Сложная ситуация складывается в Союзгосцирке. Цуканова[180] многие работники встретили в штыки. Им не нравится, что на должность руководителя цирка назначен не цирковой человек. Сразу же вспомнила, как говорили обо мне – поставили ткачиху руководить культурой. Сколько неприятных минут я пережила, чувствуя к себе неприязненное отношение со стороны некоторых деятелей культуры. Были и такие, кто позволял себе разговаривать со мной пренебрежительно, свысока. Кто, мол, ты такая? Много ли понимаешь в искусстве? Поэтому я приехала на партсобрание в Союзгосцирк, чтобы лично поддержать Цуканова и дать всем понять, что министерство не планирует заменять его в угоду критиканам. Я никогда не шла на поводу у критиканов и не собираюсь этого делать. Сказала, что хорошо знаю Цуканова по совместной работе в министерстве. Такого секретаря парткома еще надо было поискать – внимательный, отзывчивый, все успевающий. Если Цуканову не хватает каких-то знаний, то лучше объясните ему суть вопроса, а не пишите анонимки в министерство.
Цирковыми артистами руководить нелегко. Надо знать специфику, понимать, на какие рычаги нужно нажимать, а на какие не стоит. Но я уверена, что Цуканов справится. Терпения ему не занимать и усердия тоже.
Цирк у меня на особом счету. Цирк помогает налаживать культурные связи. Не в каждую страну можно отправить на гастроли Большой театр. Чтобы понимать оперу или балет, нужен соответствующий культурный уровень. А цирк понятен и интересен всем. Я отношусь к цирку с огромным вниманием, потому и поставила руководить им человека, которому полностью доверяю.
Вообразить не могла, что буду радоваться тому, что хожу в театр без Николая. И на концерты тоже хожу одна. Очень редко – со Светланой. Всегда уговаривала Николая – пойдем, пойдем. Одной было скучно. Приятно же, когда есть с кем обсудить увиденное. Но с Николаем сложно. «Сложно» – вот то слово, которое подходит к нему больше других. Николай любит все усложнять. Он обидчив и долго все помнит. При всех своих изысканных манерах он удивительно бестактен. Может прямо во время действия громко высказывать замечания. Или же сделает такую гримасу, что сразу видно – не нравится спектакль. Я много раз просила его вести себя сдержаннее. Напоминала (как будто он мог это забыть!), что я министр и его замечания могут быть восприняты как мое мнение. Как руководящее мнение. Сама я, сидя в зале, никак не выражаю своего мнения о постановке. Знаю, что за мной наблюдает много глаз. Могу посмеяться там, где смешно. Но никогда не буду кривить губы или хмуриться. Все замечания высказываю после спектакля. Высказываю тем, кому они адресованы, без посторонних. На мои просьбы Николай отвечал, что на работе ему постоянно приходится притворяться, поэтому во время отдыха он предпочитает быть самим собой. Но быть самим собой не означает быть бестактным. Николай может своей критикой довести режиссера или актера до слез. Критиковать тоже надо умеючи и тактично. Выражения вроде «синеблузники»[181] и то играли лучше» или «что за белиберда» употреблять нельзя. Надо критиковать так, чтобы у человека не опускались руки. Критика – это совет, указание на ошибки, а не оскорбление. Помню, как обиделись на «синеблузников» в «Современнике». Мне потом пришлось извиняться за Николая. Такое случалось не каждый раз, но часто. Польза от Николая тоже была. Он очень эрудированный и наблюдательный. Было интересно слушать его комментарии по поводу постановок. Если записать то, что он говорил, то получилась бы толковая, обстоятельная рецензия. У меня такая широта кругозора появилась далеко не сразу. Я многому научилась у Николая и за многое ему благодарна. Иногда думаю – чего я видела от него больше, плохого или хорошего? Но тут не сосчитаешь. Хорошее осталось в прошлом, сейчас его практически нет, и оттого жизнь кажется серой, как дождливый день. Я очень чутко реагирую на погоду. В солнечные дни у меня настроение улучшается, а в ненастные – портится. Люблю солнце. Хотелось бы на покое переехать в Крым, где много солнца. Евпатория – мой любимый город. Удивляюсь тому, насколько разным может быть впечатление об одном и том же месте в зависимости от времени. Я жила в Крыму в начале 30-х, и Крым казался мне лучшим местом на свете. А вот Раневская жила там в годы Гражданской войны и разрухи. У нее от Крыма совершенно иное впечатление. Мрачное, гнетущее. Это выяснилось случайно, когда она отказалась от путевки в Ялту. Я удивилась – она объяснила и уехала в Кемери[182].
Только на спектаклях театра Моссовета я могла не волноваться по поводу Николая. Там он остерегается высказывать замечания после того, как получил отпор от Орловой[183] и Марецкой. Отпор был таким яростным, что примерно на полгода отбил у Николая охоту высказывать критику во всеуслышание. Потом он снова стал это делать, но только не в театре Моссовета. И то хлеб.
