Бернар взглядом спросил мое мнение, чтобы показать, что решение принадлежит мне одной.
— Я поеду пораньше на машине, а вы нагоните меня самолетом. Это будет менее утомительно.
Невероятно. Такой предупредительный, непосредственно дружелюбный молодой человек, как же мириться с тем фактом, что он и есть убийца? А я сама, решив восстановить справедливость, разве не улыбалась ему? Разве не старалась вести себя с ним по-дружески, чтобы расположить его к себе и нанести свой удар наверняка? Когда мы расставались, он крепко пожал нам руки.
— Вот, — сказал он, — мгновение, которого я никогда не забуду. Видите ли, Кристина, я все думал, не будете ли вы на меня сердиться за то, что ваша мать выбрала меня, и я с радостью констатирую, что вы не считаете меня самозванцем. Обещаю вам, что мы сработаемся. Спасибо.
Бернар никак не отреагировал, когда Стефан назвал меня Кристиной. Значит, он принял ситуацию. Когда мы возвращались домой, я прощупала его.
— Ну и что ты о нем думаешь? Сработаемся ли мы в одной упряжке?
— Почему бы и нет. Признаюсь, он немного меня раздражает, но ты ведь знаешь, что я не люблю людей, вечно пребывающих в состоянии возбуждения. Посмотрим, каков он на своей верфи в Антибе.
Постараюсь быть не очень многословной, но признаюсь, что моя первая встреча с лодками, созданными Стефаном, произвела глубокое впечатление. Верфи Роблен занимали обширную территорию, занятую ангарами, где работало человек двенадцать. Стефан представил мне их всех, а старший мастер — итальянец, с внешностью римского императора — служил нам гидом. Многие лодки находились в процессе строительства, начиная с разработанного эскиза киля и кончая установкой такелажа. Старший мастер сыпал множеством технических терминов, считая, что они мне известны. Я всячески пыталась скрыть невежество, кивком головы одобряя его объяснения. Но любовалась я не талантом Стефана, хоть и оказалась весьма восприимчивой к столь плавным линиям корпусов. Нет. Я любовалась фактурой материалов, гладкой и мягкой, как кожа. И с удовольствием вдыхала запах лака, отдающий медовым ароматом.
Я взошла на мостик и спустилась в кают-компанию лодки, строительство которой близилось к концу. С большой осторожностью прикасалась я к сверкающей обшивке стен, отражавшей мой силуэт. На самом деле здесь строили не аппараты для покорения морей, а шикарные апартаменты для праздного времяпрепровождения на воде. И я вдруг почувствовала внезапную любовь к этим талантливейшим кустарям, редчайшим мастерам-краснодеревщикам, ко всему тому, что в некотором роде было моим. Я поняла причину ссор, возникавших между Стефаном и моей матерью. Двух владельцев такого чуда быть не могло. Истинная причина, толкнувшая Стефана на убийство, заключалась в отчаянии, что его отстранят от этого чуда. И причиной моей решимости было то же самое — желание быть здесь, у себя, единственной хозяйкой. Я не слышала, о каких проблемах рассказывал Стефан Бернару за моей спиной, когда я следовала за мастером, поглаживая ладонью переборки, перила, лестницы — кажется, это называлось совсем не перила и не лестницы, но мне нравится так, — и я радовалась как маленькая девочка в кукольном домике. Потом мы прошли на готовый огромный кеч[1], соединенный с пирсом сходнями.
— Его купил один американец, — сказал наш гид. — Мне кажется, он собирается в нем жить. Не здесь, а в Монако. Чтобы быть поближе к казино. Мы здесь в курсе того, как сегодняшний миллионер становится назавтра нищим. Вам нравится?
— Это тоже продукция Роблен?
— Конечно. Ему всего полгода, а уже нужна новая покраска.
Он сплюнул в воду.
— Ничтожество!
Стефан взял меня за руку.
— Пойдемте, Кристина. Я хочу еще вам кое-что показать. Мой уголок, где я работаю.
За ангарами и мастерскими находилось некое подобие барака.
— Ваша мать хотела построить более пристойное помещение, — объяснил он. — Она вся была в этом, готовая вкладывать деньги во второстепенные дела, но не желая тратиться на главное. А мне и нужен-то один только стол для изготовления эскизов и полный покой. А цена выявляется уже потом, когда переходишь от эскизов к плану.
Он открыл дверь и посторонился, пропуская нас. Бернар оглядывался, не стараясь скрыть своего удивления. Было здесь что-то от монастырской кельи и палаты сумасшедшего дома. Тут стояли кушетка, старое кресло, стаканы на маленьком столике, раковина, сумка с инструментами, висящая на гвозде, огромный будильник.
— У меня крепкий сон, — признался Стефан.
— Как! — удивился Бернар. — Вы здесь спите?
— Да, случается. В моменты творческого застоя. Не думайте, что все дается мне так просто. Формы, линии — все это приходит, но иногда и не подходит. Красивую форму преследуешь в своем воображении как эротическое видение. И тогда я сплю здесь и ем здесь, ищу нужные пропорции. А потом переношу все на бумагу.
Он показал широкий стол, заваленный рулонами всевозможных проектов. Он развернул один из них. Это было скопище цифр, размеров, непонятных примечаний.
