2) Поговорить с Госпланом, с Минфином.
Может быть, подготовить письмо о том, что в иных случаях могут быть две серии по одному часу.
Монтировать – если брать сам процесс и усилия режиссера – легче средний материал. Урожай невелик, особенно беречь нечего, ибо потерять нечего, потому любой сбор благо.
Богатый (роскошный) материал, снятый щедро, с большим количеством находок монтировать очень трудно – надо сохранить по возможности все ценное и при этом не погубить целое.
Это, как оказывается, не так уж и невозможно, но трудно и трудоемко: нужна бдительность по отношению к материалу и, как ни странно, к себе. Важно не поддаваться ни сверхбережливости, ни сверхщедрости – дескать, много! А для этого необходимо: 1) критерий (закон); 2) время (проверка варианта); 3) стремление к целому.
Собственно, стремление к целому и есть критерий – но только в результате. Короче – не обязательно лучше. Монтировать надо кусками, строить целое. Надо определять подход к куску – а) подробный; б) проходной; в) акцентированный и т. д. Монтажный блеск – неточность: кусок может быть блестящим именно как проходной, и тут изящество в «раз-два». Другой – именно как подробный. А строить надо – смысл, а не сюжет. То есть сюжет (там, где он есть) должен развиваться вне всяких оговорок, но само развитие и его закон требуют точного знания его роли в строительстве восприятия, или напротив: можно оставить восприятие неизвестной величиной – и строить рассказ.
У монтажа есть стиль. В «Чучеле» эффектные склейки часто раздражают, как бестактность по отношению к содержанию.
Закон монтажа в «Чучеле» – необходимость, простота, ясность.
Почему-то раздражает повторение планов – бедность, искусственность, лучше обойтись, чем повторять планы.
Евтушенко я пригласил на просмотр очень непродуманно – он закомплексовал, покрылся пятнами и во всеуслышание «поздравил» меня с замечательной антифашистской картиной (в присутствии Карена) – вот заложил. И заложит еще всерьез. Я ему специально звонил на дачу, чтобы он этого не делал, – озлился, зло сказал, что не будет меня упоминать в «своих статьях», а наутро принес отзыв, хоть я его об этом вовсе не просил: куда мне его отзыв?[101]
Картина идет к двум сериям сама, не спрашивая меня – «будем посмотреть».
Меня хотят свести с Мишиным (редактором журнала «Пионер») – хорошо бы открыть ему большую программу по детскому кино.
На 28.07.83 г., пятницу
Надо бы закончить монтаж своих поправок, сложить финал и новый сон – татар: как ее сон и его видения одновременно.
Леночка – слово хорошее,
Очень хорошее слово,
В нем хороша основа,
Тут семя особое брошено!
Лена – льняное имя,
Тут не проста эстетика,
Но это вам не синтетика,
И не какая-то химия!
Тут вам не просто растение,
Лен – естество и прочность.
Хотя в нем есть и порочность,
Особенно в дни цветения!
###
Уж очень сердце бедное стучит,
Который день уж пульс сто двадцать!
Наверное, не надобно бояться,
Но будет жаль, коль сердце огорчит!
Не надо, доброе мое, прошу – не надо!
Ты у меня – приятель хоть куда,
Мое богатство и моя награда,
Что нам с тобой забота иль беда!
Я так люблю, что ты не равнодушно,
Что стало зрячим, сделалось судьбой,
И боли человеческой послушно,
И радости, что нам дана с тобой!
Прости, что я курю, наверно брошу,
Я обещаю, ты уж погоди,
А то какой-то кашель нехороший,
Дыхание со свистом, боль в груди!
Пройдет, поверь! И будет все как прежде,
Все по плечу нам, все, что мы хотим,
А коли нет, так на одной надежде
Продержимся, а жизнь не отдадим!
Мы, друг, на самом интересном месте,
Своей судьбы! И нечего тужить,
В ладу бы только с совестью и честью,
До остановки нам твоей прожить!
06.08.83 г
В больницу ложиться не буду. Наоборот, с 07.08 закрыл бюллетень. С 8-го начинает щелкать счетчик монтажно-тренировочного периода.
Вчера, наконец, вставил эпизод «прошлого», не с «Татарского нашествия» – чисто конструктивно, место в фильме перед забиванием окон, точное – это место ее сна. Но в построении мысли эпизод занял, кажется, еще более важное место: место осмысления героями происходящего – вот что приводит их к главным поступкам: ее – к последнему прощению, его – к отказу от картин, русская традиция страдания и подвига. Это вдруг очень сильно. Но: 1) не снимает ли это удар по сердцу зрителя? 2) нет ли тут драматургической бестактности немедленной духовной победы обиженных (униженных и оскорбленных)? 3) нет ли тут дани кинематографическому интересничанию. 4) не банально ли это, как усилие? (Хотя бояться банальности – сегодня самая большая банальность.)
