– Цирк, – возмутился инструктор, – прости, капитан.
Но Даниэль лишь понимающе кивнул. Его учеба проходила в жуткой обстановке, и это нормально для пилота. Хотелось бы иметь этот «цирк» на лекциях Карима или на тренажере со всеми отказавшими двигателями…
– Даниэль здесь! – крикнула Нина, помахав ему рукой. – Прыгай к нам!
Но внимание капитана привлек к себе инструктор:
– Мне нравятся твои люди, Фернандес. Ты имеешь дружный экипаж.
Даниэль не сомневался в этом, но пришел сюда не для того, чтобы слушать комплименты, – он сбежал из пустого дома к людям, которые рады видеть его.
– Экзамены через пару дней.
– Да, я знаю, после нашего возвращения из Лондона.
Это был последний город в его списке и первый, в котором он хотел находиться больше чем десять часов. Ему хотелось, чтобы Оливия побыла дома, и еще ему хотелось погулять по улицам Лондона. Странно. Еще недавно Даниэль ненавидел его, а сейчас чувствовал, что хочет познакомиться с ним ближе.
Столица Англии встретила их ярким солнцем, которое ворвалось в кабину пилотов, заставляя надеть черные очки.
– «Arabia Airlines», посадку разрешаю, ваша полоса девять, левая. – Голос диспетчера заставил Марка повторить эти слова обратно на землю.
– Возьму управление на себя, – произнес Даниэль, переводя рычаг выпуска закрылок в положение «Полное» и потянув рычаг выпуска шасси вниз. Они с грохотом вышли, и все кнопки тут же загорелись зеленым цветом.
Мягкое касание шасси длинной асфальтированной полосы заставило Даниэля не применять реверс и ощутить себя в Дубае, нажимая только на тормоз.
– Отлично, – удовлетворенно произнес Марк. – Последний раз, когда я здесь был, Дюпре останавливался всеми видами тормозной системы, не думая, что это Лондон.
– Единственный город на планете, где запрещено делать то, что мне и не нравится, – улыбаясь, произнес Даниэль, выруливая на рулежную дорожку и беря в руки трубку для связи с салоном.
Оливия смотрела из окна самолета на аэропорт Хитроу, понимая, что волнуется от предстоящей встречи с мамой. Через час она переступит порог родного дома, вдохнет аромат свежеиспеченного пирога, обнимет мать, а потом поднимется к себе в комнату и позвонит Даниэлю, приглашая на ужин. Жаль, что не на ночь. Но и ужина вполне хватит для того, чтобы побыть с ним вне работы.
Нахмурившись, она отвела взгляд от здания аэропорта. Что же она волнуется? От предстоящей встречи с матерью или с человеком, который вышел сейчас из кокпита, надевая пиджак и разговаривая с Марком? Или от того, что он еще не знает ее планов? Или от того, что он может отказаться от приглашения?
Их взгляды пересеклись в тот момент, когда Келси обратилась к капитану:
– Ты не будешь против, если мы отпустим Оливию домой?
Перспектива провести ночь в полном одиночестве мало радовала. И он одним словом мог изменить это. Ведь он против. Но, сам себе противореча, произнес:
– Нет.
Оливия должна быть с матерью. Это эгоизм – лишать ее радости от долгожданной встречи.
Они разошлись по разным сторонам, выйдя из аэропорта: Даниэль, отпуская шутки, зашел с экипажем в автобус, Оливия молча села в такси, которое повезло ее в направлении детства. Рассматривая знакомые улочки, зеленые скверы, мокрый от недавнего дождя асфальт, девушка улыбнулась, пытаясь побороть одиночество. Сейчас она не будет одна. Сейчас мама накормит ее пирогом с яблоками, ласково проведет по волосам рукой, как в детстве, и все встанет на свои места. Может быть, не придется звонить Даниэлю и у нее не будет времени скучать. Это всего лишь десять часов. Нет, уже девять…
Скрипучая калитка, ведущая в дом, впервые не заскрипела, впуская девушку. Мама, стоя на пороге, впервые произнесла другие слова:
– Оливия, почему ты одна?
Хотелось выйти за калитку и зайти еще раз. Может быть, все дело в скрипе?
– А с кем я должна быть?
Джина улыбнулась, протягивая руки:
– Я испекла твой любимый пирог, дочка.
Оливия бросила чемодан на дорожке и обняла мать, вдыхая ванильный запах, который шлейфом тянулся из кухни.
– Я думала о твоем пироге, мама.
Джина слегка отстранилась, рукой проводя по щеке дочери и смотря в глаза:
– В последний раз ты была грустная, находясь здесь. Сейчас я вижу блеск в твоих глазах. Это меня радует. Так почему ты одна?
Что можно скрыть от матери, которая умеет читать по одному только взгляду? Оливия улыбнулась:
– Я хотела побыть с тобой вдвоем.
Джина кивнула, делая вид, что удовлетворена ответом. Она знала, что Оливия намеренно уходит от него.
Они прошли в дом, где все стояло на тех же местах. Стабильность порадовала Оливию. Все как в детстве: стол с белой скатертью посередине комнаты, шкаф, полный книг, фотографии отца и маленькой девочки, стоящей рядом с ним, свадебная фотография ее родителей в деревянной рамке. Не было лишь книги в зеленом переплете, но сейчас это не было утратой.
Джина вышла из кухни с тарелкой, на которой дымился пирог, и поставила ее в центр стола. Оливия сотни раз видела эту картину. Мама всегда встречала отца после рейса фирменным пирогом с яблоками.
