– Он мой друг… новый, – сказала Талли и вспомнила о поцелуе. С ума сойти. Как быстро все это случилось!
– Если хочешь, я останусь здесь, с тобой. Может, что-то надо сделать? Ты ела? Могу принести. Где Айша? – спросил он и оглянулся по сторонам, будто она появится при одном упоминании ее имени.
– В Лейк-Тахо. Завтра возвращается. То есть сегодня, – сказала Талли, осознав, что наступило воскресенье. – Я в порядке. Потом поем. Спасибо. Напишу тебе позднее.
– Точно?
– Точно. Иди домой и поспи, – сказала она и обняла его. Он попрощался, взяв ее лицо в ладони, поцеловал в лоб и ушел.
Талли тихо сидела рядом с Эмметтом, боясь разбудить его, если он спит. Она закрыла глаза и сбросила каблуки, прислонилась головой к стене. Жив ли Лионел? В панике она открыла глаза, посмотрела на все еще сидящего рядом Эмметта. Бросила взгляд на мерцающий телеэкран, долго смотрела на обои, пока узор сначала не расплылся, а потом прояснился снова. Неужели так и происходит? Родные настороженно не теряют надежды, но переживают на этих самых стульях в ожидании того момента, когда врач, может быть хирург, с трагическим выражением лица выйдет к ним с плохой новостью? Талли снова закрыла глаза, попробовала сосредоточиться на дыхании, дабы усмирить тошнотворное чувство внутри. Лионел не может умереть. Лионел не умрет. А что, если умрет? Бедная Зора. Бедный Ривер. Их родители, его друзья. Все-все. Люди на самом деле от такого умирали. От нелепых несчастных случаев погибло больше людей, чем Талли хотелось верить. Вмиг прерванные жизни, внезапные остановки дыхания происходили с пугающей частотой, каждую минуту.
Одиннадцатого сентября Лионел находился в Нью-Йорк-Сити, и Талли, которая три часа не могла до него дозвониться, в то утро мысленно его похоронила. А несколько лет назад Лионел во время командировки в Грин-Бей попал в аварию на снегоходе. Джудит тогда позвонила Талли и сказала: «Лионел разбился», и тут же у Талли заработал встревоженный мозг, похоронивший Лионела еще до того, как мама успела сказать, что он получил только небольшой перелом запястья. Мысль потерять старшего брата была невыносима. Как они все будут жить без него? Она снова плакала, стараясь делать это украдкой, впрочем, безуспешно – папа с Глори засуетились было вокруг нее, но она лишь отмахнулась от них. Она закрыла лицо руками. И затряслась в рыданиях. На ее спину легла теплая рука Эмметта, и она поняла – помимо знания, что с Лионелом все хорошо, это было то единственное, что ей в тот момент было необходимо.
Она дала волю слезам, потом отдышалась и опять прислонилась головой к стене. Удастся ли заснуть? Спала ли она? Она не знала, сколько прошло времени, когда открыла глаза и увидела, как разъехались те жуткие двери.
Эмметт встал. Талли поднялась на ноги и, чтобы унять головокружение от резкого выхода из сна и подъема, коснулась рукой прохладной стены. Стулья, на которых сидели папа и Глори, заскрипели. Они молча смотрели, как в приемный покой вышла обессилевшая Зора в костюме Афины, будто бы парящая над полом, несомая в потоке воздушной белой ткани, как привидение, и это могло означать, что Лионел не выжил.
Почему стены вдруг заходили ходуном?
Талли посмотрела на папу и Глори. Где мама? Как она могла пропустить этот момент? Где ее черти носят? Она должна быть здесь! Талли встретилась взглядом с Зорой.
– Лионел… в порядке. Или будет в порядке. Но в палату его переведут еще через несколько часов. Честно говоря, вам всем стоит пойти переодеться, отдохнуть и подъехать попозже, – объявила она. – И спасибо, Эмметт, что спас его. Я сама не видела, но мне рассказали, что ты сделал, – добавила Зора, подошла к нему и крепко обняла.
– Он в сознании? Разговаривает? Как он? – взволнованно заговорила Талли. Она уже не помнила, когда в последний раз так счастливо плакала. Эмметт положил руку ей на плечо. Папа и Глори подошли к собравшимся вокруг Зоры и выдохнули с облегчением, услышав ее слова.
– Сейчас он в отключке из-за лекарств. У него были ужасные боли! Было запредельно страшно, – тоже заливаясь слезами, добавила Зора.
С улицы вернулась мама, окутанная свежим дымом. Раздражение, которое раньше Талли чувствовала к ней, опасаясь, что она пропустит ужасное сообщение о Лионеле, растаяло. Лионел был в порядке.
Мама подошла к Зоре, которая пересказала ей свои новости.
Лионел был в порядке.
– Я останусь. Кто-нибудь хочет есть? Пить? Я спущусь и куплю, – сказала мама.
– Не могли бы вы принести мне крекеров? И чаю? – попросила Зора. Еще она сказала, что позвонила родителям и что Ривер в целости и сохранности спит у них дома. – Сколько времени?
– Почти два, – взглянув на часы, сказал Эмметт. Талли и так знала – она всегда безошибочно определяла время ночью кожей, чувствовала нутром.
– Мы сегодня переводим часы на час назад, – вспомнив, пробормотала она. Все растянулось, став пластичным, как тянучка. Даже время больше не подчинялось четким правилам.
– Пожалуйста, поезжайте и отдохните, – повторила Зора.
Папа и Глори сказали, что идут в кафе через дорогу выпить кофе.
– Он смотрит на тебя влюбленными глазами, – шепнула мама Талли, обнимая ее.
