цирке, человек есть человек, если он совершил деяние, преступление, все равно он выглядит как человек, никак иначе, вот она говорит, имя? “Эмма Беттух”, — конечно же она блондинка, Эмма Беттух, Беттух, Беттух?! Смех в зале, конечно, нечего им смеяться, это честное имя, ничего смешного тут нет, вечно, вечно этот смех, вечное хихиканье, этих подлецов надо поколотить! Эмма? Наверняка ее называют Эмхен, Эмхен? Мне надо ее увидеть, что это за голос, кто это, Беттух?
Я встал, за спиной тут же окрик “сядьте на место”, конечно, это же не цирк, мне придется еще долго ждать своего выхода, матушка, наверное, еще сидит за кофейным столом, матушка? Мне придется отправиться в дальний путь, и Грету нельзя брать с собой, это печально, какой мягкий голос у этой девушки, и какой печальный, она не преступница, ни за что, она бедный, больной человек, я должен бы о ней позаботиться, должен бы встать и увести ее, я имею на это право, только я это понимаю, я врач, ее надо оставить в покое, все мы братья и сестры, все мы равно виновны и равно невиновны, я хочу к ней, она же еще ребенок, что с ней сделали!
Вот она говорит, совсем тихо, будто она встала на цыпочки и очень нежно шепчет мне что-то на ухо, отец умер, уже давно, ах да, а мать больна, мать больна?! Очень больна, что с ней, она не говорит, говорит все время о брате, он был пекарем, кормил семью, пошел на войну и погиб, в последний день, они всё подготовили к его возвращению, испекли большой пирог, коротышка, бывший ученик, его сделал, из ячменной муки с изюмом, вот бестолковый, ничего хорошего из этого не испечешь, мать велела поставить ее стул у окна и все время выглядывала, весь дом отмыли, разбросали хвою и сплели большой венок, на кровать наверху постелили свежее белье, ради сюрприза ей пришлось купить кипенно-белые простыни, мать потратила на это последние сбережения, ведь когда брат вернется, в доме снова будут деньги, он сразу же примется за пекарню, булочки ведь всегда нужны, всем надо есть, это надежный заработок, и такое возвращение раз в жизни бывает, столько его товарищей поубивало, у стольких семей горе, а к ним вот придет их герой, их спаситель.
Наступил вечер, а он не приехал, может, он не смог сесть на обычный поезд, ведь все было переполнено, порядку-то уж не было, вдруг революция случилась, все связи нарушились, никакого покою, все хотели домой, надо было подождать. “К делу, пожалуйста”, — говорит председатель суда, а это разве не дело, разве не… На мгновение она смутилась и умолкла, голос ее стал еще робче, еще мельче, бьет крылышками, как несчастная заблудшая птичка, о чем же ей рассказывать, ведь это самое главное, он же не вернулся, они ждали его еще четыре дня, цветы в вазах завяли, мать словно вся застыла, не могла поверить, лицо посерело, но ни слезинки не пробежало по щеке, все вернулись домой, только Вильгельм не вернулся, Вильгельм, Вильгельм Беттух пропал без вести, никто не видел, как он погиб, сослуживцы возвращались и ничего не знали, Эмхен часами стояла в приемных у чиновников, они ничего не знали, мать отодвинула стул от окна, она не плакала, но Эмхен слышала по ночам стоны, “как из треснутого сосуда”, как она выразилась, ее брат всегда так говорил! Теперь мать почти не встает с кровати, у нее больное сердце, ее состояние очень ухудшилось за эти дни из-за волнения, из-за тихого отчаяния, Эмхен нужно работать, искать себе место, зарабатывать деньги, она хоть и раньше нуждалась, но матушка против была, мол, все без толку, коли суждено им с голоду помереть, то так тому и быть, но она же не училась ничему, всегда только дома сидела, матери помогала и для братца наряжалась, любила она его нежно, как никого, у нее остался его портрет, всегда на прикроватной тумбочке, вот сунула она его за пазуху, как портрет любимого (она улыбается?), поцеловала мать на прощание, а в горле ком, у нее же лекарств нету больше, в доме ни гроша, надо зарабатывать, теперь только на нее вся надежда, долго она пороги обивала, все места заняты, мужики с войны вернулись, ничего не найдешь, в конце концов поехала она в Берлин, прочитала объявление, нужна батрачка в поместье под Фридрихсхагеном, батрачкой так батрачкой, ручки нежные огрубеют и покраснеют, так тому и быть, будут ей приказывать да бранить, а может, и бить будут, да что уж, лишь бы деньги, деньги платили, надо найти врача, если мать помрет, даже подумать страшно, дорого это, лекарства, питание хорошее, ох, она на все согласна, приехала туда, помещик таким взглядом на нее смотрит, так и дала б ему по роже: деньги, маленький, руки толстые, ладони мясистые, волосы рыжие и губы жестокие, пялится, оглядывает ее с ног до головы — только бы деньги, жена сразу ее невзлюбила, старая, тощая, в каждом ухе по крупному брильянту, потешалась над ее платьицем, теперь придется носить грубый фартук, хорошо, что брат ее такой не увидит, должна конюху помогать, из конюшни навоз вытаскивать, об этом в договоре речи не было, она возмущается, жалуется хозяину, а хозяйка ее чуть не бьет, но та все глотает, деньги, деньги, деньги, муж, хозяин, смотрит на нее все страннее, в саду, однажды в полдень, когда жена ушла, он ее приобнимает, она уворачивается, но теперь нет ей покоя, хозяйка что-то проведала, учуяла, заревновала, настоящий ад начался, одна другую ненавидит люто, девчонке все