– Я накрою стол, милая, а ты поднимись к себе, прими душ и переоденься.
Она так и сделает, но вначале позвонит Даниэлю и пригласит его на ужин.
Оливия сделала шаг к лестнице, но остановилась, подбирая нужные слова:
– Мама, ты не против, если я приглашу на ужин одного человека?
Джина улыбнулась:
– Я удивилась, что ты не пришла вместе с ним.
Оливия не называла имени, но, судя по загадочной улыбке матери, та догадалась, о ком речь. Может, стоит пригласить Нину?
Поднявшись к себе в комнату, Оливия набрала Даниэля и долго слушала длинные гудки. Она придумала тысячи причин для его молчания. Он не брал трубку. Кинув телефон на кровать, девушка решила, что душ будет лучше, чем голос Даниэля Фернандеса спустя пять ее пропущенных звонков. Еще пять звонков она сделала после душа и пару перед тем, как выйти из комнаты. Он по-прежнему не брал трубку, и его молчание портило настроение, как черная туча на эшелоне.
Они не увидятся сегодня, и это к лучшему. Значит, так надо. У мамы не будет повода для развития бурной фантазии, и она не станет засыпать дочь вопросами, на которые нет ответов. Не придется придумывать, почему этот человек именно Даниэль. Не придется объяснять их странные отношения. Это будет ужин с самым близким человеком – с мамой. Они поговорят о работе, обсудят погоду в Лондоне, вспомнят папу, мама всплакнет, как обычно, а потом, перед сном, она принесет чашку горячего шоколада, как в детстве, и нежно коснется ее волос. Это будет самый лучший вечер.
Оливия спускалась по лестнице, когда громкий звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Сколько она уже не слышала его?
– Я открою, мам, не беспокойся, – крикнула она, слыша грохот посуды на кухне.
– Спасибо, милая, – голос Джины подтверждал, что она слишком занята приготовлением ужина, – наверное, это миссис Смит, она хотела зайти за лекарством. Скажи, чтобы подождала минуту.
Оливия сбежала вниз, распахнула дверь и застыла на месте, встречаясь взглядом с грозовой тучей.
– Ты?
Даниэль улыбнулся и шагнул вперед, переступая порог дома.
– Я тоже рад тебя видеть.
– Что ты здесь делаешь?
Он сунул ей в руки коробку, перевязанную красной лентой, и снял пальто, оставаясь в пиджаке с четырьмя золотыми шевронами на рукавах. После чего спокойно обменял у Оливии пальто на коробку.
– Ты так часто мне звонила, что я подумал – будет лучше сразу приехать.
– Даниэль… – прошептала девушка так, чтобы мать не услышала, но он не дал ей договорить.
– На самом деле я к Джине.
Оливия удивленно подняла брови, и ее глаза стали больше. Теперь ясного неба в них было так много, что Даниэль улыбнулся. Сколько он не касался ее? Сутки? Больше. Пошли уже вторые.
Оливия смотрела на него молча, и даже этого было достаточно. Она прекрасно знала этот взгляд, она знала, о чем капитан думает в эту минуту. Он сотни раз смотрел на нее так – прямо в глаза, с желанием, страстью. Молча. Потом касался ее губ, и их дыхание сбивалось. Сейчас он не касался ее, но пульс участился, заставляя дышать чаще.
– Дочка, это миссис Смит?
Голос Джины совсем рядом заставил Даниэля отвести взгляд, оставляя ее одну умирать от химии тела.
– Даниэль! – воскликнула Джина, нарушив ту химию, что возникла между ними. – Как же я рада видеть тебя! Вот так сюрприз!
Она обняла его как родного: искренне, крепко, с неподдельной улыбкой на лице. Оливия отметила это про себя. И «это» ей не понравилось. Мама слишком привязалась к нему. Непонятным образом, увидев однажды. Даниэль гипнотизировал людей.
– Я принес вам кое-что. – Даниэль протянул ей коробку. – Вы подарили мне самое ценное, что у вас есть… – Он тут же замолчал, на секунду нахмурив брови. Сейчас он бы посмотрел на Оливию, имея в виду ее, но она не была подарком от Джины. Оливия вообще не была подарком. Скорее наказание за грехи. – Вы подарили мне книгу вашего мужа. Мне тоже захотелось сделать вам подарок.
– Ах, Даниэль, – Джина от неожиданности прикрыла рот рукой, смотря на коробку, – я сделала это от всего сердца, тебе не стоило тратить свое время на подарки для меня.
– Мне доставило это удовольствие, – улыбнулся он и взглянул на Оливию. Все те же широко открытые глаза и молчание. Ее молчание – золото. Но он соскучился по ее голосу.
– Мы собрались ужинать, – произнесла Джина, – и приглашаем тебя присоединиться. Я думала, Оливия сделала это еще по пути сюда.
– Спасибо, я с удовольствием присоединюсь к вам. И нет, она этого не делала, – он вновь посмотрел на нее, – наверное, именно сегодня я не входил в ее планы.
– Значит, она не успела. – Джина прижала к груди коробку и направилась в гостиную. – Пойдем, милый, я накормлю тебя вкусным ужином, а на десерт будет любимый пирог Оливии. Я всегда его пеку, когда она приезжает.
Слово «милый» уже не удивило Оливию. Она тихо последовала за ними, полностью положившись на судьбу и надеясь, что мать не начнет задавать личные вопросы. Хотя представить такое сложно. Джина уже развязала красную ленту и открыла коробку, вынимая небольшую модель самолета на подставке.