…Термин найден!
Так что, когда мы говорим об искусстве, мы сразу касаемся жизни человека в гомосфере, и это обязывает.
Лихачев видит гуманизацию гомосферы в росте интереса к памятникам культуры, но в «Чучеле», например, я не случайно противопоставлял интерес деда к картинам своего предка (и тут есть «время собирать камни») и орды туристов (где нет ничего духовного, кроме автоматизма массовой культуры). Интерес к народному творчеству может быть и духовен и бездуховен, и тогда открытие гомосферы снова станет открытием типа «апрель бывает в апреле»… Термин есть, область ограничена, но этого мало – нужно определение направления движения духа. В области ноосферы Вернадского или биосферы нет законов хороших и плохих, на крайний случай есть законы образования и разрушения образований. Вечность природы не создает трагизма смены жизни и смерти, в гомосфере как раз важно иное: в ней важны различия высокого и низкого, нравственного и безнравственного, греховного и божественного. Гомосфера – область, где познание факта вовсе ничего не означает (как это имеет место в ноосфере или биосфере). Самое важное – духовная, гуманистическая, этическая оценка этого факта, ибо духовность заключается в познании добра и истины, ибо истина – это правда жизни с точки зрения духовного идеала. Важен не факт, а его оценка, важно измерение «по образу и подобию своему». (А это, кстати, формула актерского творчества по К.С. Станиславскому: «идти от себя». Не зря церковь уничтожала скоморохов и видела бесовство в лицедеях – они претендовали на божественную миссию, создавая характеры по образу и подобию своему.)
Что же дает термин Лихачева? Он дает связь человека и вселенной в общегуманистическом плане. (Это именно, тут рукой подать до вопроса, а что же все это связывает.)
Что же мне так мешает, что не устраивает в термине?
Подобие с биосферой – ибо так исключается духовность, оценочность религиозного (пишу так потому, что нет еще настоящего термина) мышления. Нет, Дмитрий Сергеевич, термина еще нет!
Ярко-зеленая тетрадь[108]1984
16.01.84 г
Вдруг понял, о чем все время говорит Гера, когда год за годом повторяет, что нужно писать «Утопии», именно утопии. Ведь идея Гольдина[109] о резервных возможностях человека, как и идея о космических мостах как средстве трансформации сознания, – типичная утопия, но сегодня нужна эта работа мысли и духа, ибо одна она может создать «тягу» и породить необходимую энергию для решения глобальных вопросов мира: войны, экологии и детства.
Сегодня оптимистическая точка зрения может существовать только в виде научных усилий, причем объединенных усилий. Есть три проблемы (война, экология и детство), которые грозят миру гибелью – разрушением, истощением и слабоумием. Все эти проблемы не могут решиться стихийно (стихия в этом случае ведет только к гибели), ибо эти проблемы могут быть решены лишь созидательными усилиями человечества. И тут вопрос пути наперекор стихиям.
Таких вопросов человечество еще не решало, и пока не видно, кто, как и в каком направлении может их решить. Утопии – самый оперативный путь накопления позитивного опыта, создания энергополя, «тяги», энергии.
Может быть, поэтому меня все же очень волнуют усилия И. Гольдина. Все, что с ним происходит, носит шизофренический оттенок. Он фанатик, но это меня не отталкивает, скорее трогает. Трогает чуть ли не наперекор здравому смыслу. Это отклонение общественно полезное. Понятие общественно полезного отклонения от нормы вполне грамотно и научно. То, что норма имеет своим основным направлением тупики, становится все более понятным. Даже внутри вполне комфортабельных направлений науки, искусства и практической деятельности вполне организованная и официальная норма все более приводит к тупику, к мелкому руслу, к вырождению. Направления продвигаются все время вопреки самой сути организованной структуры. Организованной оказывается только остановка, всякое движение – борьба с ней. Стихия массовой культуры уже выразилась – проблемы стали оборотнями, перевертышами. Все, что множится на многомиллионные массы, меняет свой знак: плюс меняется все чаще на минус; благо на зло; высокое на низкое. Опошление – столбовая дорога массовой культуры: это наука без науки, искусство без искусства, нравственность без самой нравственности, мораль без морали, а знания без знаний. Сюда приводит сегодня культуру эта стихия.
В этих условиях научный оптимизм имеет самые пессимистические перспективы. Отклонение от нормы могло бы стать спасением, если бы этот путь не был занят взрывом современного мифотворчества. Засорение и этой базы коммуникаций тоже характерно. Но в современном мифотворчестве есть зачаток массового сознания, которое сегодня уже имеет свои особые и вполне выраженные и сложившиеся формы: слух – паника – сенсация (или в ином порядке). Мифотворчество – вовсе не дезориентация: тут рождается образная система, опережающая знание.