— Это лишь черновик, — сказал он. — Тримаран, но он мне не нравится. Впрочем, кому что нравится.
— Вы не боитесь пожара? — спросил Бернар. — Я нигде не видел огнетушителей.
Славный Бернар, никогда не забывающий о себе, ревностно защищающий собственную безопасность. Пожар был его навязчивым страхом. У нас эти огнетушители были развешаны повсюду — в кабинете, на лестнице, в мансарде, где хранились вещи его отца. Стефан улыбнулся.
— Вы плохо смотрели, — сказал он. — И не забывайте о ночном стороже. Но самые ценные документы находятся в Париже. Если позволите, Кристина, я буду также пользоваться квартирой вашей матери, если только вы не собираетесь ее продать или сдавать. Моя квартира слишком мала.
И вот уже он начал наживаться мною, разрастаться, поглощать меня, и я поняла, что посещение его пристанища было частью тщательно спланированной программы. Но как сказать нет? Я должна ждать, улучить подходящий момент. Для чего? Пока что этого я не знала. Я ходила по комнате, интересуясь малейшей деталью.
— А это что?
Я показала на вереницу маленьких фигурок, подобных тем, которые рисовали летчики во время войны на своих самолетах в ознаменование количества побед.
— Это изделия наших верфей, — ответил он. — Начиная от маленького прогулочного Роблена до катамарана для соревнований.
— А флажки рядом?
— Павильон шкиперов. Видите, здесь пять или шесть национальностей.
Он по-свойски взял меня за руку.
— Вот увидите, Кристина, мы сделаем лучше.
Бернар шел сзади нас. Его руки мяли бумажную салфетку, которую он не решался выбросить, хотя пол явно нуждался в уборке.
— Вам бы нужен спонсор, — заметил он.
— Точно, — живо воскликнул Стефан. — Я не переставал это повторять. Но я ни за что не соглашусь, чтобы наши лодки носили названия колбас или сыров.
— Может быть, я смогу вам помочь, — заметил Бернар. — Я встречаюсь с разными людьми, у некоторых немалые возможности. И иногда достаточно лишь откровенной беседы, чтобы начать большое дело. Вот например…
И в свою очередь взяв Стефана под руку, они прошли вперед, разговаривая вполголоса так, будто я не должна была слышать. Однако высоковатый голос Стефана все же долетал до меня. «У меня есть его адрес в Нью-Йорке», — говорил он. Охваченная внезапной паникой, я нагнала их.
— Что за секреты? Если у вас есть кто-нибудь на примете, мне хотелось бы это знать.
— О нет, — сказал Бернар. — Так, просто мысль… Я подумал, не могли бы вы заинтересовать фирмы менее известные, чем промышленные, но такие же мощные, например что-нибудь связанное с киноиндустрией или издательством. Представьте, к примеру, «Роблен — Ашетт» или «Роблен — Галлимар», ну как?
Я не ответила. Мне вовсе не нравилось, что он сунет нос в мои дела. Тем более что у меня пока не было никаких планов на будущее верфей. Больше всего мне бы хотелось сохранить их только для себя одной, но это позднее, после того, как…
Я смотрела на Стефана, которого, казалось, затронул проект Бернара. А мое будущее зависело от него. Если его не станет, то, возможно, и некому будет занять это место. А если, к несчастью, Бернару придет в голову заняться не только марками, а еще и лодками — он утверждал бы, что это только для того, чтобы помочь мне, а на самом деле, чтобы спасти капиталовложения своей матери, — то я никогда не буду свободна. И значит, не смогу присоединиться к тем, кто ждет меня в другом мире. Почему они заговорили о Нью-Йорке? С этим городом у меня связаны особые ассоциации. Хоть и задвинутые в дальний угол сознания. Но ведь и Стефан был другом Доминика. Пусть и не самым близким.
Застывшая, потрясенная, я сражалась с представлявшимися мне ужасными картинами. Бернар с помощью Доминика знакомится с финансовыми воротилами, Стефан покорен, а я, ничего не понимая, вовлечена в мудреные переговоры, где мое мнение никому не нужно. Того и гляди превратишься в куклу, пригодную лишь для подписания бумаг.
Когда они направлялись к выходу, мне показалось, что между ними установилось полное взаимопонимание, причем с оттенком некой сердечности, иногда столь заметной у мужчин. За дверью сверкали под солнцем рангоуты, краны для установки мачт. Мимо нас независимо прошел насвистывающий рабочий. Я наконец-то снова взяла себя в руки. В чем дело? Что случилось? Паника? Или предчувствие?
Я быстро нагнала их. Уверенность вновь поселилась в моем сердце. Нужно было как можно быстрее нейтрализовать Стефана, пока он не наделал дел, не поддающихся контролю.
По-прежнему предупредительный, он проводил нас до самого аэропорта. Мне не терпелось остаться наедине с Бернаром.
— Я тебя не понимаю, — запальчиво начала я. — То ты сомневался во всем, а теперь просто поглощен каким-то спонсорским проектом. Надеюсь, ты не собираешься этим заниматься?
Бернар вынул из кармана бумажную салфетку и тщательно протер кресло, в которое и погрузился с выражением отвращения на лице.