ь. И Нико она могла доверять – он, как прохладная вода, тушил пожар у нее в душе.
Иногда по вечерам она была в подавленном состоянии, и Нико умел распознавать явления в атмосфере. Знал, когда принести цветы, шоколад или вино. Еду. Он мог, не спрашивая, заехать в ее любимую лапшичную и заказать острую «пьяную лапшу»[28] с тофу, обжаренным рисом с базиликом и креветками. Кальмары и дамплинги. В те тупиковые месяцы после развода, прожитые будто под нависшим ядерным грибом, он был верным и очень необходимым компаньоном. Она лишилась Джоэла – своего мужа, любовника, партнера, друга, своей компании, – человека, с которым делила всю свою жизнь. Человека, с которым спала с одной постели и ходила в кино. Человека, которому все рассказывала, человека, ставшего частью ее семьи. Человека, с которым каждый вечер ужинала и который каждую субботу после обеда ходил с ней за продуктами. Все крупное и мелкое, что связано с ним. Даже глупое, раздражающее. Важное. Теперь ей приходилось делать все это одной.
А Нико был с ней, когда ей было это нужно – как припрятанная аптечка первой помощи.
Нико знал, что Талли не была готова к настоящим отношениям или к чему-то подобному. Она с самого начала говорила с ним открыто, давая понять, что в последние тринадцать лет не была ни с одним мужчиной, кроме Джоэла. Она призналась Нико в своем страхе, что, наверное, даже не помнит, как это – быть с каким-то другим мужчиной, кроме Джоэла. Нико пообещал, что поможет вспомнить. Он сказал: «Это хорошо, что я не Джоэл» – и поцеловал ее в губы, как делал это раньше, когда они были студентами, когда его дыхание пахло пряным раменом, а взгляд был воспаленным после бессонной ночи перед экзаменом. Сюжет, достойный хорошего рассказа: Нико был ассистентом преподавателя Талли по французскому и сам стал ее репетитором французского с бонусами. Oui[29], теперь они были взрослыми, вели взрослую жизнь, с ее свободами и проблемами, но… В душе он навсегда остался студентом Нико.
Студент Нико в библиотеке, в изумрудно-зеленом свете, с его belle bouche[30] и медленными, до дрожи внутри, поцелуями. Расширенные глаза студента Нико, когда Талли научилась переводить и повторять его сальности. J’ai envie de te baiser[31]. Студент Нико в малиновом свитере реглан с карандашом за ухом, и студентка Талли тает, как свечка, когда его видит. Студент Нико в том ярком, как электрический разряд, джемпере рыбацкого стиля, связанном косичкой из разноцветных ниток – она хотела изваляться в нем, как собака, впитать в себя его запах. Эспрессо, мята, бумага. Nico, je suis à toi[32].
Нико и Саския были женаты всего два года, и хотя их развод был не ахти каким скандальным и полным драматизма, как у Талли и Джоэла, Талли и Нико оба неизменно находили утешение в своих одинаково неустойчивых состояниях «после». Он часто звонил и посылал Талли сообщения, чтобы проведать ее, и это поддерживало и бодрило, но не подавляло. Они были вместе трижды со времени ее развода, все три раза в его просторном, с большими окнами лофте в деловой части города. Голый и запыхавшийся, лежа на спине, он еще раз сказал ей перед ее уходом во второй раз, что он готов встречаться, как только ей нужно будет напомнить себе, что Джоэл не был единственным обладателем члена на всем белом свете.
С их последней встречи прошел месяц. Несколько дней назад Нико прислал сообщение, что, возможно, заедет на вечеринку к Лионелу. Не познакомься она с Эмметтом, то обязательно ушла бы с вечеринки с Нико, но теперь у нее уже был спутник на вечер. Нико не свойственно излишнее любопытство – он не станет задавать слишком много вопросов. Их отношения всегда были как бы случайно глубокими. Глубоко случайными. И если бы Нико понадобилось, он легко нашел бы веселую даму в костюме тако или умную – в просторной белой рубахе со словом «фрейдистка» на груди, и в конце вечеринки удалился бы с ней в глубь длинной подъездной дорожки у дома Лионела. Мысль о Нико, уходящем с маскарада не с ней, а с другой женщиной, не то чтобы запускала у Талли счетчик ревности, но внутри у нее покалывало – где именно, она точно сказать не могла.
Нико бывал чрезвычайно упрямым и одержимым, зацикливался на споре, пока не доносил свою точку зрения до оппонента сто раз, но при этом он знал не только свои сильные стороны, но и недостатки, и сразу просил прощения. Он был красив и подходил ей, как герои романов ее любимой Джейн Остин. В ее представлении мисс Остин, забегая вперед, описала бы его, как высокого молодого человека с большими синими, как у Синатры, глазами, длинными ресницами и добродушной физиономией. Энергия Нико представлялась ей такой же синей, как его глаза. Талли иногда сама удивлялась, что не вышла за него, когда он предложил, а они еще учились в колледже. Время выбрал неправильное. А теперь серьезные отношения с кем бы то ни было, пусть даже и с Нико, были бы после развода с Джоэлом расценены как слишком поспешные.