«Утопия» – среднее между наукой и искусством, она может дать отклонению от нормы вид на жительство, для этого ее можно еще обозначить как научную фантастику и дело с концом. Но тут вступит в силу существующая регламентация, и мы по кругу снова вернемся к нашим исходным: нормализация любого отклонения от нормы.
«Утопия» как жанр могла бы облегчить официальное положение общественно полезного отклонения, если бы только у «утопии» не было своей истории. Она у нас «числится» за политикой, и «игры» становятся еще опаснее. Вечной остается одна надежда – всеобщая безграмотность.
Один из опасных официальных мифов – миф об избытке информации. Мы талдычим об этом самом избытке с тупой настойчивостью, ибо это приводит в некий порядок сумбур духовного быта. Это тот самый порядок, когда сор метут под кровать, а кучи грязного белья прикрывают салфеткой.
Нет никакого избытка информации. Есть информационный шум, даже грохот! Информации как раз и нет. Слова любого солиста тонут в многократном механизме «эхо», все повторяющий «хор» мгновенно лишает слово самой мысли, новое почти мгновенно переплавляется в старое, механизм информации подобен мясорубке, все превращающей в фарш. Механизм информации направлен на равновесие, гоголевская история отделившегося носа более не фантасмагория, вернее, не фантасмагорическая выдумка, а реальность реальной фантасмагории. Механизм информации движение превращает в статику, приводит к отсутствию информации, особенно в области духовной жизни.
Кольцо проблемы начинается там, где информационный шум рождает новые виды восприятия. Человек естественно адаптируется. Смысл и суть адаптации – самозащита. В порядке самозащиты человек вооружается естественным ответным механизмом – механистичностью восприятия. (По сути дела человек учится слушать не воспринимая, при встрече с любым повторением, самой интонацией повторения сознание отключается.)
Информационный шум практически оставляет сознание в информационном вакууме, сознание недогружено, энергия и инерция его слабеют и затухают. Круг замыкается.
Наши дети вовсе не страдают от излишка информации, напротив, они страдают от ее отсутствия. Их сознание не перегружено, недогружено, работа мысли не подтверждается в практике, сумма знаний сокращается практически.
Ведь основа знаний – в их потребности, самые специальные знания только тогда глубоки, когда они опираются на эмоциональные и духовные опоры. Эмоциональная тупость катастрофически снижает познавательную энергию. Получается, что плошка-то больше, да ложка меньше. Вона как птенцы разевают рот, когда птица-родитель приносит крошечку пищи. Нельзя выжить бедному птенцу, если рот не будет разевать шире головы.
Без интенсивности, предельной энергии в потребности знаний нет ни знаний, ни сознания, ни подсознания в его творческой функции.
Промышленность всей нашей деятельности – явление естественное: это то, что дает умножение наших проблем на потребности многомиллионных масс, но эта естественность типа естественности смерти всего живого.
Промышленность нашей информации, ее многократное эхообразное тиражирование, ее регламентация тоже естественны, но это не избыток информации, а самый настоящий информационный голод.
Можно сказать, что «перпетуум-мобиле» наконец изобретен – это двигатель глобальной переинформации, работающий на холостом ходу. Тут уже повторение – не мать учения, а его безумный враг.
(Например, в школьной программе литературы все писатели расположены вокруг одного-двух вопросов, и из многих и разных стали вдруг одинаковыми и превратились в считанные единицы. И тогда сама односторонность «методы» преподавания литературы при любом объеме становится минимальной информацией. Ученики не слишком много узнают, а напротив, не узнают ничего или слишком мало.)
Ревет мотор, нажимает школа на акселератор, а сцепления нет, проблема первой скорости (включение сознания ученика, чтобы сдвинуть его с места) самая острая. Мотор ревет на холостом ходу.
И снова порочный круг: усилия учиться часто направлены на активизацию искусственного интереса, сам интерес становится как бы формальным.
Гуманитарные науки – основа духовного развития личности в школе, они неразрывны с точными науками, они – сообщающиеся сосуды. Может быть, математика более всех развивает мышцы сознания, но литература дает ему импульс и перспективу, она есть основа развития инстинкта потребности.
Структуралистский крен в изучении родного языка тоже опасный эксперимент. Слово в этом осмыслении чрезвычайно теряет в своей духовной силе. Познание слова и правила из области познания духовной основы переходит в околоматематические пространства. Появляется утилитарный автоматизм: для чистоты понимания правил удобно, для существа воспитания словом – крайне убого.
Тут тоже снижение объема информации. И это в том месте, где общей информации так не хватает.