ь надо? – спросила она, глядя куда-то поверх плеча Эмметта.
Эмметт обернулся и увидел идущего к ним по коридору мужчину – он его почти узнал как человека, возможно, сидевшего с ним рядом в автобусе лет десять назад.
– Это Джоэл. Джоэл здесь. Что за черт, почему он здесь? – говорила Талли, дыша в обтянутое фланелевой рубашкой плечо Эмметта. У него кровь застыла в жилах.
Талли
Перед ней стоял Джоэл в одежде, которую она раньше никогда не видела: дорогой с виду темно-серый свитер и узкие брюки, идеально подходящие по цвету, как будто ему выдали униформу. Бордовые кроссовки. Это произведение минимализма являлось человеком, который когда-то был для нее всем. Его черные как смоль волосы были собраны на затылке, но несколько непокорных завитков окаймляли лицо. Она страстно ненавидела его хвостик на фото, но в жизни его волосы были великолепны, и ах, как ее это бесконечно раздражало. Он стоял перед ней: его фигура, которую она так хорошо знала, и унылое, озабоченное выражение лица. В какую-то секунду ей показалось, что он сейчас бросится ее обнимать, но он этого не сделал. А просто стоял рядом, слишком тесно, как будто ничто не нарушило их прежней непринужденной близости.
Невзначай взглянув на Эмметта, Джоэл снова настроился на Талли и тихо поприветствовал ее.
– Джоэл, что ты здесь делаешь? – спросила Талли. Она чувствовала его запах – это было и сладко, и горько одновременно – привычка к прохладному душу по утрам и дорогому шампуню, от которого у нее на языке оставался вкус кислых зеленых яблок.
– Я прилетел, так как услышал о Лионеле. Бен сообщил, – сказал Джоэл. – Как он? Сильные ожоги? Бен утром, когда ушел из больницы, написал еще, сказал, что Лионелу лучше?
– Он… э-э… в порядке.
– Черт, какое облегчение. Он полностью поправится? – спросил Джоэл.
– Да. Ожоги второй степени на руке и туловище и огромный ожог третьей степени на ноге… Послушай… ты только утром прилетел из Биллингса? Один? – спросила Талли.
– Да. Добрался часов за пять. Рейс немного задержали… навалило много снега… – сказал Джоэл. – Ого, ты в очках.
Талли взглянула на него и кивнула, потом посмотрела на большие электронные часы, висевшие на стене в коридоре. Скоро вечер. Даже с дополнительным часом день улизнул от нее, как бурундук.
– Зачем?
– Что – зачем? – спросил Джоэл. Буднично спросил.
– Зачем ты прилетел? – повысив голос, спросила Талли.
– Бен сказал, что Лионел может умереть! – Джоэл насмешливо хмыкнул, и она почувствовала, что с ее стороны было глупо и нелепо задавать этот вопрос. – Я пробовал звонить тебе. Писал сообщения. Послал мейл…
– Джоэл, я уверена, что Бен был пьян и погорячился. А твой номер я заблокировала. Мейл не проверяла…
– Уф… э-э, погоди. Прости, пожалуйста, но мне очень нужно в туалет. Подожди, – сказал Джоэл и скрылся за углом коридора.
– Не понимаю, о чем он. Бен вместе со своей девушкой, видимо, напился в стельку и сам не ведал, что говорит! В голове не укладывается, что Джоэл здесь, – сказала Талли, потрясенно глядя на Эмметта. – Ты мог себе представить, что он сюда явится?
Эмметт замотал головой, выражение лица у него было натянутое.
– После всего… он летит сюда и является в больницу, будто мы одна большая дружная семья? Ух, даже не знаю, что сказать. Это, черт возьми, уже слишком.
– Ты сама-то как? – спросил Эмметт.
– Нормально, наверное. Но ничего пока не понимаю, – сказала она.
Эмметт кивнул, наблюдая за ее лицом. Она смотрела на него и молчала, мысли проносились в голове бешеным вихрем. Джоэлздесь Джоэлздесь Джоэлздесь Джоэлздесь – по кругу, как сигнал воздушной тревоги.
Она обернулась на звук шагов.
– О’кей, – снова подойдя к ним, сказал Джоэл резким от переживаний голосом. – Привет, приятель, – обратился он к Эмметту, протягивая руку.
Талли наблюдала, как по щекам Эмметта разлился румянец, и его лицо загорелось, как будто его включили в розетку.
– Привет, – сказал он, выставив ладони вперед и давая понять Джоэлу, что не может пожать ему руку.
– Джоэл, это Эмметт, Эмметт, это Джоэл. Эмметт помог потушить пламя. И обжег руки, – объяснила Талли.
– Ого. Ничего себе, – взглянув на руки Эмметта, сказал Джоэл и слегка наклонил голову.
– Джоэл, ты никогда не посылаешь мне мейлов.
– О чем вы говорили перед тем, как ты пошел в туалет?
– Э-э, да, я знаю, переписываемся мы не часто, но все же… – расширив глаза, начал Джоэл.
– Талли, можем мы поговорить наедине? – наклонившись к ней, сказал Эмметт ей в ухо.
– Конечно. Мы сейчас, – сказала Талли Джоэлу, предвкушая, как приятно будет уходить от него прочь с другим. Джоэл уселся в одно из свободных кресел в той же части коридора и вытащил мобильник. Талли и Эмметт отошли за угол, где могли побыть одни.
