«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» — страница 15 из 35

19 мая 1972 года

Узнала, что в разбившемся самолете[123] был артист Чистяков[124]. Говорят, что он опоздал на самолет, но для него трап подали снова. Нелепая ужасная смерть. Жаль всех погибших. Ужасно, когда люди гибнут на войне, но втройне ужасно, когда это случается в мирное время. Чистяков готовил программу для зарубежных гастролей с пародиями на иностранных артистов. Его ждали в Болгарии и ГДР.

29 мая 1972 года

Я была права, когда настаивала на том, чтобы директором Росконцерта сделать Юровского[125]. В ЦК со мной не соглашались. Считали, что директор областной филармонии «не потянет» Росконцерт. Демичев был за то, чтобы сделать директором кого-то из замов прежнего директора. Я была против. Руководство Росконцерта доказало свою несостоятельность. Нельзя же все валить на директора и считать, что его зам станет справляться лучше. Заместителей каждый руководитель подбирает под себя. Какой поп, такой и приход. Если начальник ни то ни се, то и замы у него будут такие же. А Юровский за время работы в Омске проявил себя как прекрасный организатор и знаток своего дела. Омскую филармонию я всегда ставила в пример – учитесь! Кто хорошо руководил филармонией, тот и Росконцерт потянет. Руководителями не рождаются. Пришлось напомнить Демичеву, с чего он сам начинал. Отстояла Юровского и думала, что дело сделано. С ним предварительно не беседовала, чтобы не обнадеживать человека понапрасну. Вдруг не получится – будет обида. Не думала, что Юровский станет отказываться от нового назначения. Привык в Омске, здесь все родное и т. д., насилу уговорила. Но теперь радуюсь. Росконцерт не узнать, хоть и прошло не так уж много времени. Посоветовала Юровскому взять к себе замом Ушкарева[126]. Тогда можно будет быть совершенно спокойной за Росконцерт. Вот это и есть мой метод управления – расставлять на ответственные посты тех, кому я доверяю. Если сделать правильный кадровый выбор, то дальше уже можно не вникать во все подробности, а только осуществлять общий контроль. За всю свою жизнь я не сделала ни одного необдуманного назначения. Бывает, что и ошибаюсь, но редко.

7 июня 1972 года

Завидую тем, кто знает иностранные языки. Мне этого очень не хватает. В свое время об этом не думала, а теперь уже поздно учиться. Да и некогда. Но завидую. Завидую Николаю, который бегло говорит по-французски. Надя сказала, что у него хороший выговор. Для французов это очень важно. Эх, если бы я так знала французский. И английский с немецким тоже бы не помешали. Очень приятно обходиться за границей без переводчика. Перевод затягивает и усложняет общение. А если собеседники увлекаются, то переводчик просто не успевает все перевести. Или же делает ошибки. После встречи начинается – извините, Екатерина Алексеевна, я вот в этом месте немного не так перевел. Ничего, говорю, бывает. Главное, не исказить общего смысла. Труднее всего бедным переводчикам даются шутки. Но тут уж я вижу, что все улыбаются, и улыбаюсь сама, даже если не понимаю, в чем соль. Сама же стараюсь под перевод выражаться предельно просто. «Кузькину мать» в разговорах с иностранцами не поминаю[127]. Но казусы все равно случаются. Радуюсь за Светлану, которая знает два иностранных языка. Маришка учит английский и французский. Она уверяет меня, что выучить язык совсем не сложно. При каждой встрече демонстрирует свои успехи.

16 июня 1972 года

Певица Резанова отличилась на «Орфее»[128]. Вышла на сцену в платье с большим вырезом и без бюстгальтера. Спела хорошо, получила первую премию. Наши умники-ханжи сразу же начали говорить, что она опозорила «высокое звание советской актрисы» своим якобы «непотребным» нарядом. Я под это дело вспомнила, как начальник саратовского техникума заставил меня удлинить юбку, которая показалась ему слишком короткой. Сказала умникам, что Резанова – победитель, а победителей не судят. Сценический наряд – часть артистического образа. Она не в монастыре пела, а на музыкальном фестивале. Не на бюстгальтеры внимание обращать надо, а на то, кто как поет. Артистка, женщина должна уметь производить впечатление своим видом. Так, чтобы выйти – и все ахнули. Серым мышкам на сцене не место. Тем более – на международных конкурсах.

