А в конце июня, после того, как меня предварительно поставили перед фактом — Андрей пришел к нам, убеждать маму отпустить меня с ним в Ленинград. Отпуск взял небольшой, решил съездить в гости к старому товарищу. Ну и любимого племянника с собой взять, город-герой показать, ненадолго, дней на десять. И с Пашей договорились, нашел он уже себе подпаска на время.
— Ну не знаю, — задумчиво протянула мама, поглядывая то на меня, то на Андрея. — не заслужил он такие поездки, со своим второгодничеством, да и денег у нас не особо…
— Как не заслужил то, мам! — С горячностью принялся я её уговаривать. — Работаю же! И на второй год не останусь, скорей всего! Занимаюсь же каждый вечер, вон Андрей не даст соврать, что пересмотрят решение в школе, если покажу, что подтянул учебную программу за лето!
— Да, старается же, Нин! А про деньги даже не вспоминай, пусть развеется, а то он кроме Нягани да Челябинска и не был нигде.
Уговорили, Саше, дувшей губы, что её с собой не берут — дядька лично пообещал привезти из Ленинграда, что-нибудь этакое, чего ни у кого в селе нет. Ну а меня, только что изо всех сил упрашивающего маму, чтоб отпустила — грызли сомнения и тревога по поводу предстоящего мероприятия. Ни в какой город герой мы не собирались, на самом деле, а ехали к старым сослуживцам Андрея. К тем самым, чьи вопросы мне передавал Равиль. И ответы на них, соответственно — уходили им же.
Нет, Ленинград мы всё же увидели, мельком и проездом. Без всяких экскурсий и прогулок по Невскому и уж тем более осмотров достопримечательностей — проехали с Московского вокзала две станции на метро до Финляндского и там сели на поезд до Ладоги. Всё по заветам конспираторов революционной эпохи и согласно тактике белорусских партизан — на природу направились, подальше от любопытных глаз.
Я всю дорогу отсыпался, что не мешало мне заниматься в свободное ото сна время заниматься самоедством и анализом ситуации. В отличие от Андрея, который даже радовался предстоящей встрече со своим командиром (единственное, что удалось из него вытянуть о тех, к кому мы ехали, подозреваю, что кроме своего бывшего командира он и не не знал больше никого, так оно и оказалось впоследствии), меня не то что червячок сомнения терзал, а можно сказать — покоя не находил. Места глухие, люди лихие, а помимо тех знаний, какие я успел перенести на бумагу — в моей голове оставалось достаточно других. Да таких, что притопят и меня, и Андрея за компанию, во избежание их распространения дальше…
Впрочем, все эти думы тяжкие — ничуть мне не мешали отсыпаться и отъедаться. Так и ехали несколько суток, я ел, спал и переживал, и чем ближе к конечной точке маршрута — тем больше я себя накручивал. Да так, что когда вылезли на ничем не примечательном полустанке, где-то в районе карельского перешейка — меня уже потряхивало.
Нас встречали, уселись в уазик буханку, приткнув на пол рюкзаки с пожитками и поехали в глубь леса. Красиво, наверное вокруг, но мне было не до живописных пейзажей. Судя по репликам, которыми обменялся дядька с водителем уазика (одетым в гражданское, но что-то в нем неуловимо выдавало человека, больше привыкшего к форме, чем к накинутой на плечи выцветшей штормовке с символикой стойотряда) — направлялись мы не к озеру, а в сторону болот. Колбасить начало совсем уже не по детски, но благодаря тому, что уазик пробирался по такому бездорожью классическому, с колдобинами и ямами — на фоне тряски в салоне было незаметно.
Ну а после того, как изрядно покидало по салону — и я успокоился, уже в такие дебри заехали, что все мои опасения померкли. Глупо такую комбинацию выстраивать, чтоб меня ликвидировать, при желании все проще можно было обставить, не городить огород с такими ухищрениями и предосторожностями.
— Всё, дальше пешком! — Объявил шофер, вылезая из-за баранки, и мы вслед за ним, подхватив рюкзаки. — Тут недолго осталось пройти, дорогу запоминайте хорошо, послезавтра к одиннадцати подойдете, подберу и довезу до поезда.
Полчаса ходьбы, по подушке из мха и мимо кривых низкорослых деревьев и вот мы в лагере. Две палатки, на удивление — синтетика, а не брезент. Да и дизайн намекает на заграничное производство. Хорошо живут! Встречали нас три человека, водитель, без лишних слов — кивнул на нас, развернулся и скрылся в обратном направлении. Самый высокий из встречающих, чем-то похожий на Андрея, такой же длинный и блондин с выгоревшими соломенными волосами, лет на десять постарше — шагнул к дядьке, раскинув руки:
— Андрюха! — Тут же кивнул на меня. — Имя мое не знает Ванька твой?
— Никак нет, командир, как и сказал!
— Вот и хорошо! — С удовлетворением заключил тот и подошел ко мне, протянув руку — Здорова, Ваня! Зови меня Командир, без имен обойдемся. А это Полковник и Майор!
Обменялись рукопожатиями, судя по всему, и невысокий темноволосый крепыш Майор, подстриженный под машинку, с явственно проступившими залысинами (этот был самый старший, лет под сорок), и жилистый живчик Полковник — дядьке не были знакомы.
