– Пойдем отсюда. Эти могилы… Терпеть не могу. – Талли потянула его за рукав.
Она взяла его за руку, и они направились в кондитерскую за тыквенным тортом, глазированным белым сливочным кремом. Пока она была внутри, Эмметт зашел на рынок через дорогу, взял из ведра букет подсолнухов, с которых капала вода, и понес к кассе. Когда она с тортом вышла на улицу, он взял его у нее из рук, заменив цветами.
– Ой, а это зачем? – улыбаясь, спросила она.
– Это тебе. И Ван Гогу.
– Ах да, милый Ван Гог. Спасибо, Эмметт, – сказала она и прижала цветы к груди.
Под свежими потоками дождя врассыпную разбежались одетые в костюмы дети и их родители, заскользили по гладкому асфальту машинки для гольфа. Эмметт и Талли, держась за руки и накрывшись капюшонами, неторопливо шли домой. Мимо освещенных крылечек и тыкв, мимо оранжевых ковриков у дверей и хеллоуинских венков. Талли здоровалась с соседями и махала им рукой. Соседи смотрели дружелюбно, на Эмметта тоже, все улыбались и счастливо занимались своими делами – ведь настал Хеллоуин.
От: JoelFoster1979@gmail.com
Кому: Talliecat007@gmail.com
Тема: Re: ты мне тоже небезразличен
Талли,
У меня нет ощущения что я выиграл. Нет, это так не работает. И спасибо что ответила мне есть ли у тебя кто-то. Спасибо что не выставила меня дураком за то что спросил. (Кстати он похоже был создан в пробирке специально для тебя.)
Так вот… Должен сказать тебе кое-что, а потом уж да, сделаем в письмах паузу. Если ты так желаешь. Еще раз хочу сказать – ценю что ты вышла на связь. И хотя понимаю что речь не только обо мне, я тем не менее почувствовал себя лучше.
Хочу тебе кое в чем признаться. Полагаю, Лионел тебе этого не рассказывал.
Лионел первым узнал про меня и Одетту. Он страшно разозлился и я думал, что он действительно надерет мне задницу. Лионел умеет навести страх. Я умолял его позволить мне самому все рассказать тебе, но струсил и не рассказал… Ты узнала сама по себе ведь ты не дура. Лионел сам тебе не рассказал лишь потому что у нас с тобой была в разгаре пятая попытка ЭКО. Он решил что эта новость на тебя слишком плохо подействует. Сам он узнал из рассказа нашего общего друга по художественной галерее. И честное слово я не знал что этот человек был в курсе. Одетта и я… мы не то чтобы открыто флиртовали на работе. Как я уже говорил, я ничего не планировал.
Я знаю как ты относишься к Лионелу и считаешь что он ведет идеальную жизнь, но мне кое-что известно…
Он меня навсегда возненавидит за то что пишу тебе это но он признался что вскоре после их женитьбы он изменил Зоре. Один раз, когда он еще временами жил в Нью-Йорк-Сити… с женщиной оттуда. С Зорой они были всего год как женаты. Он признался ей и сказал что их отношения с тех пор стали лишь крепче. Он получил урок и не потерял Зору. Я поклялся никому не говорить но сейчас нарушаю клятву. Но когда он мне об этом рассказывал я почувствовал что может он говорит мне… чтобы вселить в меня мысль что если он и Зора смогли оставаться вместе и после всего наладить отношения то возможно мы с тобой сможем тоже. Когда я выехал из нашего дома и переехал к Одетте… я еще надеялся что нам с тобой удастся… что-то наладить. Я этого хотел. Мне кажется мы оба пытались отыскать способ оставаться вместе… но все произошло так быстро… а потом… Одетта сказала мне что беременна.
Я подумал что сейчас можно тебе об этом рассказать потому что… ну, потому что как мне показалось твои раны затянулись и ты счастлива и вроде живешь дальше. И я не хочу чтобы у меня были от тебя тайны. Мы с Одеттой ходим к психологу и я учусь как быть более открытым и искренним. Для тебя и в твоей жизни лечение очень важно… и я помню как настойчиво ты старалась уговорить меня на это… Прости меня что я пошел на это лишь после всего случившегося.
Еще хочу тебе сказать что нарочно не сменил пароль на Фейсбуке. Знаю что ты заходишь туда и просматриваешь. Я вижу когда это происходит. Не странно ли что мне нравится наша тайная связь? Больше нигде мы не связаны… и я не знал поговорим ли мы еще когда-нибудь… и вдруг твое письмо.
Надеюсь ты возьмешь ребенка если именно этого хочешь. И как бы банально это ни прозвучало… желаю тебе всего самого хорошего в жизни и чтобы сбылось все чего ты хотела. Никто не заслуживает этого больше чем ты. Ты будешь ПОТРЯСАЮЩЕЙ матерью. Ты заслуживаешь всей любви и самого лучшего что есть на свете. Мой почтовый ящик открыт для тебя. Не проблема если это последнее из наших писем, но знай что я глубоко (горько) сожалею что принес тебе/нам столько боли. Знаю что этих слов никогда не будет достаточно. Ты полная противоположность «ни на что не годной». И твое прощение имеет для меня огромное значение.