Теперь же я хожу в театры одна. Не скучаю – мне непременно составляют компанию режиссеры или актеры. Не перестаю удивляться тому, какие разные у нас театры. Радуюсь этому. Искусство нельзя стричь под одну гребенку. Горжусь тем, что отстояла оперетту, когда Суслов хотел ее закрыть. По его мнению, такие жанры, как оперетта или музыкальная комедия, советским людям не нужны. Он называет их «водевильщиной». Для решения вопроса потребовалось вмешательство Брежнева. Тот сказал, что сам любит оперетту, и похвалил Шмыгу[184] в «Моей прекрасной леди»[185]. Хорошо, что Брежневу нравится оперетта. Мне она тоже нравится, но я бы возражала против ее закрытия и в том случае, если бы не нравилась. Дело не во мне, а в том, чтобы советское искусство было бы представлено как можно ярче. Никогда не возражаю против открытия новых театров. На вопрос «зачем?» отвечаю – для разнообразия. Важно только, чтобы театр имел свое лицо, не копировал бы других. Много хлопот мне доставляет Театр драмы и комедии, но у него есть свое неповторимое лицо. За это можно на многое закрыть глаза. На многое, но не на все.
Про мои обстоятельства известно всем. Но те, кто хочет меня уколоть, интересуются, почему это вдруг со мной не пришел Николай Павлович. Как будто не знают. Улыбаюсь и отвечаю, что он занят. Николаю непременно говорю о том, куда я иду вечером. Не хватало, чтобы мы столкнулись в одном зале. Незачем давать лишний повод для сплетен. Да и приятного в этом мало. Ладынина[186] рассказывала мне о том, какой шок она испытала, столкнувшись на концерте с Пырьевым[187] и его пассией. Это было еще до их развода. У меня нет желания попадать в такую ситуацию.
Очень люблю Францию и французов. Дружелюбные, открытые люди. Есть, конечно, и такие, кто держит камень за пазухой. Но по кучке негодяев нельзя судить о нации. Родство наших культур чувствуется во многом. Из всех капстран Франция мне самая близкая. Креплю связи, как могу. Во Франции у меня много друзей, это сильно помогает в работе.
Все, что происходит во Франции, принимаю близко к сердцу. Потрясена падением нашего самолета на парижской выставке[188]. Какое горе! Погибло много людей, наши и французы, нанесен огромный удар по престижу страны. Позвонила в наше посольство. Сказала, что мы готовы помочь чем сможем. Уже началась клеветническая шумиха. На СССР льют потоки грязи, хают все – нашу технику, наших летчиков, нашу страну. Надо дать отпор и отвлечь внимание общественности. Показать, как много есть у нас хорошего. Дать понять, что наша дружба крепнет день ото дня. Кухарский предложил устроить обмен фестивалями. Пусть во Франции пройдет фестиваль советской песни, а в СССР – французской. Очень хорошая идея. Уверена, что в ЦК ее поддержат. Если действовать слаженно, можно успеть быстро. Надя сказала, что французы в шоке от случившегося, но нормальные люди понимают, что это случайность, и не винят СССР. Николай уверен, что это диверсия. Я не согласилась с ним сначала. Франция в хороших отношениях с СССР. Французское государство заинтересовано в том, чтобы авиационные выставки проходили гладко. О какой диверсии может быть речь? Но Николай считает, что диверсию могли устроить зарубежные производители самолетов. Испугались конкуренции со стороны нашего «сверхзвуковика» и подложили бомбу. Ради прибыли капиталисты пойдут на любое преступление. Не хочется даже верить, что такое возможно.
Очень теплые впечатления оставил юбилей композитора Хачатуряна[189]. Люблю такие праздники, в которых мало казенного и много человеческого. Хачатуряну к юбилею дали Героя[190]. Давно думаю о том, что в области культуры нужно свое, особое звание. Не «герой труда», а нечто вроде «выдающийся деятель искусства». Всегда стремлюсь подчеркнуть, что искусство – это особая сфера. В искусстве кроме труда и знаний важен еще и талант.
С директором Русского музея Пушкаревым[191] у меня полное взаимопонимание. В отличие от других директоров он никогда не начинает охать по поводу выездных выставок. В Архангельск, так в Архангельск. Можно и на Дальний Восток. Только прикажите. Пушкареву не надо объяснять, что не все советские люди имеют возможность посетить Ленинград и побывать в Русском музее. Приятно работать с такими сознательными людьми. Дважды предлагала ему перейти в министерство, но он оба раза отказывался. На Пушкарева могу положиться. Если надо, он поможет и прикроет. Смешно сказать, что директор музея может прикрыть министра культуры, но случается и такое. Пушкареву сходит с рук то, что не сошло бы мне. Когда Брежнев приказал подобрать для Хаммера