— Боишься, Вань, на? — Неожиданно участливо спросил Майор и тут же обратился к товарищам. — Я же вам говорил, на, нормальный он парень, трезво ситуацию оценивает, на. Излишне эмоционально излагает в письменном виде, зато не без художественной ценности, на. То что эмоции, лишнее подтверждение правдивости случившегося, впрочем, мы уже сами согласились с этим, поэтому и здесь, на.
— Мы тоже, Вань, боимся! — Поддержал его Полковник. — Ничего не боятся только идиоты, а в армии такие не задерживаются, вопреки стереотипам. Особенно во время боевых действий. Что, командир, покормим гостей вначале с дороги, или?
— Или, — тут же ответил Командир. — он уже обоссался и обосрался, сутки почти скулит над душой, сразу вопрос решим, потом уже есть, пошли.
Вся троица двинулась за палатки, мы с Андреем за ним, дядька при этом растерялся и виновато оглядываясь на меня, стал нашептывать командиру:
— Он же пацан ещё, командир! Может не надо⁈
— Надо, Андрей, надо! Да и какой он пацан, ему сорок пять на самом деле! Вот вы да, действительно пацанами желторотыми прибыли, а этого сейчас посмотрим. — Командир, в отличие от родственника, голос не снижал. — А, Вань, как насчет самому разобраться с одним из тех, про кого ты с такой злобой писал⁈
Их кустов, к которым нас подвели, и впрямь — доносилось поскуливание и повизгивание, полковник с майором с двух сторон подняли связанное тело и сдернули с головы мешок.
— Ыыы, ыы… — Испугано мычал в их руках подгибающий колени пленник.
В котором я, присмотревшись и протирая глаза от изумления, с большим трудом признал одного из того персонажей, о которых и писал Равилю. Я эту рожу ни с чьей не перепутаю, пусть он и выглядит всего лет на тридцать. И почему-то сразу вспомнил свою младшую, не Сашку, а ту, из прошлой жизни.
Как я безуспешно пытался её усыпить, чем-то расстроенную, какими-то своими детскими переживаниями и обидами, которые для ребенка всерьёз и по настоящему — и никак не получалось. И сказку ей пытался рассказать, и разговорить, потом уже спросил, отчаявшись: «Чего же ты хочешь⁈» Лет пять ей наверное было, не больше. «Пряничка хочу!» — ответила она тогда и вновь залилась слезами. Мне тогда около двенадцати было, а вот пряничков нигде не было. Я тот случай запомнил на всю оставшуюся жизнь, потом то наладилось, и пряники появились, и конфеты, и шоколадные батончики. А чувство бессилия, что не можешь дать маленькому ребенку какой-то сраный дешманский пряник, потому-что в магазинах нету ничего — всю жизнь потом подспудно преследовало. Я потом и племянникам никогда и ни в чем не мог отказать, потому что сразу сестренку вспоминал…
А здесь и сейчас — передо мной один из прямых виновников многочисленных бед и испытаний, выпавших на долю России. И что-то мне безошибочно подсказывает, что его то пряниками никто кормить не собирается. И пахнет от него, того — без всякого снисхождения лежал.
— Ну здравствуй, Нанатолий! — Руку словно судорогой свело, когда я шагнул к нему.
— Стой, на вот, держи! — Остановил меня командир и сунул в руки нож.
Я с недоумением посмотрел на лезвие в руке, растерялся и отступил назад.
— Как нож, зачем⁈ Нельзя так… — Пробормотал я в растерянности и разжал руку.
Клинок выпал на мох, а в глазах держащих связанного майора и полковника промелькнуло разочарование наполовину с презрением, что ли. Командир молнией наклонился, подхватив лезвие за рукоятку, обтер о штанину и сплюнул в сторону. Они что, подумали, что я пожалел вот это⁈
— Погодите, мужики, погодите! Я сам! Нельзя таких ножом и руками, я сейчас палку возьму!
Подходящая обгорелая жердь нашлась неподалеку от костровища и вот я уже возвращаюсь.
— Можно и развязать, и кляп вытащить! Ну, давай, сука, беги в Израиль! Чо, не помогают тебе твои нанотехнологии⁈ Нормально всё, ты просто в рынок не вписался!!!
Когда мужики оттащили меня от куска мяса, в которое превратился этот Анатолий (вот хоть убей, до сих пор не могу вспомнить отчество, но ведь и без него нашли, спасибо редкой фамилии, рыжей морде и матери еврейке, не ошиблись) Чубайс— он уже даже не хрипел, а лишь изредка сипло булькал, да мелко и в неровном ритме вздымалась грудная клетка, вернее то, что от неё осталось. Руки и ноги переломанные, вместо ребер бугры неровные под рубахой, сейчас отойдет…
— Берем и понесли! — Приказал Командир. — С бережка вон в окошко, сперва два трака от гусениц на ноги и всё. Андрюха, что ты, блядь, целку из себя корчишь⁈ Будто первый раз!
— Пацан ведь ещё… — Буркнул дядька, старательно не смотря на меня, отводя глаза. Вот ведь заело пластинку!
— Какой он тебе пацан, на, — усмехнулся Майор. — нормальный он мужик. Ты чего расслабился, не раскисай, здесь не душманы, а хуже! По тем хоть понятно, кто он, сразу видно, а эти среди нас ходят и не отличишь от нормального человека, на…