Д
Он принимал душ, и письмо Джоэла все не шло у него из головы. Хватит писать Джоэлу. Дурацкая была затея, и она уже в прошлом. Теперь Эмметт знал то, чего не знала Талли, и не скажет ни одной живой душе. Его коробило, что он знал тайну ее брата и ничего ей не рассказывал. У нее загорались глаза, когда она говорила о Лионеле, даже когда он доставлял ей беспокойство.
Эмметт сделал воду в душе максимально горячей в попытке смыть с себя грехи и опять вышел, благоухая как Талли. Он взял с собой в ванную пакет с туалетными принадлежностями и, положив на язык таблетку бета-блокатора, запил водой из крана. Эмметт воспользовался зубной нитью и почистил зубы своей компактной зубной щеткой и пастой, использовал свой собственный дезодорант с лесным ароматом, напомнив себе, что скоро отсюда уедет. Он надел темно-синий костюм, который Талли повесила на двери. Она сказала, что собиралась вернуть покупку, но забыла. Потом хотела пожертвовать его на благотворительные цели, но руки не дошли. Вот он и висел, в застегнутом на молнию чехле, в дальней части шкафа, рядом с пальто и платьями, похожий на злого духа. Предвестника чего именно, она не знала. «Может, узнаю сегодня», – сказала она и как бы устрашающе пошевелила пальцами, что вызвало у него улыбку.
Костюм, дорогой и узкий, был немного тесен Эмметту в талии, да и штанины оказались коротковаты. Рукава пиджака доходили как раз до запястий, но слишком уж вздергивались, когда он вытягивал руки вперед или вверх. Он посмотрел на свое отражение в полный рост в зеркале на внутренней стороне двери ванной, держа руки прямо над головой, будто ныряльщик вниз головой, которому суждено выиграть олимпийское «золото», вызвав минимальные брызги. Талли выдала ему и белую рубашку с газово-голубым галстуком и пару тонких темно-синих в мелкий светло-голубой горошек носков. Эмметт пригладил волосы и бороду, подался вперед и замер, глядя на отражение – он смотрел так долго, что почувствовал, что начинается деперсонализация. Чтобы остановить ее, он надолго закрыл глаза.
Талли постучала в дверь. Сердце у него бухнуло, и он порадовался, что бета-блокатор достаточно скоро подействует и смягчит его состояние. Он всегда сверхчувствительно относился к своему сердцебиению, распознавая малейшие нюансы типичной электрической регулировки в течение дня.
– Как все это смотрится? – спросила она.
– Ты сама скажи, – открывая дверь, ответил Эмметт, и сердце его теперь маршировало как целое войско.
– Ух ты, получилось! При полном параде! Смотрится на тебе великолепно! – живо отозвалась Талли из коридора и щелкнула выключателем у себя за спиной. Лампочки с потолка отбрасывали широкоугольный свет на стены и узкую полоску пола у них под ногами. От их фигур в углах вырисовывались неожиданные тени, как тьма и свет на картине Караваджо. Она смерила его взглядм, остановилась на лице, встретилась с ним глазами, улыбнулась.
Эмметт внимательно оглядел ее. Стальной серый пиджак и такого же цвета узкая до колена юбка. Колготки и черные туфли на каблуке, в которых она была с ним нос к носу. Скалли была невероятно привлекательна. А Талли в костюме перед ним? Столь же неотразима.
(Довольная и милая в своей юбке-карандаше. Глаза с густо-черной подводкой, чуть загибающейся кверху в уголках. Губы блестят красновато-коричневым оттенком. Свист восхищения.)
– Ты выглядишь прямо-таки потрясающе. Э-э, это и есть юбка-карандаш? Она одного цвета с карандашом. Поэтому так и называется? – спросил он.
Талли рассмеялась, но сначала поблагодарила за комплимент.
– Что? Я ошибся? – хмыкнув, продолжал он. Он действительно не знал, что такое юбка-карандаш, и, похоже, объяснять она не собиралась.
– Мужчины – забавные, – похлопав его по плечу, сказала она и протянула ему бейджик ФБР Малдера, который они купили в костюмном магазине. Он прицепил его на тот же манер, что и Талли. – Малдер и Скалли все время ходят в плащах, и сегодня вечер для плаща подходящий, но у меня, увы, только один.
– Бейджики произведут желаемый эффект, – повернув свой в горизонтальное положение, сказал Эмметт. На него смотрело перевернутое лицо Малдера.
– Готов?
– Погоди, – сказал он и снял с себя цепочку. – Скалли носит крест.
– Ой, нет. Ты уверен? Тебе дорог этот кулон, не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь случилось.
– Не переживай, – сказал он и зашел ей за спину. Она приподняла волосы с шеи, он застегнул замочек. Золотой крест замерцал, как пламя свечи, повиснув чуть ниже ямочки на шее, над незастегнутой верхней пуговицей ее смертельной белизны блузки.
Талли
Сделав остановку в кафе, Талли купила тыквенный латте для себя и черный кофе для Эмметта, своего пассажира, и покатила к Лионелу. Торт лежал на полу сзади, в машине пахло октябрьской мечтой. Пока они ехали по влажным, освещенным фонарями улицам, через равные промежутки времени вспыхивал свет, освещая лица обоих. Блеснув золотом, зашло солнце, и Талли нарочно ехала медленно, остерегаясь в осенней темноте ряженых, вышедших на поиски сладостей.
– Дом у брата экстравагантный, – сказала Талли. Она убавила громкость радио, группа