После развода в ее поведении не появилось так уж много необычного, за исключением того, что она давала волю своему естественному стремлению открыто предаваться грезам, плакала и поедала мороженое в больших количествах, когда не работала, позволяла себе среди дня выпить бокал или два вина, слишком много тратила на пряжу, пижамы, а также французские и корейские продукты ухода за кожей. Она втайне завидовала разведенным подругам, которые делали пластические операции, потчевали себя поездками на тропические курорты и покупками элитных автомобилей, имели бездумный секс с мужчинами, с которыми знакомились в приложениях для случайных связей. Одна подруга исчезла больше чем на месяц, умотав с лихим французом в Париж. Айша после каждого разрыва отношений делала стрижку и перекрашивала в спальне стены, раскуривала шалфей и дымила, изгоняя самые последние крупицы воспоминаний о любовнике. Талли хоть и мучилась бессонницей, не просила выписать ей снотворное и даже не сменила прическу по случаю развода. Она пока не разгулялась, но понимала, что рычаг пейнтбольной машины оттянут далеко – и она вот-вот отпустит его, после того как многие годы она не обращала внимания на свои чувства, а лишь прислушивалась к чувствам других. Она еще разгуляется! Она такое устроит! Все еще будет!
Эмметт опять вдохнул через рот, выдохнул через нос, и это было так чувственно! Зачем он это делает? Так сексуально. Ах, этот неразрешимый парадокс: с одной стороны, она не хочет, чтобы он себе вредил, а с другой – ей так нравится смотреть на него с сигаретой. Покраснев, Талли отвернулась. А вдруг он специально? Или вправду настолько привлекателен, но даже не подозревает об этом? Знает, но все до лампочки? Ему сейчас много о чем приходится думать. Он мог просто облокотиться о стену, сексуально курить, и ни одной живой душе не будет до этого дела. Он был в депрессии, а депрессия не делает человека сексуально привлекательным. Она ее видела каждый день в таких количествах, что никак ее не романтизировала. Люди умирали, люди страдали, люди сдавались. Забывали, как они важны и любимы. Депрессия, как вакуум, высасывала из человека все, не оставляя ничего, кроме тяжкого бремени пустоты.
Они стояли у окна ресторана и молча курили. Она боялась, что Эмметт, глядя на нее, прочитает ее мысли, и постаралась придать лицу непринужденное выражение. Эту технику она часто использовала в работе с клиентами: проецировала безмятежность. И когда он ей улыбнулся, улыбка не была пугающей. А была приятной и немного хитрой. Как будто он хотел сказать «я ведь тебе говорил». Талли улыбнулась в ответ. «Точно. Ты ведь мне говорил».
– Еще раз спасибо за все. Еда, напитки, выбор костюмов, – сказал он, когда уже после обеда они шли по торговой улице и воздух был как прохладная вода.
– Не стоит благодарности, – сказала она и на мгновение замолчала. – Вчера я сказала, что мне лучше, но временами после развода мне по-прежнему тяжело, – выпалила она.
– Слушай, он, судя по всему, придурок. И тебя не сто́ит. – Эмметт будто только и ждал разрешения это сказать.
– А ты в этом уверен? – фыркнув, переспросила Талли.
Они остановились у магазина свечей. Талли знала, что, попадая туда, теряла способность надлежащим образом распоряжаться деньгами и без малейших колебаний отдавала полтинник за свечи, от которых дома пахло костром, тыквой, яблоневым цветом. Оглядев витрину, она заметила свечку этой осени, выпущенную ограниченным тиражом, которой не было в наличии в ее прошлый визит. Она прижалась носом к стеклу.
– Черт побери, я все бы отдал за такую жену, как ты. Честное слово, – сказал он, глядя на ту же самую свечку с тем же вожделением.
– Да ладно, ты просто пьян, – хихикнув, возразила она. – Зайдем, купим ее. Но цены здесь заоблачные. Пошли. – Она взяла его за руку, он не сопротивлялся.
Для похода на торговую улицу Талли выбрала удобную одежду, в которой чувствовала себя привлекательной, будто сорокалетняя Гермиона Грейнджер, отправившаяся на экскурсию в Хогсмид за сливочным пивом. На ней была просторная теплая кофта, вязать которую она закончила еще в летнюю жару, насыщенного цвета красного золота. Она надела ее поверх серого боди с длинным рукавом и темных джинсов в обтяжку. На ноги она сначала хотела надеть оксфорды цвета ириски, но передумала и надела проверенные водонепроницаемые ботинки коричневого цвета, гордая собой из-за сделанного впервые за эти сутки разумного и практичного выбора. Она не хотела, чтобы было заметно, будто она прилагает слишком большие усилия, но ведь это был особый случай: Эмметт жив! И она жива! Она добавила серьги-кольца, маскирующий карандаш и пудру, подводку для глаз и румяна. И помаду, как же без нее. Она из дома не выходила, не наложив хотя бы телесный оттенок и блеск для губ.