую сторону.
– Куда? – Леон обернулся и увидел Снежного гиганта.
– Марта! – крикнул тот.
– Папа!
Бородач в два скачка одолел расстояние, разделявшее их, сгреб обоих детей и нырнул куда-то в сторону. Тут же на место, где они стояли, обрушился какой-то мусор, перевернутая бричка или ларек. Покатились по земле большие, круглые, оранжевые плоды. Грохнул где-то позади раскат грома.
Гигант вытащил их из круговерти, в которую превратилась ярмарка.
Зашвырнул, как двух котят, в повозку, на которую уже были погружены вещи артистов.
– Пора уходить! – Он ловко прыгнул на козлы.
– Мне нельзя! – крикнул Леон. – Меня папа ждет!
– Да? – Гигант обернулся. – А где он?
– Не знаю, там, где телеги…
– Тогда тебе туда. – Гигант махнут рукой. – Мы уходим.
И он покачал головой и вдруг предложил:
– А если хочешь, давай с нами.
– Нет. – Леон вдруг понял, что именно сейчас теряет Марту. Внутри все сжалось. К горлу подступил ком. – Нет. Мне надо к папе.
– Ну… – Гигант пожал плечами и отвернулся.
– Марта. – Леон не знал, что нужно говорить в таких случаях.
Девочка ловко распустила волосы. Сунула ему в руки длинную, пеструю ленту.
– Вот. И теперь ты должен меня поцеловать.
И она подставила щеку. Леон, сам не понимая, что делает, неловко ткнулся губами.
– Теперь ты будешь мой рыцарь. Беги… – Марта ловко столкнула его с края кибитки. Та, будто только этого и ждала, тронулась, набрала ход. Марта крикнула ему: – Ты будешь мой рыцарь!
И исчезла в клубах пыли.
– Леон! – Крепкие руки отца подхватили его, закрутили. – Леон, где ты был?! Я все обежал! Я у всех спрашивал! Леон?! Что случилось, почему ты плачешь?! Тебя кто-то обидел?!
Глава 5
Обратно возвращались уже в темноте. Дорога была одна, не заблудишься. Но отец все равно нервничал. Он то и дело смотрел в небо, на наползающие из-за горизонта тучи, на яркую, высокую луну и бормотал что-то успокаивающее, вроде: «Успеем… Точно успеем…»
Бормотал больше для Леона, чем для себя.
Леон прятался под тулупом. Было холодно. Дневное тепло улетучивалось так стремительно, что казалось, вот-вот пойдет снег. Их лошадка дышала паром.
– Пап. – Леон подобрался ближе, перетащил тулуп за собой, накинул на плечи отцу, сам залез ему под руку, как под большое крыло.
– Что, сынок?..
– А там, на рынке, это были кто? Паладины?
– Нет. – Леон понял, что отец смеется. – Не они.
– А кто?
– Это просто охотники.
– Какие охотники?
– На ведьм. – Отец вздохнул. – Они всегда там, где много народу собирается. Ну, по крайней мере, так говорят. За всем не уследишь. А чтобы к себе внимания не привлекать, охотники обычно одеваются в лохмотья всякие. Или купцом прикинутся.
Он снова вздохнул.
– Раньше так не было.
– Как не было? – Леон посмотрел на отца. Тот грустно улыбнулся.
– Чтобы еретик, да еще колдун, вот так в центре ярмарки. Не было. А уж чтобы он супротив охотников пошел, это уж совсем неслыханное дело. Говорят, что они, мол, чувствуют. Значит, он знал, что охотники рядом. И все равно.
– А кто такой еретик?
– Ну, – отец пожал плечами, – есть такие люди… Или не люди, уж не знаю. Ходят по деревням, народ морочат. За душами человеческими приходят.
– За душами? – Леон припомнил бездну под ногами и нависшее лицо еретика со страшными, голодными глазами. – А зачем?
– Они Бетрезену служат. А ему души человеческие нужны.
– Зачем?
– Сожрет или, там, в еретика превратит. И будет человек с такой душой ходить по белу свету, другим честным людям вред приносить. Или еще чего похуже.
Леон вспомнил, как на проповеди их приходской священник рассказывал о сотворении мира и о том, как Бетрезен создал мир и тех демонов, которые все испортили. И как страшно заплатил за это сам Бетрезен.
– А что с ним дальше будет?
– С кем? – удивился отец.
– Ну, с тем, который на ярмарке. Еретик.
– Известно что. В столицу потащат. Там разберутся…
Некоторое время они ехали молча. Отец посматривал на звезды, на реку, что вилась серебристой лентой внизу, под дорогой. Вздыхал.
Леон вспоминал суету на ярмарке. Страшного еретика. Марту.
– Ты вот что, – прервал молчание отец. – Ты матери не рассказывай ничего. И я не буду. Чтобы не волновать лишний раз. Понимаешь? Она, конечно, все одно узнает, но все-таки.
– Хорошо…
Отец присмотрелся к чему-то на том берегу реки. Хлестнул лошадь.