– Кто, Нико? – шепотом переспросила Талли. Маме Нико всегда нравился, но, когда он заезжал, она выходила курить и его не видела.
– Нет, – сказала мама и, отстранившись, кивнула в сторону Эмметта.
– Ладно, хватит. До скорого, мама, – сказала Талли. Джудит направилась по коридору к выходу.
– Мы вернемся. Скоро вернемся. Передай это Лионелу. И что мы его любим, – сказала Талли и обняла Зору.
– Скажу, – пообещала Зора. – Он любит тебя. Очень любит. Трудно даже представить, что мужик так сильно любит младшую сестренку, – добавила она, обращаясь к Эмметту.
– Я его очень люблю. Не знаю, что бы я без него делала, – вытирая глаза, сказала Талли и прерывисто вздохнула. – И, пожалуйста, позвони, если мама отобьется от рук, – шепотом добавила она.
– Позвоню, обещаю, – сказала Зора. – До скорого.
Уже дома Талли и Эмметт стояли в коридоре возле ванной комнаты.
– Вот – а то потеряю. Спасибо, что одолжил его мне. – Талли завела руки за шею, расстегнула цепочку. Эмметт расстегивал рубашку. – Погоди. Давай я. Тебе надо поосторожнее со своими ожогами. И, наверное, ибупрофен еще прими. Он же помогает от ожогов? От любой боли, так ведь? – сказала она. Зайдя ему за спину, она надела цепочку ему на шею и застегнула. Потом встала перед ним и принялась расстегивать рубашку, его руки были опущены. От него так сильно пахло дымом, что могла сработать противопожарная сигнализация.
– Мои руки в порядке. Болят, но не очень.
– Эмметт, можно я сама? – В ее тоне отчетливо слышалась досада. Ведь она планировала на этих выходных позаботиться о себе, а в итоге заботилась обо всех остальных. Опять! Она устала. Очень устала.
– Можно, конечно.
Талли чуть не плакала, расстегивая одну пуговицу за другой, а он стоял тихо и неподвижно, спиной к стене. Кошки были здесь же, щурились на свет и хлопали глазами.
– Черт, ну и упрямец же ты, – сказала она. Голодная, усталая и обеспокоенная. Как было хорошо ругаться на него, выплеснуть всё, что накопилось.
– Да, я знаю, – кивая, сказал он.
– Как же, черт возьми, мне это надоело.
– Понимаю, но мне нравится, когда ты мной помыкаешь.
Очень аккуратно она стянула рукав с его левой руки, осторожно повернула его и стянула рубашку с правой. А когда он оказался к ней лицом в одной белой футболке, она взялась за подол и сняла ее через голову. Медленно сняла. Его кожа зарозовела, как при небольшом солнечном ожоге. Когда он остался без рубашки – с одним золотым крестом на шее, – она с нежностью прижалась к его голой груди и поцеловала его, глубоко вдыхая. Он дышал с ней в унисон. Он взял ее лицо в перевязанные ладони, и бинты были похожи на перья.
– Нам не удалось поговорить о поцелуе, – целуя и отстраняясь, сказала она. Эмметт молча целовал ей шею. – Все очень запутанно, я понимаю, ведь сегодня воскресенье. Оно уже наступило, и сегодня ты уезжаешь. А с тобой точно что-то неладно. Ты так многое мне не рассказываешь… ты запираешься, я ничего не могу от тебя добиться, и мы друг друга почти не знаем. Ты даже не дрогнул, когда на брате загорелся костюм! – Ее глаза была закрыты, лицо обращено к потолку, Эмметт продолжал целовать ее шею, мочку уха.
– Так нормально? – спросил он и более решительно поцеловал ее в губы.
Она кивнула.
– Так нормально? – спросил он, расстегивая молнию на юбке.
Она ответила утвердительно.
– А так нормально? – спросил он, опускаясь перед ней на колени, стягивая с нее юбку.
Она ответила утвердительно, когда нога в черном чулке ступила за пределы образованного юбкой круга.
– А так? – спросил он, подняв на нее глаза. – Скажи мне, что это нормально.
– Мне тоже нравится, когда ты мной помыкаешь.
– Молодец.
Он потянул за полоску кружев между ее ногами, отодвигая ее в сторону. Это черное кружевное белье она не надевала с тех пор, как ушел Джоэл; кружева сочетались с отделкой на чулках, пристегнутых к поясу. Когда Талли сказала Эмметту «да», у нее в голове раздавалось lieve schat и Нико, Нико, Нико, давая понять, что Джоэл не был единственным в мире обладателем члена. Был он и у Эмметта, конечно, был. Этот Эмметт Аарон Бейкер – преклонивший колена перед ней, как перед Богиней, поддел ее ногу и забросил себе на плечо.
Эмметт
(На кровати у Талли две пышные декоративные подушки, длинная подушка большого размера, вязаное одеяло поверх стеганого одеяла кремового цвета. Тумбочка: очки, светильник с вращающимся абажуром, две заколки-невидимки, черная резинка для волос, расплюснутый тюбик крема для рук, пустой стакан. «Мифология: бессмертные истории о Богах и героях» Эдит Гамильтон. Верхний ящик туалетного столика: две свечки, небольшая упаковка бальзама для губ, торчащие из узкой бутылки засохшие розы, бледно-зеленое блюдце из матового стекла, усыпанное серьгами, изящные ожерелья, висящие на высоком светильнике, полоска черно-белых фотографий ее с Нико Тейтом из фотоавтомата, стеклянные пузырьки духов: круглые, прямоугольные, квадратные.)