тяжелее, однажды вечером хозяин собрался в Берлин, и ей велит ехать, быстро собираться, ей, батрачке, может, что купить хочет, а ей таскать, приехали в Берлин, он машину нанял и ее посадил, куда едут, переулок какой-то, узкий, темный, названия она не вспомнит, внизу на двери звонок, что еще за дом, ей внизу ждать, что ли, нет, с ним идти, она медлит, не знает, что делать, сердце колотится от страха, вдруг собака — здоровый бурый сенбернар, с белым пятном на лбу. “Пойдем, — говорит хозяин, — чего ты на эту псину уставилась”, — она сама не знает почему, собака лает, скулит, подползает к ней вплотную, принюхивается, тревожно воздух тянет, проходит мимо, но возвращается, подскакивает к помещику и оскаливается, или только показалось, внизу стоит женщина, немолодая уже, высохшее лицо под румянами и розовой пудрой, машет ему, приглашает, похоже, знает его, он злится из-за заминки, отмахивается от пса, ее тянет внутрь, крашеная баба делает подобострастный книксен и широко улыбается, они идут вверх по сумрачной лестнице, ее трясет от ужаса, тесная комната, кровать стоит, спертый воздух, “иди сюда”, говорит он, ноздри его дрожат, он тянется к ней толстыми руками, она хочет защититься, хочет кричать, но он прижимается губищами к ее уху и шепчет: “Ну не бесплатно же, золотой дам, за каждый раз, платьице тебе куплю, туфли, что захочешь, а если мало, так будь поласковей, и два золотых получишь, разбогатеешь, потом выйдешь за красавца, такого как я, ха-ха!” Она едва может дышать, голова кружится, две золотых марки за раз, да уже одной хватит на врача, матушка вылечится, это же ненадолго так, все опять наладится, потом она вернется домой, деньги, деньги, мама, все наладится. Она в полуобмороке, он срывает одежду с ее тела, наваливается на нее… “Вы сопротивлялись?” — спрашивает председатель суда, каким же образом… “Здесь налицо обморочное состояние, господин председатель”, — встреваю я, хриплым, грубым голосом, я встал, сам не знаю почему. “Я протестую против реплик господина эксперта, это дело адвоката”, — говорит Боргес. Да, конечно, но если адвокат молчит, не скажет ни слова, это дело врача.
— Это медицинское замечание, господа…
— Я протестую! — каркает Боргес, красный как индюк, и бьет кулаком по столу.
Судья плавно проводит рукой по воздуху:
— Слово обвиняемой.
Но теперь она теряет самообладание, ее голос дрогнул, она разражается рыданиями, не знает, что произошло, он не желал держать слово, вдруг совершенно остыл, отстранился, лег на другой край кровати, получил свое и был доволен, развалился как скотина, все было зря, все усердие, все жертвы, он обманул ее, наврал, осквернил, обесчестил, никаких денег, никаких золотых марок, только нищета, мать умрет, все кончено, это он виноват, ее девственность, это же не по любви, а ради денег, она стала грязной девкой, из-за него, из-за этой толстой красной туши, что лежит рядом, ее охватила безмерная ненависть, она ненавидела саму себя, ненавидела его, перед глазами у нее все поплыло, она не помнит, что произошло, вдруг появился пес…
— У вас все плывет перед глазами, вы чувствуете безмерную ненависть, и как раз тут появляется пес, это странно… — говорит судья, что тут странного. — Значит, вы утверждаете, что не вы, а некий мистический пес вцепился в глотку мужчине рядом с вами, что это за пес, следователю вы сказали, что раньше его не видели, внезапно за дверью раздался шум, ручка повернулась, так?
Нет, она молчит, нет, не говорит больше ни слова, да слышит ли она еще, понимает ли, где она?
Настал черед свидетелей, толстая сводница, в зеленом платье, как попугай, жирное волнистое тело затянуто в корсет, черные круглые глаза, прилипшие ко лбу кудри, говорит очень быстро и взволнованно, шепелявит, слюна течет по пухлым губам, чтобы в ее доме да такое случилось, это приличный дом, у нее бывают только благородные господа, господин по-лицайрат может подтвердить, она приличная дама, ничего плохого о ней сказать нельзя, господина владельца рыцарского поместья она хорошо знала, он часто бывал там, если бы он был жив, то дал бы ей наилучшую рекомендацию, но он погиб таким ужасным образом, о господи, бедняга!
Она тщательно высмаркивается, в зале слышится смех, председатель суда беспокойно ерзает на стуле, наконец она успокоилась, вот эта девка задушила доброго господина, она видела это своими глазами, как же так, а собаки там разве не было, своими глазами? Ах, собака, ну да, но точно она сказать не может, откуда взялась собака, внизу у двери была, все обнюхивала девушку, она понятия не имеет, что это за собака, коричневый лохматый сенбернар с белым пятном на лбу, когда господин помещик захлопнул входную дверь, пес стоял на улице, не уходил, все время смотрел вверх на окно, бегал туда-сюда и лаял, уже люди на улице останавливаться стали, тут она испугалась и открыла дверь, пес забежал, помчался вверх по лестнице, прямо в комнату, где эти двое… ну в общем, она пошла следом, дверь комнаты уже открыта, собака выбегает прямо на нее и прочь, а наверху господин помещик лежит голый на кровати, синий, с прокусанным горлом, она очень кричала и очень плакала, не могла удержаться, такой добрый господин, а девка сидит рядом, не шелохнется, она его убила, и все глядела на нее, бешено и жарко, тут она испугалась и побежала в полицию, чего тут церемониться!