Студия с Александром Григорьевичем исчезла, появился диктор, вещавший о советских дипломатах внезапно массово запросивших политического убежища. И о ответных мерах советского правительства, не менее массово арестовавшего иностранных дипломатов — за вмешательство в дела суверенного государства, подрывную деятельность и поддержку антисоветских деятелей и общественно-политических движений. И наверняка — не без оснований, с солидной доказательной базой, судя по показательно-демонстративным кадрам ареста.
— Максим, а у тебя сигарет в заначке не осталось⁈ — Я ожидал чего угодно, кроме только что увиденного и услышанного, так что поплыл, словно после пропущенного удара.
— Я же бросил, забыл что-ли? — Макс выглядел не менее удивленным, встал, прошел к стенке, вытащил из неё одну из бутылок дедовской настойки, на секунду задумался и достал вторую. — Пошли до Равиля сходим, Вань, а закурить по дороге стрельнем.
На удивление: ни мама, ни Александра — на это ничего не сказали, продолжая внимательно смотреть новости…
Глава 11
Глава 11.
Не зря на ночь глядя сорвались из дома, хорошо посидели, душевно! Не успели мы с Максимом завалиться в подвал к Равилю (благо — рабочие часы секции мотокросса уже закончились и лишних людей не было), как вслед за нами стал ещё народ подтягиваться. Даже дядя Паша со своей фермы прикатил на мотоцикле, несмотря на то, что ему завтра с утра табун собирать и гнать пасти. Сборище образовалось около пятнадцати человек — в офисе Равиля всем не поместиться, поэтому накрыли импровизированную поляну прямо в основном помещении, откатив в сторону мотоциклы.
— Только потише, мужики! — Сразу предупредил начальник секции, а теперь ещё и главный над отделением Национальной гвардии в селе. Надо не забыть спросить, что у него за должность такая и как к нему обращаться. Да про саму структуру и функции народного ополчения не лишним будет узнать. — Над нами два подъезда и шестнадцать квартир, ещё только жалоб от жильцов не хватало!
— Да понятно, Равиль, чего ты как маленьким объясняешь⁈ — Загомонили собравшиеся. — Давай по одной для начала, потом радио настроим и «голос Америки» поймаем, интересно же, как на всё это наши стратегические противники отреагируют!
Про радио, конечно, никто так и не вспомнил — после таких вечерних новостей. Я и сам-то, признаться — впечатлился сегодняшней проникновенной речью от ещё пока не батьки, а просто Александра Григорьевича. Но судя по эффекту, который его речь оказала на телезрителей — в этом времени батькой начнут называть гораздо раньше. После первой же рюмки народ принялся делиться впечатлениями и домыслами, то и дело апеллируя к Равилю, как к начальнику. Да что там, я первый насел на него, с вопросом:
— С какого возраста можно получить разрешение на оружие?
— Да я откуда знаю! Я же не в Москве сижу! Как и права, скорей всего — с восемнадцати, не раньше. Не расстраивайся, дадут тебе ружжо, следующей осенью восемнадцать исполнится, под осенний призыв ты не попадаешь, а вот весной — дадут! Сразу после курса молодого бойца и принятия присяги!
— А мне дадут⁈ — Не остался в стороне дядька.
— Паш, ну ты-то куда⁈ — Удивился Равиль. — Ты сколько лет на свободе? После убийства, считай, статья тяжелая была…
— Четыре года, как чист перед законом! Еще несколько лет и погашенной будет! Мы же в СССР живем, у нас, почитай, каждый третий, а кое-где и через одного — судимые. С пониманием надо к людям и давать шанс на исправление!
— Да чего пристал, у тебя ведь и так есть ружьё, какого тебе ещё рожна надо?
— Справедливости хочу! И чтоб с оружием не крадучись ходить, участкового опасаясь!
— В каком это месте ты его опасаешься⁈ — Не выдержал Равиль. — Вот только в середине апреля все вместе на реке пили! И что-то отсутствие охотничьего билета не мешало тебе вместе с ним на пару уток стрелять!
У верстака, поближе к закуске и батарее разнокалиберной стеклотары — спорили о том, кто и сколько задолжал СССР. И что с этого можно поиметь в ближайшей перспективе. Они почему-то прицепились к неграм, не ожидал, что в Союзе такой вот бытовой расизм процветает. Подкинул им пищи для размышления, рассказав про царское золото, которое с концами осело в Англии после революции и про белочехов, к рукам которых тоже прилипли немаленькие суммы в лихие годины Гражданской. Мужики тут же охотно сошлись на том, что с негров можно взять и натурой, а вот «братские» социалистические страны — следует потрясти более основательно. Про «польскую прорву» пока не стал рассказывать, там только прямые траты с сорок четвертого по шестидесятый — шестьсот миллиардов долларов. И до сих пор нефть гоним на 30% ниже рыночной стоимости…
Неудивительно, что совсем скоро в дверь постучали.
— Как дети, право слово! — Скорчил страдальческую гримасу Равиль. — Просил же потише!
Мы смущенно притихли, а он отправился открывать дверь соседям сверху.
— Извините, мужики, увлеклись немного, чего — сильно шумим?
— Нормально! Бывало и громче! Не в первый раз!