Встает вопрос: как быть с военной линией (деда), сам эпизод в голове, по-моему, сложился – он длиной в кадр: мытье окон, мытье стен и варки супа – все остальное наплывы: война, дом, ранение, смерть и т. д.
Неужели что-то еще может встать в фильм? Он же не резиновый!
Договариваться надо с Огановым, Лапиным и Афанасьевым – и тогда уже… к Зимянину и т. д.
…Читаю Бердяева «Русская идея». Начал с предубежденья, что встречусь с закомуфлированной политикой, но вдруг наткнулся на мерзкое восприятие Гоголя – теперь уже вообще не смогу воспринимать объективно, каждую мысль встречаю в штыки: русская особость от пространств? Тогда у грузин, живущих высоко, – высокое мышление, у прикаспийцев – низкое, у жителей ущелий – узкое. Национальный характер надо искать в конкретности момента идеи объединений, момента жизни духа, в момент самосознания и формирования нации – это их конкретность и существо национальных характеров, культур, мироощущения.
Русское – в сочетании свободы и рабства, в сочетании несочетаемого, в трагическом ощущении мира, в идее милосердия как единственного ответа.
Господин Бердяев ничего не понял в Гоголе, материнское знание человека он принял за нелюбовь к нему, и все то же желание то фрейдистов, то прочих «истов» путать личность Гоголя человека и Гоголя художника, гения человеческого духа, пришедшего в полемике с Белинским к провозглашению полного взгляда на вещи не только в сфере высшего, но и мирского.
Дочитаю – доругаюсь. Но очень интересно о Белинском, о Герцене и очень интересно поглядеть на русскую мысль в целом – хотя бы и в таком изложении.
Стоп!
Идея познания «древа добра и зла» – идея отношения… не к цивилизации ли, не к знаниям на уровне оценки мира и обретения права на эту оценку?
Права пагубного на долгие времена полузнания и духовного несовершенства. Это действительно удаление человека из Рая животного мира. Рай – мир без сознания?
(Бесят ссылки на свои книги – «Прочтите мою книгу»… А главное, книги были по всем вопросам.)
11.08.83 г
Иногда в работе делаешь такие ошибки, что начинаешь сомневаться в своих умственных способностях. Определенная солидность и основательность в работе, наверное, тоже очень интересна, но нельзя же все вариантить и вариантить – тоже можно спятить: я зарезаю материал – концы кадров – основа монтажа, они требуют законченности, но не куцего обрезания – это полная ерунда. В склейках, которые делает Мила, есть определенность, свобода, короче, вовсе не лучше длинного, затянутость кадра – это не обязательно его недостаток. Любое монтажное насилие, любая своевольная агрессивная акция не всегда оправданна и закономерна. Зарезанный материал создает ощущение надувшихся от натуги жил.
(Возвращать!)
Не делаю ли ошибки, показывая материал Зубкову, – а вдруг он ему не понравится? Не думаю – он производит впечатление умного человека, породистого.
Итак, смотрю материал и завтра, смотрю с пристрастием, но кое-что верну уже с утра: а) уберу деда, детей и скамью (частично); б) верну колхоз (начало и конец), конец класса и т. д., конец сводов.
Одно ясно: сделать картину, которая им будет по нраву, я не смогу. Она им в две серии – серпом по яйцам и в одну серию – тем же серпом. Можно ее только совершенствовать. Сейчас я опять пошел по пути сокращений, а не совершенствования картины. Опять беда и суета. (А Сизов 9-го сентября уезжает в отпуск, кто будет принимать картину на студии? Глаголева? Мамилов? Опять Садчиков?)
Переход от сожжения опять плохой, надо создать паузу после рассказа – чай (Кристина) или укладывание спать с волосами, чайник… А может, часы, чайник, она сидит, портреты, мотоцикл, почему у всех какое-нибудь горе? И т. д.
И. Гольдин[102]: «Картина захватывает, она без единого провала, захватывает и удерживает. Первая картина про детей, которая не о возрасте». (Почему когда показывают взрослых людей, то их возраст никого не гипнотизирует? Никто не ищет «взрослого» кино. Наверное, в этом смысле, в смысле возраста, искать детское кино так же глупо, как поставить себе задачу найти взрослое кино.)
Тут найдена пластическая литература. Это урановый рудник для современного мира.
(Он предложил ее спасать через «мост» телевидения со Штатами – Коппола снял картину о детской жесткости, он предлагает – Быкова и Копполу. Что ж, осталось получить согласие князя «Южина-Сумбатова»[103].)
Лена была разочарована: «Обилие материала и подробностей приближало картину к литературе». (Да, я, наверно, переусердствовал, но не намного. Возвращать. Торопиться не надо.)
Эпизод «татары» как-то иначе стоял. Может, дело в отсутствии паузы – стола деда?