24 июня 1972 года

Иностранцы удивляются, когда я рассказываю им, что у нас при ВТО[129] существует секция зрителей. Переспрашивают – зрителей? Для них это в диковинку. Считаю эту секцию самой важной. Она обеспечивает связь театра и зрителя. Где еще артисты с режиссерами могут узнать развернутое аргументированное мнение зрителя и обсудить его? Да, есть еще газеты. Но обмен письмами в газетах – дело долгое. А тут все происходит быстро. Польза огромная. Если бы у меня была возможность, ходила бы на все заседания. Как зритель. Времени на эти заседания нет совершенно, но я все равно в курсе дел, потому что регулярно читаю стенограммы. Очень познавательное чтение. Сильно помогает в работе. Часто использую выдержки из стенограмм в горкоме и ЦК. Мнение народа – железный аргумент. Тем более что в секциях собираются те, кто любит и хорошо знает театр. Многие зрители могут заткнуть за пояс маститых критиков. Неправы те, кто считает их мнение «непрофессиональным». В таких случаях напоминаю, что искусство существует для народа. Не выношу, когда кто-то из театральных работников ведет себя на заседаниях секции высокомерно. Сразу же принимаю меры. В театре Сатиры мне до сих пор не могут забыть публикацию в «Культуре» трехлетней давности. Письма с критикой написала не я, но меня спросили – нужно ли печатать? Может, обсудить на собрании? Но я сказала – печатайте, а после обсудим[130]. Когда выступала по этому поводу на собрании, предложила «сатирикам» поставить спектакль на эту тему. Заседание секции, обсуждается новая постановка, мнения расходятся, дискуссия превращается в перебранку и т. д. Посмеялись, но до постановки дело так и не дошло.

В театральной среде считают, что секция зрителей – это «оружие Фурцевой», с помощью которого я, дескать, свожу счеты с неугодными. Марецкая рассказала мне, что в театре Моссовета секцию зрителей зовут «террариумом при ВТО». В ЦК считают, что я использую секцию зрителей для давления на них. Такое вот универсальное оружие. На самом деле эта секция больше похожа на термометр, которым я измеряю температуру, чтобы понять здоров театр или болен. Очень полезный инструмент.

27 июля 1972 года

В Союзгосцирке траур. Умер артист Енгибаров[131]. Дома, скоропостижно. Невероятно жаль его. Молодой, талантливый, ему бы жить да жить. Помню, как поздравляла его в 64-м с победой на международном конкурсе[132]. Еще удивилась тогда – ну какой же это клоун? А когда увидела его на манеже, удивилась еще раз. Тому, какой он замечательный. Когда Енгибаров прекратил выступать на манеже, я уговаривала его вернуться[133]. Объясняла, что всякое в жизни бывает. Не стоит ломать себе судьбу из-за каких-то перестраховщиков, которые не пустили на гастроли его учителя. Что даст такой поступок? Кому он принесет пользу? Но он был очень ранимым и очень гордым. Кавказская кровь. Сказал, что после такого оскорбления, нанесенного его учителю, он не сможет выйти на манеж. Запрет на самом деле был оскорбительным. Была договоренность, готовили программу – и вдруг отказ. Обидно. Но не стоило делать громких заявлений и хлопать дверями. Можно было бы прийти ко мне. Я сказала Енгибарову, чтобы он обращался ко мне без стеснения. Он не приходил. Только заявление написал в управление театров, чтобы их коллективу разрешили называться «театром Енгибарова». Но это было смешно – театр из двух человек. Два человека – это не театр, а ансамбль. Таня была на спектакле Енгибарова в Театре Эстрады, и ей очень понравилось. Она сказала, что он не напрасно ушел из цирка. Его место – на сцене. Таниному мнению я доверяю. Хотела сама посмотреть, да все не получалось. Теперь уже никогда не получится. Жаль. Жалею Енгибарова и завидую его смерти. Сама хотела бы умереть так же – сразу и без мучений. Очень страшно, что в голову все чаще и чаще приходит мысль о том, как хорошо бы было заснуть и не проснуться. Это – малодушие, трусость. Пытаюсь изживать. Борьба с собой невероятно утомляет. А победы в ней не приносят никакой радости. Больно уж они мелкие.

29 июля 1972 года

Очередной удар, на этот раз от Суслова. У меня отобрали газету «Советская культура». Раньше газета была органом министерства и ЦК профсоюза работников культуры, а теперь стала органом ЦК КПСС. Совершенно необоснованное решение было объяснено тем, что такой шаг поднимет и укрепит авторитет газеты. Поднимет и укрепит? Как будто раньше у «Культуры» авторитет был низок? Если говорить честно, то «Культура» была одной из самых читаемых газет страны. В ней не печатались сухие, неинтересные материалы. В киосках ее разбирают сразу, подписку приходится лимитировать, потому что на всех желающих не хватает тиража. Люди говорят: «Самые интересные газеты это «Литературка»[134] и «Культура». Не раз слышала. О каком падении авторитета можно говорить? Дело не в поднятии авторитета «Культуры», а в нападках на мой авторитет. Фурцева газету издавать не умеет, давайте газету у нее отберем! Впрямую так не говорится, но я же все понимаю. Министерство культуры осталось без газеты, и это никого не волнует. Теперь все материалы я буду подавать на утверждение Демичеву. Что он разрешит, то и напечатаю