Часто завидую маме. Она вырастила нас с братом, потом вырастила Светлану, помогала растить Маришку. Это же такое счастье – заниматься детьми, воспитывать их, помогать им узнавать мир. Очень люблю детей. Жалею о том, что моя радость материнства была неполной – Светочку растила мама. Совершенно не понимаю тех, кто считает детей обузой. Дети – это счастье. Мне всегда хотелось, чтобы у Светочки были брат или сестра. Но не сложилось. Уговариваю дочку родить еще ребенка, пусть у Маришки будет братик или сестренка. Она смеется, говорит, что берет пример с меня. Это не тот пример, которому стоит подражать.
До сих пор стыдно перед Светланой за то, что случилось в 61-м. И всю жизнь будет стыдно. Как я могла пренебречь тем, что у меня есть дочь? Сейчас страшно подумать, что я могла никогда не увидеть Маришку. Нельзя поддаваться чувствам, какими бы сильными они ни были. Надо руководствоваться голосом разума. Где был тогда мой разум? Я получила урок на всю жизнь. Стараюсь не поддаваться чувствам. Не даю им затмевать разум. Но иногда подпирает так, что хоть волком вой.
Разговаривала с Гурченко. Она пришла ко мне посоветоваться. Ничего не просила. Если бы собралась просить, то пошла бы в Госкино. Ей тяжело. Хороших ролей не дают и вообще не жалуют. Трудная судьба. Головокружительный взлет в двадцать лет, а потом одна неприятность за другой. Хочет вернуться в театр, но не в «Современник», а в другой. Спрашивала, куда бы я ей посоветовала пойти. Только спрашивала, протекции не просила. Я люблю, когда люди ведут себя с достоинством. Достоинство и порядочность – это те качества, которые нельзя утрачивать ни при каких обстоятельствах. В театр идти отсоветовала. Гурченко – прирожденная киноактриса, на сцене ей делать нечего. Каждый человек должен пробиваться там, где он может многого достичь. Посоветовала ей подобрать хорошую серьезную роль. И непременно на современную тему. Классику считают делом беспроигрышным, но современные роли все же привлекают больший интерес. «Докажите всем, что вы серьезная глубокая актриса», – сказала я. Гурченко бы рада, но ролей не дают. Надо ей помочь.
Попросила Романова[114] подобрать для Гурченко что-то подходящее. Тот сразу обиделся – почему она к вам пришла, а не ко мне. Ревнивый до ужаса, во всем видит ущерб своему авторитету. Ответила, что она ко мне посоветоваться пришла, как женщина к женщине. Пообещал помочь.
«Адъютанта его превосходительства»[115] привожу в пример как эталонное совмещение идейности, художественности и интересного сюжета. А то у нас любят оправдываться тем, что если делать упор на идейность, то зрителю будет неинтересно. Особенно любит рассуждать об этом Любимов. Все дело в том, как делать упор. Любое дело требует серьезного подхода. Создатели «Адъютанта» могли пойти по легкому пути. Могли сделать очередную лубочную халтуру на тему Гражданской войны в духе американского вестерна. Выстрелы, погони, трюки. Но отнеслись к постановке как следует и получили замечательный результат. Была удивлена, когда узнала, что артист Соломин[116] не имеет звания. Представила его к «заслуженному».
Другой пример – «Любовь Яровая». Хорошая коммунистическая пьеса с захватывающим сюжетом. Фильм по ней получился замечательный[117]. Если собраться с мыслями и вспомнить, то примеров наберется много. Но мне для споров в качестве аргументов достаточно двух этих. Главное то, что это – свежие примеры. Не получится оправдываться тем, что сейчас, мол, не то время. Для тех, кто знает свое дело, всегда правильное время. Не выношу, когда плохую работу пытаются подать под видом «творческих исканий». Отвечаю на это – не там ищете! Но больше всего не выношу позерства в искусстве. Не выношу, когда пытаются произвести впечатление не мастерством, а «чем-то этаким». Если спектакль плохой, его даже манной небесной не спасти[118]. Не люблю закрывать и запрещать. Всегда даю возможность исправить и доработать. Даю возможность учиться на ошибках. Всегда помню, сколько сама наделала ошибок. У меня в этом году юбилей – 50 лет трудовой жизни. Я начала работать с 12 лет, чтобы помочь маме. 22-й год, разруха. А мне было всего 12, и мне казалось, что жизнь прекрасна. Как многое в нашем восприятии зависит от возраста. Те, кто называет меня «ткачихой», не знают, что на самом деле я начала трудовую биографию с мойки полов. А то бы называли «уборщицей».
