Порешают они, блядь! Как бы в результате этого решения меня в этот самый брезент ещё крепче не замотали, да каменюк несколько добавив. Там как раз выше по течению омут у чертова камня глубочайший, с полкилометра будет, на мотоцикле несколько минут доехать. Попал, попаданец, подвела самоуверенность, недооценил окружающих! Надо как-то аккуратней объясниться, вон они какие нервные, тут и помимо омута хватает карстовых провалов…
— Ванька я, Ванька! Мрази ебаные! Развяжите!
— Сейчас, шнурки поглажу и развяжу! — С готовностью отозвался Андрей, юморист, так давно никто не шутит. — Давай по порядку, а не то про то, что ты Ванька, будешь главврачу объясняться, в психоневрологическом диспансере!
— Покайся, Ванька, как на духу! — Принялся ласково увещевать дядя Паша. — Нам, думаешь, не страшно⁈ Ты же вон, с Шуркой живешь и с Нинкой, а вдруг у тебя чего там перемкнет? Не таись, колись, что с тобой происходит! Не бьётся твоё поведение с манерами пацана сопливого, такое иной раз проскальзывает, что оторопь берёт! Я тебе отвечаю, что все по справедливости и совести решим. Поэтому и сами подступились!
Страшно им, надо полагать! А мне вот весело, особенно когда связали и в кокон запеленали! Ещё и два мента, такие в силу специфики — фальшь на глаз отличают от правды. Запеленали, демоны! Свободу попаданцам!
— Вы каких фильмов с видиком взяли, там нет такого, «назад в будущее» называется? — Как не оттягивай процесс признания, а на диалог идти придется, я в конце концов, проголодался зверски. Надеюсь, до моей ликвидации дело не дойдет…
— Не, такого не было… — Немного растерянно отзывается Васька. — «Зловещие мертвецы» взяли, с Бруслаем два фильма, «Рэмбо», про ветерана вроде нас и ещё всякое, тебе по сроку службы не положенное…
— Чо мне там не положено? — Срываюсь я в ерничанье. — Даст ис фантистиш с волосатыми пездами? Так это прошлый век такая порнуха и на любителя! Ладно, эту то ведь смотрели, Алису Селезнёву, которая из прекрасного далека?
Через полчаса меня развязали, сидим возле костра, хлебаем уху из наловленной ещё вчера парнями рыбы и разговариваем. Мужики историю о том, что в тело и сознание Ваньки попало сознание взрослого из двадцать четвертого года будущего века — приняли без сомнений, даже переглянусь с облегчением, словно бы говоря друг другу: «Ну я же говорил!» Не очень, выходит — получилось у меня шифроваться.
Напряжение и настороженность исчезла, убедившись, что я не намереваюсь восстать среди ночи и перебить семью топором — родственники и Васька успокоились. А разговор превратился в жадные расспросы с их стороны, аж язык устал отвечать. От пережитого стресса и справедливого опасения, что менты нескладность в повествовании почувствуют — не скрывая режу правду-матку, как оно есть. Васька записывает ФИО и данные моего прежнего тела: «Проверим, Вань, вдруг шизофрения у тебя просто, нас учили фактам доверять и проверять!» Накидываю им о моем прошлом то, что легко проверить, вроде вех биографии родителей, ну что помню.
К вечеру уже я успокоился, приняв как данность то, что убивать и сдавать на опыты меня не намереваются. А вот мужики в перманентом ахуе от будущего, про которое я им, пусть и изрядно сумбурно — рассказываю. Достали самогонку, я тоже потребовал себе стопку, дяде Паше предъявив:
— Вот тебе сколько лет сейчас? Тридцать восемь? А мне сорок шесть почти, могло осенью быть! И чалился я тоже, пусть и в двадцать первом веке! И вообще, вас трамваем убивало когда-нибудь⁉ Ещё и вы, упыри, связали меня сегодня, аж трисет, блядь, до сих пор!
Правда, возможности своего организма я переоценил, поэтому дядя Паша под вечер стадо угоняет один. Блюю за шалашом, слышу его голос:
— Сестре скажу, что с вами рыбачить остался. Вы ему не наливайте только больше!
Вот я как чувствовал, когда решил в этом времени вести здоровый образ жизни! Спал, если потерю сознания, вызванную алкогольной интоксикацией, можно назвать сном — беспокойно. То и дело просыпался в шалаше, с трудом осознавая, кто я и где, а от незатухающего костра чуть ли не до утра доносились односложные реплики:
— Вот нихуя себе!
— Да ну нахуй!
Глава 21
Глава 21.
Приход табуна в лагерь у реки — мы все благополучно проспали. Андрей с Васей угомонились только под утро, так что даже блеяние баранов и мычание коров не вырвало всех нас из сладких объятий Морфея. Меня разбудили холодные и влажные носы вездесущих философов, которыми они, на правах старых знакомых — тыкались мне в лицо. Волей неволей пришлось подниматься, пока не облизали, у них это заместо здрасте. А милиционеров поднял командный рык дяди Паши:
— Отряд, паадъем! На оправку и зарядку! Спать сюда что-ли приехали?
Ух, как бодрит весенняя водичка! Поднялись повыше по берегу, чтоб не среди стада плескаться, и тем более не ниже него по течению, умылись, раздевшись до пояса. А я ещё и зубы почистил, зубная щетка и тюбик с пастой — теперь всегда мои неизменные спутники, после каждого приема пищи полирую бивни. Больше, чем очутиться в застенках Лубянки — боюсь визита к стоматологам нынешним, тьфу три раза! А от разведенного костра уже доносился манящий запах кофе. Дядя Паша, ловко управляясь с котелком, в котором варил кофе на всех — с интересом полюбопытствовал:
— А у вас там как с кофе? Я сразу заметил, что ты к нему неравнодушен, вон и сейчас, носом шевелишь!