В подвал ввалилось сразу три мужика, скандалить и предъявлять за шум не стали, а вместо этого закурили и стали ручкаться со всеми присутствующими, многозначительно поглядывая в сторону верстака. Им тут же налили, как и всем присутствующим (включая меня) и один из гостей провозгласил тост:
— Ну давайте, мужики — за строительство русского фашистского государства! Дождались!
Пока мы стояли с открытыми ртами, он замахнул стопку, покосился на верстак и гордо отказался:
— Русские после первой не закусывают! — Закурил и усмехнулся. — Чего глазами лупаете, сейчас по радио так сказали: «Русские строят фашистское государство!»
— «Голос Америки» что-ли? — Отмер Равиль. — А мы так и не включили, хотя и собирались, давайте, кто там у нас связист! Чего ещё изволили сказать иностранные корреспонденты?
— Не, по «радио Свобода», — пришедший высказать недовольство шумом жилец стряхнул пепел в приспособленную под эти цели стеклянную пятилитровую банку из-под овощного ассорти с надписью «GLOBUS». — а вы чо, так и будете микрофонить? Пейте давайте, ещё по одной и мы пойдем. Много чего сказали, почти ничего нового: в СССР военный переворот, власть захватила военная хунта, в стране беспорядки, массовые расстрелы и произвол. Цыган на фонарях вешают и в Казахстане боевые действия, этнические чистки и геноцид автохтонного населения…
— Тьфу, — сплюнул Равиль. — опять брешут, нет больше Казахской ССР в прежнем виде уже, вечером передавали. И все без боевых действий пока обходится. Ладно, давайте выпьем, а то мужиков дома ждут.
Пока закусывали и наливали ещё, я толкнул Равиля:
— А чего там с Казахской ССР, мы что-то пропустили⁈
— А вы что, не до конца «Время» смотрели? Расформировали бывшую КазССР, по границам Российской империи. Наверное, может чутка больше забрали — надо же вложения отбивать, сколько в этот Туркестан вкладывались, а в ответ — никакой благодарности. Алма-Аты больше нет, вернули историческое название Верный, как городу, основанному казаками и русскими переселенцами. Ни про какие волнения не говорили, пока тихо. Оно и неудивительно, там практически общевойсковая операция, ещё восточные немцы подключились, так что нагнетают западные наветчики!
Я машинально выпил, не чувствуя вкуса, стрельнул сигарету у мужиков и присел на снятое сиденье от мотоцикла, в стороне от компании. Хорошо бойцы Национальной гвардии живут — «Мальборо» курят! Пошел вразнос сегодня, вот уже вторая сигарета и сбился со счета, сколько выпил. Однова живем! Гуляй, рванина, от рубля и выше! Семиречье — наше! Пускай я больше и не знаю, куда теперь повернется история этого мира, но начало пути мне по душе…
— Ты чего так раздухарился, племяш? — Подошел улыбающийся дядя Паша. — Пьёшь, куришь, опять блевать дальше чем видишь будешь? Хорошо у тебя всё? А то сидишь с блаженной улыбкой, сигарета в руках тлеет, даже не затягиваешься — только что слюни по подбородку не текут.
— Да нормально! — Я встал и слегка повело, еле устоял, надо действительно притормозить накидываться. — Задумался просто, как дальше жить будем. Прикупа ведь теперь, получается — я больше не знаю…
На предложение выпить по третей стопке, провожая зашедших жильцов — я ответил благоразумным отказом, и вместо этого вышел вслед за ними на улицу, подышать свежим воздухом. А то в подвале уже хоть топор вешай, да и во мне немало алкоголя плещется — попадет нам дома вместе с Максом, чую…
— Мы не прощаемся, Равиль! — Объявил всё тот же мужик из квартиры над секцией мотокросса. — Вы только не шумите особо больше, хотя бы минут сорок! Потом можно, мы опять спустимся!
Равиль проводил посетителей и спустился в подвал, а я остался на улице. Двенадцатый час, а деревня не спит: в двухэтажках почти все окна освещены, собаки взлаивают, девчонки взвизгивают, сразу с нескольких сторон доносятся обрывки музыки и голоса. И уличное освещение совсем другое чем у нас, в двадцать первом веке — не желто-оранжевый свет, а сине-фиолетовый, с искрящимся ореолом вокруг светильника. Да, молодец у нас директор совхоза, не экономит на благоустройстве, все улицы в фонарях. И как в городе — звезды толком не разглядеть, не то что ночью у реки или в поле…
Вроде, на свежем воздухе голова немного прояснилась, спустился вниз, там как раз мужики включили радио и сейчас, поймав какой-то из вражеских «голосов» — передислоцировались поближе к транзистору. Тоже поспешил присоединиться, давно я не слушал альтернативного мнения о происходящем у нас: эх, сейчас как вывалят шокирующие подробности и всю правду-матку! И диктор мои ожидания оправдал: не поверил своим ушам, услышав полный горечи и сожаления вой по незаконно свергнутой и легитимной власти коммунистической партии. Плач Ярославны даже, с интонациями похоронной плакальщицы — словно и сам диктор уже понимал, что всё, поезд ушел. Кто бы мог подумать о такой любви к коммунистам со стороны Запада?