Любой сделанный мной запрет оставляет внутри тревожное чувство. Как будто кошки скребут. То и дело мысленно возвращаюсь в прошлое. Вспоминаю, думаю – права ли была? Не пошла ли на поводу у собственного «не нравится»? Очень легко пойти на поводу у своего личного впечатления. Когда не нравится, то сразу же находятся десятки доводов для запрета. Но я с ходу таких решений не принимаю. Обдумываю, прислушиваюсь к себе, советуюсь. Считанные разы запрещала без долгих раздумий и обсуждения. Это были случаи, когда думать и обсуждать нечего. Творческих людей иногда заносит в такие дебри, из которых они сами выбраться не могут. А когда книга написана или спектакль поставлен, им становится жаль своих трудов. Они боятся сами себе признаться, что вышло плохо. После запретов начинаются обиды. Обиды приводят к новым ошибкам. Получается замкнутый круг.
Огорчаюсь, когда приходится что-то запрещать. Радуюсь, когда поступаю наоборот. Когда убеждаю что-то разрешить. Не приказываю, а убеждаю. Помню, как ездила на худсоветы во МХАТ, когда там обсуждался спектакль «О женщине»[119]. Таня удивлялась – да просто отдайте распоряжение, зачем столько ездить. Но я не считала возможным давать распоряжения по таким вопросам. Нужно было убедить. Обсуждение идет на пользу постановке. А если принудить худсовет сделать что-то против воли, ничего хорошего из этого не выйдет. В худсовет входит элита театра, а с нею не стоит портить отношений. Уступят, разрешат, но потом заклюют. Найдут возможность. Поэтому выход один – убеждать, убеждать и убеждать! Ничего, справляюсь пока. Я настойчивая, и с аргументацией у меня все в порядке. Как перестану справляться, уйду на пенсию.
Когда на душе скребут кошки, стараюсь думать о хорошем. Самое хорошее в моей жизни – это внучка. Думаю о ней. Маришка замечательно рисует. У нее талант не только к танцам, но и к живописи. Считаю, что и его надо развивать. Талант никогда не бывает лишним. Тем более что танцы дело не очень-то надежное. Далеко не всем удается танцевать так долго, как танцевала наша звезда Екатерина Гельцер[120]. Обычно век танцора короток. Надо чем-то себя занять лет в 40. Хорошо, если открываются педагогические способности, как, например, у Головкиной[121]. А если нет? На такой случай хорошо иметь в запасе что-то еще. Например – живопись. Живописью можно заниматься до преклонных лет, пока руки дрожать не начнут.
Вспомнила, с каким энтузиазмом готовились в 57-м к молодежному фестивалю[122]. Я входила в оргкомитет. Опыта работы с иностранцами не имела. Да что там опыта работы – вообще не представляла, как с ними общаться. К иностранцам отношение тогда было настороженное. Боялись провокаций, понимали, что люди к нам приедут разные. Кто-то с душой нараспашку, а кто-то с камнем за пазухой. Николай помогал мне советами. Тогда наша любовь была в самом разгаре. Я ужасно скучала по нему. Сама себе удивлялась – взрослая женщина, а веду себя как девчонка. Когда любишь, ведешь себя как девчонка. Я уже знала, что Николай скоро вернется в Москву, и считала дни – когда же, когда? Только во время фестиваля забыла обо всем. Две недели промелькнули, как один день. Сейчас уже не смогу сказать, чем именно и когда именно я занималась. Помню только, что все время была занята, почти не спала. Отоспалась потом – рухнула и проспала больше суток. В 57-м было два больших события – фестиваль и отпуск, который мы с Николаем смогли провести вместе. Только я и он. Это было так замечательно. Впервые за долгое время у меня появилось ощущение, что моя жизнь наконец-то наладилась. До этого жизнь казалась мне ладной в 40-м. Тогда меня огорчало только то, что я никак не могла стать матерью. Но доктора обнадеживали – все в порядке, всему свое время. Потом – война, предательство Петра и т. д. А теперь у меня есть муж, который меня любит. Дочка почти взрослая, умница и красавица. Я стала секретарем ЦК, мне доверили очень ответственную работу, и я с нею справляюсь. Страна окончательно оправилась от войны. Это ли не счастье? Так я думала тогда и то и дело говорила Николаю о том, какая я счастливая. Если бы верила в сглаз, то сказала бы, что сама себя сглазила. Очень скоро, через каких-то три года, мое счастье начало рассыпаться.
Общество развивается по своим законам, а жизнь отдельного человека во многом зависит от случайностей. Иногда думаю о том, как бы повернулась моя жизнь, если бы… Если бы я послушала маму и не уехала бы из Вышнего Волочка. Если бы я не доверилась тем, кто этого не заслуживал? Если бы осталась работать в институте? Решения я принимаю обдуманно и уверена, что поступаю правильно. Но с годами многое видится иначе. «Пока не попробуешь, не узнаешь, что недосолила», – говорит мама. Часто думаю о том, что хотела бы жить в родном городе и работать кем-то вроде директора фабрики. Тем, кто занимает небольшие должности, не завидуют. Завидуют же не человеку, а его должности. Мне завидуют, потому что я – министр культуры. А если бы знали про меня больше, то не стали бы завидовать. Завидовать нечему.