– Прости меня, пожалуйста. Ты мне сделала столько добра. Это я виноват в том, что Джоэл здесь, но я собирался все тебе рассказать, я клянусь. Я как раз хотел сказать тебе, когда ты увидела его, – проговорил Эмметт. Он отвел взгляд от нее, потом снова посмотрел на нее, на потолок, на пол. Как будто стоял за кулисами и боялся ступить на сцену. Кажется, он даже плакал? Мозг Талли был охвачен паникой.
– Эмметт, ничего не понимаю. Давай по порядку. Я не поняла, что ты сказал. Как ты вообще можешь быть виноват в том, что Джоэл здесь? Поверь мне, твоей вины здесь нет. Что ты вообще говоришь? Ты нормально себя чувствуешь? – спросила она. Может, у него опять приступ? Ему и правда необходимо разобраться с лекарствами, и она обязательно скажет ему об этом, как только они со всем этим разберутся. Так много всего происходило, что его несло на повышенных оборотах. Ее, кстати, тоже несло. Внутри все дрожало, как желе.
– Ты забрала мои письма, а я поговорил с Джоэлом. Это был гадкий поступок, и мне так жаль, – сказал он.
– Твои письма? – переспросила Талли, копаясь в памяти, как копалась в его карманах в четверг вечером. – О’кей… да. Я… правда… посмотрела твои письма. Мне следовало сказать тебе… Мм, в каком смысле поговорил с Джоэлом? Как поговорил? О чем?
Эмметт говорил с Джоэлом? Эмметт говорил с Джоэлом. Эти слова были как шифр, который невозможно разобрать.
Из-за угла появился Джоэл, который поманил их пальцем.
– Я так и думал, что узнал тебя, приятель. Ты Рай Киплинг. Из Блума. Я следил за всем тем дерьмом, которое с тобой несколько лет назад случилось. В «Новостях Юго-восточного Кентукки» написали, что ты пропал. Почему она сказала, что тебя зовут Эмметт? Кто такой Эмметт? – подняв подбородок, спросил Джоэл.
Его слова будто превратились в пар, в котором она задохнулась. И теперь уже Талли чувствовала, что объята пламенем.
Рай
Райланд Миллер Киплинг родился в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году в Блуме, штат Кентукки, находящемся в одном часе езды к югу от Клементины. В двадцать три года Рай по весне женился на Элеанор Кристине Блум. В тот же год, в Рождество, у них родилась дочь, Брайар Анна Киплинг. Волосы у Брайар Анны были такими же рыже-золотисто-русыми, как у Рая, а глаза карими и губки бантиком, как у Элеанор Кристины. Рай работал долгие дневные смены, часто допоздна, в ресторане на озере Блум, оплачивая их жилье, Медоносный домик.
Когда они познакомились, Элеанор попросила его называть ее Кристиной – ведь она была актрисой, а имя «Кристина Блум» напоминало о старом Голливуде. «В честь кого-то с таким именем можно назвать духи», – говорила она. А когда Брайар Анна начала говорить и называть свое имя, то старалась изо всех сил, но какие бы усилия она ни прикладывала, у нее получалось «Бренна». Так они ее и называли.
Кристина была немного сумасбродна и непредсказуема, но Рая это привлекало, и в первый год их брака не составляло проблемы. У него и у самого случались перепады настроения и были свои странности, как, впрочем, и у всех. Но после рождения Бренны психические проблемы Кристины вышли из-под контроля. Она могла не выходить из спальни целые дни, а иногда и недели. Депрессивные фазы переливались в маниакальные эпизоды, которые перетекали обратно в депрессивные фазы, выплескивавшиеся в их спальню, текшие по полу в коридоре в гостиную и кухню, выливавшиеся на лужайку перед домом. Нефтяными пятнами была украшена вся их жизнь. После рождения Бренны Кристине поставили диагноз: пограничное расстройство личности и маниакально-депрессивный психоз. Жена призналась ему, что ей всегда казалось – у нее проблемы с психикой, но родители не обращали на них внимания, говорили, что она все их перерастет. Блумы не желали запятнать свою идеальную семью психической болезнью. Они даже намекнули, что, возможно, именно Рай доводит ее до плохого самочувствия.
Рай сопровождал Кристину на приемы к психиатрам, оставляя Бренну на это время со своими родителями. Он приходил и, если она так хотела, садился рядом с Кристиной на кушетку, или, когда она просила, оставался в комнате ожидания и сидел, уставившись в мобильник или листая новые и старые номера журналов Field & Stream, Time, People. С сеансов диалектической поведенческой терапии Кристина выходила утонченной и светилась надеждой. И они отправлялись дальше, домой, начинать сначала. Она принимала лекарства, они помогали; потом ей надоедало наступавшее оцепенение, и пить таблетки она переставала. Так повторялось раз за разом, как дверь-вертушка между успехом и неудачей.
Были вереницы дней, когда им казалось, что они со всем справятся. Вместе. Если было нужно, Рай готовил сам или приносил еду из ресторана, убирал дома, когда Кристина была не в состоянии, заботился о Бренне. И бывало, что Кристина, уверенная и довольная, осмысленно проявляла внимание к Бренне и, когда было нужно, просила о помощи. И если его можно было назвать человеком простосердечным, она была натурой необузданной – с огромной неистовой душой и огромными неистовыми мечтами стать знаменитой актрисой и драматургом. Кристина вернулась на работу в местный театр.