— Да я больше растворимое потреблял, удобно и быстро, с утра заправился и вперед. А вот к обеду или если на природе, то можно и с натуральным заморочиться, сварить.
— Ну-ка, как вы там варите, расскажи⁈
— Да по разному, рецептов в сети множество, на любой вкус. Я вот пол-ложечки сахара карамелизировал на дне турки, потом туда гвоздики, шепотку корицы, ванилина на кончике ножа. Имбиря ломтик, лимона можно ещё, и перцем сверху присыпать. И грамм тридцать кальвадоса в кружку! — Чуть не захлебнулся слюной от воспоминаний и от запаха из котелка.
— Тьфу ты! — Обычно сдержанный и политкорректный дядька от возмущения чуть не выронил котелок. — Это даже не щи, а борщ натуральный! А картошки с луком туда не крошил⁈ Зажрались вы там, однако, и продукты переводите!
Я промолчал, что есть — то есть, действительно зажрались. В обычном небольшом полуподвальном магазинчике, что находился в соседнем доме (часто в него ходил, лень добираться до сетевого супермаркета, через три девятиэтажки) — ассортимент был больше, чем во всей области сейчас. Мужики то сервис круглосуточной доставки вчера еле переварили, вызвавший у них самую настоящую классовую ненависть к обуржуившимся потомкам. Правда, после того, как озвучил им квартплату и коммуналку, а также соотношение средней зарплаты и цен на основные продукты — слегка успокоились.
— К Нинке зашел вчера, прикрыл твою пьянку с этими балбесами! — Дядя Паша разливает кофе по эмалированным кружкам-гестаповкам (предмет моей гордости, прогрессорством занялся, обмотал ручки шнурками, теперь можно пить не обжигая хотя бы руки). — Так Шурка о тебе беспокоится, кто ей сказку расскажет на ночь. Спросила: «А рыбу привезет?». Не «лыбу пливезет», а чисто «р» выговорила, порыкивает правда ещё, с усилием проговаривает…
Я расплываюсь в довольной улыбке — не зря бился! Дядя Паша, отметивший мою реакцию, задает неожиданный вопрос:
— Вот кем ты себя больше чувствуешь, Вань? Собой прежним или этим мужиком из будущего? Сестра и Шурка в тебе новом души не чают…
— Я после вчерашнего, дядь Паш, вообще никак себя не чувствую! — Дипломатично ухожу от ответа и ведь всё так, тяжело неподготовленному организму далась огненная вода. — Как я маму и сестру могу не любить⁈ А этот мужик, как ты выразился, часть меня, нормально мы с ним уживаемся!
С дядькой вчера удалось поговорить по душам, успел до того, как убежал за шалаш стравливать закуску на землю. Узнал наконец так занимавшую меня историю — за что он отсидел в лагерях больше червонца. А оказалось всё банально — был он, она и в край обнаглевшие «хозяева жизни» из мажоров в университете.
Дядька, помимо учебы — подрабатывал где мог, чтоб произвести впечатление на свою пассию. А та (понаехавшая, подобно самому Паше — из деревни) кривила нос и поглядывала в сторону звезды курса — комсорга, сына обеспеченных родителей из номенклатуры. Без особой взаимности, впрочем, тот таких деревенских простушек к своему пятому курсу уже не одну оприходовал. Так бы всё и сладилось у дядьки с его избранницей, та дурой не была и поглядывая на журавля в небе — синицу из рук не выпускала. Перебесилась бы со временем…
Всё изменилось в тот вечер, когда Павел горбатился на разгрузке вагонов с такими же собратьями студентами, а мажор наконец то обратил внимание на довольно-таки симпатичную поклонницу. Позвав её на приватную вечеринку, где тоже всё окончилось стандартно — попользовались ей по кругу, с особым цинизмом на прощание посоветовав не искать правды. Девчонка советам не вняла, бросилась под защиту дядьки и написала заявление в милицию.
Дело, возбужденное по заявлению — на глазах превращалось в фарс, и дядькина избранница, не выдержав издевательств в институте и пересудов сверстников — вышла из окна общежития. А дядька, в состояние аффекта — прирезал мажора прямо в аудитории, попутно проткнув нескольких его приятелей, самонадеянно попытавшихся его остановить. После такого общественного резонанса маховики правосудия закрутились наконец так, как надо — соучастников той вечеринки осудили за групповое изнасилование (у остальных таких родителей, способных повлиять на отправление правосудия — не оказалось). А дядька, по классике — поехал на лесоповал в Мордовию, за убийство…
Поступок этот я одобрил, хотя исполнение осудил. Надо было не на публику мстю осуществить, а как-то хитрей, о чем и не замедлил сказать. Милиционеры мой взгляд на проблему всячески поддержали, тут же принявшись вслух рассуждать, как ловчей этого комсорга можно было уконтрапупить. Кто бы сомневался, тут тебе и опыт Афгана, да и вообще — с преступностью эффективно могут бороться только такие люди, которые и сами психологию преступников понимают, и методы применяют схожие. Вся разница только в том, что у них есть право на насилие, одобренное государством и все их действия, в конечном итоге — идут на пользу общества. Огражденного от насилия и преступности, а тут, как не крути — уговорами и увещеваниями толку не добьёшься. Сам насмотрелся на такие рожи во время заключения, что не понимал отсутствие в нашей стране смертной казни. Да и изолировать иных следует от общества не на время, а навсегда. Смысл выпускать на свободу рецидивиста, проведшего в заключении большую часть жизни? Он не только никогда не социализируется, у него и мысли такой не возникает…